Бойцовская порода

Тот, что пониже ростом, метнулся к двери — в руках у него был пневмоавтомат для пробивки дюбелей с тянувшимся из провала в потолке шнуром. Шлеп! Шлеп! Шлеп! — в считанные секунды прошлепал тяжеленную дубовую дверь по периметру, намертво прибивая ее к косяку.

Второй, отбросив панель в сторону, рванул из ножен на лодыжке армейский тесак явно не нашего производства и отточенным ударом вогнал лезвие в горло пытавшегося подняться «авторитета», который, будучи ниже ростом, чем Крот, пострадал при падении плашки гораздо меньше. Толкнув к стене жутко булькающего Бакана, черный поднял оброненный им пистолет и, почти не целясь, дважды выстрелил в скрючившегося на полу Крота.

— Гос… поди!!! — выдохнул Александр Николаевич. — Их-х-хх-х!!! Да что же это такое творится?!

— Че у вас там?! — истошно заорал кто-то в гардеробе, в дверь с похвальной оперативностью бухнуло молодецкое плечо. — Че у вас там, а?

— Бакан!!! Бакан — че у тебя там?! — с улицы кто-то стучал чем-то железным по решетке окна, не в силах рассмотреть через жалюзи, что творится внутри. — Бакан! Это ты палишь?! Че там за шум?!

— А-а-ааа, — хрипло завыл Тонконоженко, пятясь к окну и закрывая голову руками. — Не надо!!! Не…

В кармане умирающего «авторитета» мелодично засвиристел мобильник.

— Привет от Сердюкова, — глухо сказал черный, вытягивая руку с пистолетом в сторону Тонконоженко. — Ба-ай!

Крышка черепа «большого человека», поддетая конической 9-миллиметровой пулей, с глухим стуком шмякнулась о стену, разбрызгивая вокруг обширное пятно омерзительного окраса.

— Бакан! Бакан!!! — отчаянно орал кто-то из-за двери, бухая с размаху в дубовые доски плечом. — Да чё там у вас, а?! Отзовись!!!

— Тут в норме. Минут пять протянет, — негромко сообщил черный с пневматическим молотком, осмотрев сучившего ногами Крота, раненного в шею и печень. — Болтать не сможет.

— Ага, — согласился высокий, полюбовавшись на щедро залитую кровью рукоятку тесака и вкладывая в руку Бакана пистолет. — Пошли.

И действительно — пошли. Точнее — полезли. Протерли продолговатую потолочную плиту, передали ее наверх — чьи-то руки заботливо приняли деревяшку. Из проема в потолке опустилась веревочная лестница. Двое в черном шустро вскарабкались наверх, плита встала на место, как будто и не падала вовсе.

— Кто там есть — отходи от двери!!! — орал кто-то из гардероба, отчаявшись получить исчерпывающий ответ на простой, в общем-то, вопрос: «А че там у вас?» — Отходи!!! Гранатой рвать будем! От двери — марш!!!

— Ой-е-е! Ой-е-е-е… — севшим голосом прошептал Александр Николаевич, зачем-то закрывая голову руками и на ватных ногах пробираясь к двери кочегарки. — Господи, что ж это было-то?!

Глава 5. МАДЕМУАЗЕЛЬ, ВАШ ВЫХОД!

— Чуть правее. Тепло вроде, а задуло.

— Нормально?

— Нормально. А щель все равно осталась.

— А там стена — если кто пойдет, я сразу увижу и загорожу. Давай-давай, не стесняйся.

— Кто стесняется? Было бы кого!

— А я не в счет?

— Ты муж.

— Очень приятно! Давай, мойся быстрее и полезай в отсек. Я тебя вытру.

— Чего это вдруг? Я сама.

— Ничего — я помогу. Давай-давай…

— Даю-даю…

Знают все в округе взрослые и дети,

Что моя собака — ужасней всех на свете…

— Алиса принимала душ и радостно напевала всякую чушь. В половине девятого утра на Белорусском вокзале. Рудин ассистировал, а Ваня Соловей работал часовым по охране подступов. Выехали в полночь, добрались только что, ночь была не по-сентябрьски душной и влажной, прекрасная дама, промучившись восемь часов в «уазике», почувствовала себя некомфортно и предъявила ветеранам альтернативу: истерика или водные процедуры.

— Я в таком потно-замызгано-помятом виде никуда не поеду. Вы посмотрите, на кого я похожа, по-вашему? Хоть убейте — мне нужен душ…

Разведку проводить не стали: все трое давненько не путешествовали железнодорожным транспортом, устройство систем жизнеобеспечения вокзалов помнили смутно, а потому поступили, как в полевых условиях: облюбовали на дальних подступах к вокзалу местечко, где скопилось поменьше машин, подъехали вплотную к бетонному ограждению и в течение трех минут оборудовали даме душевую. Открыли заднюю дверь «уазика», Ваня — мастер на все руки, подвесил к двери двухлитровую пластиковую бутылку с водой, у донышка аккуратно проколол иглой три отверстия и показал, как пользоваться: пробку открутил — брызжут три тонких струйки, закрутил — подача воды прекратилась. Рудин растянул солдатскую плащ-палатку, вечно валявшуюся в грузовом отсеке, Соловья отправил караулить на предмет посторонних граждан, а Алисе скомандовал:

— В баню — шагом марш! Только побыстрее давай. А то публика не поймет…

Рудин, наблюдавший за привокзальной купальщицей, испытывал целый букет чувств и по причине пережитой накануне бессонной ночи не мог определиться, как ему к этому букету отнестись. Икебана была еще та: зависть, гордость, всепобеждающая здоровая похоть, прущая тугими фаллическими щупальцами изо всех уголков тренированного организма, привыкшего к экстремальным нагрузкам; щемящая грусть предстоящей разлуки, стремление защитить инфантильное создание от всех бед этого сурового мира, а в завершение — неискоренимое солдафонское желание все подряд запретить, указать на место, натянуть паранджу потемнее и пинками загнать в стойло. Примерно вот таким образом:

— Стоять! Сидеть! Лежать смирно, принадлежать только мне! И принадлежать по первой команде, без всяких капризов и ссылок на настроение!

А в ответ, разумеется, хотелось бы слышать что-нибудь типа: «Есть, товарищ командир! Рядовая Алиса к интиму готова! В какой позиции желаете начинать?»

Увы, увы — каждый из нас, как правило, мечтает именно о том, чего ему в жизни не хватает. А в жизни Рудина было все как раз наоборот.

— Рудин — ты можешь сразу на турник идти. Сегодня я не в духе…

— Серенька — ты ложись один, я поработаю пару часиков. Что значит — не могу один? Не можешь — на турник, потом под душ!

Вот так у них было. А еще было так:

— Сережка! Хочу вот это… — подразумевается примерно следующее: подскочил мужлан, метнулся туда, не знамо куда, и с похвальной поспешностью исполнил все, что пожелает прекрасная дама.

Таковое положение вещей объясняется очень просто. Алиса, например, никогда не задумывалась над тем, любит она Рудина вообще или как. Наша дама, безусловно, ценит своего спутника жизни как надежного и сильного мужика, неутомимого любовника и преданного друга, способного противостоять любым невзгодам и защитить своих близких от превратностей судьбы. Пылкого трепетного чувства тут нет и в помине — это не Алиса выбрала Рудина, а он сам, не спросясь, вошел в ее жизнь в тяжелую минуту, поддержал, защитил, дал набраться сил и неспешно повел по тернистой тропе бытия дальше. Когда умный шалопай Борька — сын Алисы — спросил ее в порядке удовлетворения мальчишеского любопытства: