Бояться поздно

Аля сидела в углу гостиной на короткой скамье, почти скрытой дверью к лестнице, месте самом малозаметном и труднодоступном для внезапного выпадения осадков в виде Марка, который все равно обрушивался с настырными предложениями потанцевать, поесть, попить или срочно обсудить гложущую ее грусть-печаль. Аля не отвечала, просто чуть мотала головой. Надоел Марк ей до мигрени, а с учетом предыдущих разов невыносимо. Аля боялась, что если попробует ответить, то на третьем слове безнадежная ее тоска хлынет истерикой, в процессе которой она будет трясти Марка за плечи, обзывать его и всех вокруг нехорошими словами и, не исключено, биться головой о стену, пуская пену изо рта. В общем, покажет себя плаксой.

Ни. В. Коем. Случае.

Поэтому она отмахивалась молча, стаканы с вином и соком принимала и тут же ставила на пол, бутерброды пристраивала сверху, так что получалась кладбищенская какая-то картинка, какой Аля в жизни и не видела — на татарских кладбищах так не принято.

С другой стороны, какая же это жизнь?

На похороны бабая Алю с Амиром не взяли. Они обрадовались этому и обиделись одновременно. Обрадовались, потому что боялись кладбищ, оркестров, гробов и крестов — а потом папа объяснил, что на татарских похоронах оркестров, гробов и крестов не бывает, так что обида стала еще сильнее, чем та, что была связана с родительской снисходительностью: с бабаем Аля и Амир виделись нечасто, но все равно любили, и он их любил и привозил всякие ништяки, и все равно он родной ведь был, бабай. Папа, наверное, это понял и свозил их на кладбище, когда они в последний раз вместе ездили в Кукмор. Крестов на кладбище не было, только полумесяцы, выбитые на стоящих плитах повыше имен.

Имя бабая было вырезано в граните красивыми буквами, имитирующими арабские, так что не сразу было понятно, что это просто…

Это простое и такое знакомое имя.

Как звали бабая?!

— Аль, ну ты чего? — спросила Алиса, приседая на корточки рядышком, и Аля вздрогнула.

Может, рассказать ей, подумала она, глядя в старательно сочувственные глаза Алисы. С румяным лицом, растрепанными волосами и общей лихостью облика сочувствие сочеталось плоховатенько.

Рассказывала уже раз пять, напомнила себе Аля раздраженно. Думала сплавить Алису, как и Марка, тихой моторикой, но ужас от того, что забыла пусть не главное, но принципиально незабываемое, оказался сильнее. К тому же это ведь не Марк, а Алиса. Лучшая и родная. То есть с ней равнодушно нельзя, но и наотмашь нельзя.

Надо подумавши.

— Да папа что-то смурной последнее время, беспокоюсь, — сказала Аля, подумавши, но явно недодумавши, это она сообразила, едва открыла рот, но теперь заднюю-то не дашь.

Была надежда, что Алиса подгонит разговор, упомянув папу, и, может, по имени-отчеству. Не получилось. Алиса сочувствовала в режиме старательного ожидания. Аля отчаянно продолжила врать:

— Видимо, на работе что-то. Он особо не говорит, просто обмолвился, что начали вдруг по имени-отчеству звать. А он этого не любит.

— Почему? — удивилась Алиса.

— Ты не помнишь, что ли, какое у него отчество? — спросила Аля с максимально доступной ей небрежной снисходительностью.

Алиса застыла. Аля уставилась на нее, стараясь не выдавать отчаяния. Тут Марк гаркнул из другого угла гостиной, что-то грохнуло об пол, кто-то захохотал, Тинатин принялась ругаться, а Аля вздрогнула, моргнув заслезившимися глазами. Поэтому она не была уверена, показалось ей в полумраке, или лицо Алисы вправду чуть поменялось, грубея и набухая, как видео при слабом сигнале.

Так, подумала Аля. Только этого и не хватало. То есть это тоже игра? И Алиса ее часть? И все вот это тоже? А если так, что Алиса подскажет-то? И что мне теперь…

— Садриевич, — сказала Алиса возмущенно. — Ты чё? Помню, конечно.

А имя как, чуть не спросила Аля и тут же сама вспомнила с облегчением: Рашид. Рашид же Садриевич же. И облегченно засмеялась, глядя на Алису, которая, невольно улыбаясь, пыталась уточнить:

— Так что там с отчеством, объясни!

— А, напридумывала просто, сейчас поняла, что глупости, забудь, — сказала Аля, любуясь Алисой.

Говорят же «живое лицо». У Алисы оно было живым в кубе и на стероидах. Вроде обычное, легко краснеющее — щеки, прямо скажем, толстоваты, хотя без них была бы уже не Алиса, — но очень живое, как и вся Алиса.

Лезет чепуха в голову, подумала Аля, понемногу успокаиваясь и на всякий случай перебирая имена всех родственников, которых могла навскидку вспомнить. Больше дырок в сознании вроде не было.

— Девчонки, ну что вы там встряли? Шашлык готов! — заорал Марк, стремительно выпадая в осадок к ногам Али уже по третьему разу. — Стынет, черствеет, всё вот это, айда скорей!

И Марк тоже настоящий, живой и душный. Игровой персонаж так не бесит.

Разве что очень проработанный персонаж в очень грамотно построенной игре.

А эта игра очень грамотная и старательно сделанная — Аля убедилась.

То есть, может, все это — тоже часть игры?

И, может, все это время я из нее ни разу не выходила, а так и слоняюсь по кругу на автосейве, меняются только уровни прохождения?

Хоть какое-то объяснение.

Если считать его рабочим, то что получается?

Получается, игра идет все это время.

Выход из нее и будет выходом из петли. Не факт, но очень возможно.

И, значит, ключи, улики и указания на суть преступления и его организаторов надо искать прямо сейчас. Прямо здесь.

— Айда, — сказала Аля, встала со скамьи, попутно помогая подняться Алисе и мешая подняться возликовавшему Марку. — Раз все готово, надо приступать.

И они пошли по месту будущего, прошлого и бесяче настоящего преступления.

Часть четвертая ВЪЕЗД

1. Учимся высвобождать пространство

— Бери-бери, пока горячее. Бери, говорю!

— Не, спасибо, я барашка подожду, — сказала Аля.

— О! — обрадовался Марк и, роняя все вокруг, вчесал к мангалу.

Карим, подмигнув Але, тут же сдвинулся так, чтобы вернуться Марку было некуда. Аля благодарно кивнула.

Предыдущие — из прошлых не петель даже, а жизней — шашлыки до сих пор стояли пробкой в горле и жгли желудок. Пустота желудка никак этому обстоятельству не мешала.

Пожевать что-нибудь надо, а то не отстанут.

Аля схватила ломтик огурца и принялась грызть его, всматриваясь в компанию — впервые, кажется. Осмысленно уж точно впервые. Да и неосмысленно рассматривать она до сих пор стеснялась.

Поздно стесняться. Пора думать.

Сидят, жрут, хохочут. Вроде искренне, увлеченно и неподозрительно. А чего им подозревать, для них всё тут впервые, интересно и вкусно. Одна я, как тот Чебурашка из папиного анекдота, шоколадку в четвертый раз ем — да и не в четвертый уже, а в десятый, что ли. Или в двенадцатый? Неважно. Ближе к делу. Которое я расследую.