Бойтесь Непостижимых

Моррис выхватил пистолет, но дальше двинуться не смог – неподвижность сковала его члены. Ему казалось, что нечто ужасное находится прямо за его спиной, и через минуту борьбы с самим собой он всё-таки с трудом обернулся, однако улица по-прежнему была пуста. А затем вдруг он начал ощущать подземные толчки, точно земля вот-вот готова была разверзнуться и поглотить его. Инспектор побежал прочь так быстро, как только был способен бежать. Всё ему чудилось, что за ним гоняться демоны ада, вырвавшиеся из-под земли.

Он отступал в панике, которая не поддавалась объяснению.

В ушах бешеным стуком раздавались удары сердца, а Моррис всё мчался вперёд с такой скоростью, что ему позавидовала бы любая собака. Он и сам не знал, куда бежит, это ноги стремились унести хозяина как можно дальше от того, что поселилось в стенах старой заброшенной церкви.

Только оказавшись у себя дома, инспектор смог как следует всё обдумать, ибо хладнокровие и пытливый живой ум вернулись к нему. Он не верил в сверхъестественное, предпочитая всему научное объяснение.

– Если человек не может чего-то постичь, это не значит, что тут задействовано сверхъестественное, – любил повторять он. – С каждым веком научное развитие всё ускоряется, и в недалёком будущем у человечества появятся ответы на все вопросы.

Моррис был твёрдо уверен – в церкви Святого Духа происходит нечто противозаконное, и бесконтрольный страх всего лишь последствие этих действий. Он решил отдохнуть, а утром позвонить своего лучшему другу, профессору Мискатоникского университета.

Когда на следующий день инспектор пришёл на работу, звонок другу вылетел у него из головы. Некий жилец дома по Друри-лейн заявился в участок с доказательством, что в пустующей церкви поселились черти.

Этот человек был изобретателем-любителем. Он снимал комнату и мансардное помещение, которое оборудовал под мастерскую, в доме, окна которого располагались почти напротив церкви. Недавно он сконструировал разновидность фонографа с дистанционным управлением и теперь собирался продемонстрировать всем то, что ему удалось записать. Вчера вечером он предусмотрительно спрятал свой прибор в кустах у ограды, а сам засел в засаде у окна в своей комнате. Он видел инспектора, совершающего обход, и включил запись прибора при первых же признаках смутной ночной тревоги, не подвергая при этом себя явной опасности. Время записи было ограничено размером пластинки, поэтому ему не пришлось отключать фонограф и сражаться с сильным страхом. Поутру он спокойно забрал своё чудо-изобретение и обнаружил, что тот записал некоторые звуки, раздающиеся из чрева святой обители.

Изобретатель вынул из коробочки и показал всем тонкую пластинку с записью на целлулоиде, вставил её в свой аппарат и опустил лапку с мембраной.

Большую часть записи составляли неразборчивые шумы, а то, что можно было различить, несомненно являлось какой-то омерзительной музыкой, причём, в чём именно заключалось её омерзительность, никто бы не смог объяснить. Звуки эти лишь отдалённо напоминали органную музыку из церковных месс. В конце записи вполне отчётливо прозвучали песнопения, но никто из присутствующих не знал, что означают эти богомерзкие завывания и к какому языку они принадлежат.

Инспектор попросил разрешения прослушать пластинку ещё раз и записал на бумаге те слова, которые, как он думал, ему удалось разобрать.

Вот, что у него получилось:

– Пх’нглуи мглв’нафх Ктулху вгах’нагл фхтагн.

Эта буквенная абракадабра ни у кого не вызвала никаких ассоциаций. Только Моррису слово Ктулху показалось знакомым. Возможно, о Ктулху когда-то упоминал его лучший друг Говард Крофт, профессор семитских языков Мискатоникского университета и один из лучших в мире специалистов по древним надписям, а также большой любитель редких книг по оккультизму. Инспектор вспомнил, что собирался ему позвонить, и решил приступить к этому делу незамедлительно.

Говард снял трубку после двенадцатого гудка. Обычно это означало, что он занят важным и любопытным переводом и не спешит оторваться, чтобы подойти к телефону.

– Да?

Профессор был обладателем резкого голоса, хотя внешность его была типично профессорской: невероятно худ, высок, бледен и с торчащими в разные стороны в полном беспорядке волосами. Он был очень рассеян, однако необычайно умён и самоотвержен, был готов спасти целый мир в любую минуту в одиночку, если понадобится, за что его так ценил инспектор. Говарда и Морриса объединяли долгие годы крепкой мужской дружбы (иногда перерастающей в некий героизм, когда один из них находился в опасности), несмотря на все их различия как внешние, так и профессиональные. Вместе они смотрелись как день и ночь, как лёд и пламя, шоколад и молоко, но всегда действовали как одна команда и в случае чего приходили друг другу на выручку.

– Это Моррис. Говард, мне требуется твоя помощь.

– Как срочно? Видишь ли, я занят сборами в антарктическую экспедицию. Я куда-то положил очки, уже весь дом обыскал, а всё никак найти не могу.

Рассеянность профессора могла проявляться по несколько раз на дню.

– Посмотри в книгах на столе, – посоветовал друг. – Наверняка, ты опять заложил очками нужное место, – он знал, такое часто случалось.

– Ага, нашлись, благодарю. Так что ты хотел?

– Нам необходимо увидеться как можно скорее. Сегодня?

– Сегодня я занят. Завтра.

И он бросил трубку. Любитель древних книг всю жизнь был таким, сколько Моррис его знал – слишком поглощён своими занятиями и погружён в исследования, чтобы придавать значение простой вежливости и манерам, но в душе и на деле достойнейший из людей и верный товарищ, о котором только можно мечтать.

Тогда инспектор решил, пока за окном царит солнечный приятный день, наведаться в церковь Святого Духа. Возможно, ему повезёт, и он сможет разобраться с проблемой ночных шумов и обнаружить источник прочих безобразий. Он отобрал людей для небольшого отряда и лично стал в его главе.

Они долго искали того человека, у которого могли быть ключи от ворот церковной ограды и входной двери самого здания. Не сразу выяснилось, что им является старик-сторож собора Архангела Михаила за два квартала от данного места. Было неясно, каким образом кто-либо вообще мог попасть внутрь церкви Святого Духа, тем более что ни амбарные замки, ни цепи не были повреждены. Моррис не без дрожи вошёл первым, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям – но безотчётной тревоги как не бывало. При свете дня это была самая обыкновенная заброшенная церковь.

Внутренне её убранство оказалось сильно запущенным. Почти все витражи пришли в очень жалкое состояние, а по двум стенам к потолку тянулись длинные трещины, из-за которых здание и закрыли два года назад. Пыльные скамьи и пустой алтарь с большим деревянным распятием над ним словно вышли из начала прошлого века. Конечно, помещение не отапливалось, и орган на хорах без сомнения находился в нерабочем состоянии, хотя его свинцовые трубы матово блестели, отражая лучи полицейских фонариков.

Моррис предпочёл лично подняться по шаткой чугунной лестнице и осмотреть инструмент, но толстые слои пыли повсюду доказывали, что по ночам никто не мог играть на нём, и, если быть точным, внутрь церкви вообще никто не заглядывал уже довольно давно.