Бойтесь данайцев, дары приносящих

Москва.

Лера

Они с Виленом и Марией договорились сходить вместе в ЦПКиО: покататься на пруду на лодочке, попить настоящего (как говорили) чешского пива в ресторане «Пльзень».

Улучив момент, когда Вилен отошел, болгарка шепнула: «Завтра. В час пятнадцать, Лефортовский парк, вторая скамейка от входа».

Лера была впечатлена. Назавтра был понедельник. «Почтовый ящик», где она служила, и впрямь располагался неподалеку от Лефортовского парка, а с часу до двух был обеденный перерыв, когда можно было выскочить прогуляться, – но она решительно не помнила, чтобы рассказывала об этом Марии. Да, скорее всего, ничего и не говорила – с чего бы ей откровенничать, да еще перед иностранкой? Откуда тогда болгарка узнала? Неужели Вилен протрепался?

Вечером, когда шли от метро к дому, она спросила об этом у мужа. Тот стал решительно отрицать, а потом сказал многозначительно, и непонятно было, всерьез он или шутит: «Остается думать, что мы главного противника, американскую разведку, недооцениваем. У нее всюду глаза и уши».

Галя

Галя всегда любила воскресенья, в чем была среди советских людей совершенно не оригинальна. Имелись, конечно, чудаки вроде Владика, его начальника Константина Петровича Феофанова или Сергея Павловича Королева, для которых понедельник начинался в субботу, но она к числу подобных одержимых не относилась. Любила, грешным делом, единственный в неделю выходной, когда не нужно сломя голову бежать к метро, ехать на работу и можно поваляться подольше. Раньше для нее воскресенье означало еще одно: прыжки. Ах, это прекрасное время на аэродроме, когда по утрам как раз таки никто не валялся, все выбегали на зарядку и построение, а потом – только бы была хорошая погода! – в самолет и вверх, а там – небо, ветер, солнце, друзья! И ты летишь! Когда же она прыгала в последний раз? Как узнала, что Юрочкой беременна. Значит, летом позапрошлого года. Больше двух лет прошло. Как бы хотелось повторить, хотя бы разочек!

Однако воскресенье, проводимое в роли матроны при генерале Провотворове, тоже имело свои плюсы. Особенно когда Иван Петрович оказывался дома, не в разъездах своих бесконечных. Нянька в выходной оставляла их одних, уходила в церкву, потому как была набожной. Юрочка, что за чудо-ребенок, валяться им двоим не мешал, сам вставал, играл увлеченно и тихонько в солдатики и машинки. Поэтому Галя и генерал леживали по воскресеньям до удивительно поздних времен, аж до четверти десятого, пока не начиналась радиопередача «С добрым утром!» с ее бодрыми позывными: «С добрым утром, добрым утром и хорошим днем!» Под нее и завтракали. Телевизор в квартире Провотворова тоже имелся, да только никаких утренних программ в шестьдесят первом году еще не передавали.

Последние пару месяцев взаимоотношения с возлюбленным, правда, стали портиться. Начиналось все с мелочей, с ерунды. Подумать только – с политики. Генерала за его оплошность с Юрой Первым не посадили, не сослали и даже никак не наказали по служебной или партийной линии. Лучшее доказательство того (думала Иноземцева), что Хрущев в качестве руководителя все-таки гораздо лучше, чем столь любимый Провотворовым усач-вурдалак. Галя развенчанию культа личности радовалась. У нее самой, слава богу, в семье никто от сталинских репрессий не пострадал, но сколько их по стране было, необоснованно посаженных! Хотя бы даже вокруг оглянуться. Аркадий Матвеевич, отчим Владика, – сидел. Флоринский, его родной отец, – тоже. А Королев Сергей Павлович! А создатель ракетных двигателей академик Глушко! Знаменитый авиаконструктор Туполев! И это только те, кому удалось выжить и из лагерей вернуться. А сколько было расстреляно, замучено, заморено!

Когда Галя попыталась донести эту мысль до Провотворова – он ее чуть не ударил, ей-ей. Глаза сузил и прошипел: «Чтобы я от тебя больше подобных речей не слышал! Да я Сталину всем обязан, всем! И страна наша – тоже!»

Тело Сталина под конец работы двадцать второго съезда, в октябре шестьдесят первого, из мавзолея вынесли, за одну ночь перезахоронили в могиле у кремлевской стены, которую для верности залили (как шептались) бетоном. Из надписи ЛЕНИН-СТАЛИН на фасаде гробницы оставили одного «Ленина». По всей стране срочно переименовывали улицы, проспекты, поселки и города имени вождя, сносили и взрывали его памятники, выкидывали из кабинетов бюсты и портреты. Провотворов, когда при нем об этом заходила речь, только зубами скрипел, желваки на скулах ходили. Однако высказываться, особенно дома, в негативном ключе по поводу нынешнего руководства все равно не смел. Лишь однажды прошелся в адрес Никиты: «Себе, что ли, место в мавзолее готовит?!»

В последние дни съезда на публике появился Юра Первый, даже дал небольшое интервью газете «Труд» (газете профсоюзов, в отличие от более центральных собратьев «Правды» и «Известий», были позволены определенные вольности): отдыхал, дескать, на юге, подхватил падавшую дочку, а сам расшибся.

Всю неделю напролет Галя продолжала ездить в Подлипки на работу, с Юрочкой сидела няня. Квартира в Доме правительства – которая для большинства советского народонаселения была невозможной роскошью – угнетала ее. Непонятно, почему. То ли страшно неудобная казенная мебель черного цвета на нервы действовала, инвентарные бирки на каждом стуле. А может, аура у дома создалась нехорошая. Поговаривали, что в годы ежовщины здесь норма была: десять человек каждую ночь арестовывали.

Одна отрада: генерал стал меньше путешествовать и больше бывать дома. Незадолго до Нового, шестьдесят второго года, утром в воскресенье, он снова предложил им втроем прогуляться. Отправились на площадь Репина – бывшую (и будущую) Болотную.

Юрочка в свои почти два года стал настоящим неутомимым сорванцом-исследователем, покорителем пространств. Стоило спустить его с колясочки на детской площадке, начинал носиться, влезать на шведские стенки, скатываться с горы. Когда падал, не орал, не плакал, бодро вскакивал на ножонки и мчался дальше покорять мир. А Галя с генералом сидели на лавочке, глядели на него, мерзли и разговаривали.

– Все, Галина, – выдохнул Иван Петрович. – Пиши заявление.

– Какое еще заявление?

Первая мысль была: он ее подобным экстравагантным образом замуж зовет. Вторая: нет, он ей новую работу нашел. Оказалось, последняя мысль ближе к истине. Но не совсем.

– Президиум ЦК подписал решение о формировании женского отряда космонавтов. Организационная работа поручена, как я и хотел, ДОСААФу. Предпочтение будут отдавать парашютисткам. Поэтому заявление напишешь на имя своего начальника аэроклуба, я сам у него подпишу его и в центральный совет ДОСААФа передам. Пиши так: хочу, мол, принять участие в освоении новой техники. Про космос не упоминай, это секретная информация. Мои друзья – досаафовцы из мандатной комиссии – отберут тебя для проверки в госпитале. А дальше – как здоровье твое позволит. Может, и попадешь в отряд, а? В космос слетаешь?

– А сколько женщин планируют набрать?

– Шесть человек. Как и у мужиков, была первая шестерка.

– А потом?

– Потом подготовка. К осени шестьдесят второго – полет. Но ты медкомиссию сначала пройди. Тут я, знаешь, помочь тебе рад бы, да не смогу. Человека, не здорового на все сто процентов, в космонавты не возьмут.

– У меня со здоровьем все прекрасно.

– Хорошо бы. Да только надо, чтобы ни по одному параметру отклонений не было. От глаз до вестибулярного аппарата все должно быть идеально.

– А медкомиссию где проходить?

– Положат тебя в Сокольники, в центральный авиационный госпиталь.

– Надолго?

– Если что-то неладно, отсеют быстро. А если все хорошо, то и месяц поваляться придется.

– Целый ме-есяц?! – протянула она, пораженная. – А как же Юрочка?

– А что Юрочка? – не понял генерал. – Будет с Василисой пока. Он ведь сидит с ней, когда ты на работе. А хочешь, в круглосуточный садик я его устрою.

– Нет! – вскричала Галя. – Как ты можешь?! В садик?! Ну, да что тебе – не твой ведь сын.

Провотворов в ответ на этот выпад промолчал. А у Гали – предательница она, конечно, никакая не мать, хуже мачехи – главная мысль все-таки не о Юрочке была. Наоборот, при упоминании о женском отряде в сладком предвкушении заныло сердце. И так захотелось чего-то нового! Не ездить изо дня в день в контору. И не просиживать дни за английскими техническими статьями. И не варить Юрочке кашу. Нет, она не мечтала о всемирной славе, которая обрушилась на Юру Самого Первого и Геру Второго. Но – осваивать новую технику. Учиться. И, главное, прыгать и прыгать – вот чего бы ей хотелось.