Божье Око

В следующий миг Этьен заморгала: ночь сменилась солнечным днем. Впереди - деревня, тростники, на краю площади - все та же девчушка, играет с мячиком и обломками сухих тростниковых стеблей.

Когда реты опустили носилки в пыль, девочка вскочила на ноги и припустила босиком по голой земле. Подол платья взлетал и хлопал по бедрам. Она бежала к деревенской больнице. Этьен тяжело вздохнула, заметив, как ее сопровождающие проделали одинаковые жесты - как будто вытерли о воздух левую ладонь. Скатертью дорога? Или вежливое «до свидания»? Так ни слова и не проронив, они исчезли во Вратах.

Этьен опустилась на корточки возле носилок. Дотащиться бы до дома, завалиться бы в кровать. Больше никаких желаний. Обнаружив, что вспотела, она расстегнула термокостюм. Дюран еще жив. Она держала его запястье, чувствовала неровный пульс.

–  Ты мне не нравишься, - тихо сказала она.
– И вряд ли когда-нибудь понравишься.

К ней, ужасно пыля, подбежали три поселенца.

–  Но я тебя больше ни в чем не виню, - проговорила^ Этьен и машинально посмотрела вверх. Но в небесной синеве, разумеется, не маячило никакое Око.

Поселенцы, двое мужчин и женщина, одеты были бедно.

–  Я врач, - сообщила женщина в потрепанном, но чистом зеленом комбинезоне.
– Помогите нам, беритесь за носилки, - велела она Этьен.
– А по пути расскажете, что с ним случилось.

Коралловые тростники качались и хрустели, блаженствовали в утреннем солнце. Этьен у себя в кухоньке вручную месила тесто, слушала знакомые голоса растений. Их песнь умиротворяла. Ладони машинально собирали тесто в ком и плющили, собирали и плющили. Когда она вылепила калач, песнь сменилась бессвязным хрустом. Гости? Этьен вытерла полотенцем руки, соскоблила ногтями с ладоней подсохшую корку.

Лишь бы это не Дюран явился благодарить за свое спасение. Хотя - рано, ведь и трех дней не прошло. Врач в сельской больнице сказала, что Дюрана выпишут только через неделю. Что поделать, в захолустье медицина отсталая.

Бросив полотенце на стол, Этьен пересекла тесную прихожую в три шага и распахнула входную дверь. Все это время Этьен скрывала от себя, до чего же ей хочется, чтобы на крыльце очутилась Зинт. И вот она здесь, И у Этьен пресеклось дыхание, и кровь прилила к щекам. И она казалась себе прозрачной, как подросток, томимый неразделенной любовью.

–  Можно войти?
– нерешительно спросила Зинт. Она не притворялась - эту же робость Этьен чувствовала в ее душе.

Ну да, конечно, - сзади маячит Грик.

–  Добро пожаловать.
– Этьен сама поразилась холоду и твердости собственного голоса. Она отступила, придерживая дверь. Когда Зинт вошла, Этьен резко затворила дверь перед носом у Грик.
– Чашечку чая?

–  Здесь все начиналось.
– Зинт остановилась посреди комнаты, Опустив руки строго вдоль туловища.
– Кажется, давно это было, а на самом деле - несколько дней назад.

–  Я смотрю, ты поправилась, - заметила Этьен. Улыбка плохо удавалась Зинт.

–  Если бы ты не поднялась тогда… - Она покачала головой, волосы рассыпались по лицу, спрятали выражение глаз.
– Я думало, Грик не поверит… что я могу спуститься. Думало, оно меня считало слишком робкой. Думало, я опозорюсь на виду у Ока.

На этот раз Этьен уловила нюанс. Может, понимать чужую расу начинаешь только после того, как тебе удалось заглянуть ей в душу?

–  Твоя родина, - негромко произнесла Этьен.

–  Ну, что греховного в том, что ты об этом знаешь?
– Руки Зинт поднялись в жесте мольбы.
– Мы от тебя так много скрываем… Почему?

–  Потому что мы слишком похожи, - мягко ответила Этьен.

Зинт улыбнулась:

–  Я на том карнизе не боялось. Знало, что ты не оставишь Меня умирать.

Эти слова вызвали у нее дрожь, и Этьен положила ладони на ее прижатые к бокам кулаки. И повернула голову вбок, когда Зинт сделала шаг вперед и оказалась совсем близко.

–  Я всегда тебя буду помнить.
– Теплым, как лето, дыханием она щекотала горло Этьен.
– Пожалуйста, пойми, как далеко я… зашло.

–  Ты зашла проститься.
– Голос Этьен был резок.

–  И вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся, - грустно произнесла Зинт.
– Мне… ужасно жаль.

–  Ты же знаешь, Грик не допустит наших встреч. Грик меня боится.
– Этьен сомкнула пальцы за спиной, борясь с искушением схватить Зинт в охапку и поцеловать, или встряхнуть. «Я люблю тебя». Она прикусила язык. Она вовсе не желала сказать вслух эти слова.

–  Нет, - прошептала дрожащая Зинт.
– Так решила я, а не Грик. Я тебя боюсь. Потому что не могу забыть: ты - не такое, как мы.

–  Все верно.
– Этьен не пыталась скрыть горечи.
– Я же забыла: ты можешь любить только другого… производителя.

–  Ты не понимаешь, - тихо сказала Зинт.
– Грик говорила, что ты не сможешь понять. Теперь мне кажется, что это действительно так.
– Ее пальцы нежно коснулись лицо Этьен.

–  Желаю тебе прожить чудесную жизнь, - хмуро проговорила Этьен.
– Надеюсь, тебе встретится он. Красивый, плодовитый…

Зинт тяжко вздохнула, словно дунул последний летний ветерок:

–  Я - дающий, а не та, кто пестует жизнь внутри себя.
– Она тихо и печально рассмеялась.
– Я, как ты говоришь, - он.

Антропоморфизм обманчив, отстраненно подумала Этьен. Взгляни на юную рету с лицом когда-то любимой девушки, и кого увидишь? Не человека. Какая ирония! Она рассмеялась.

–  Прости.
– Зинт отступил, не меняя напряженной позы.

–  Это ты прости. Я не над тобой, я над собой смеюсь.
– Этьен протянула руку и, когда ее взял Зинт, заставила себя улыбнуться.
– Не сердись. Я старая и вредная, и меня призраки навещают. Правда, я тебе желаю… любви. И детей.

–  Спасибо.
– Улыбка у Зинта в этот раз была красивой, но все же тронутой печалью. Он положил ладонь на дверь, но застыл и оглянулся: - Я тоже тебя люблю. За все, что делает тебя такой непохожей на нас.

Дверь затворилась, он ушел.

Этьен села на пол, на тонкую подушку, - слушать жалобы коралловых тростников на летнюю жару. Любовь - тоже ^универсальная эмОция. Как боль и страх. И как печаль. Она опустила голову на колени, но не заплакала. Когда решила, что реты уже далеко, встала. Болели суставы - лазанье по скале даром не прошло. И она вдруг почувствовала себя очень старой.