Божественная Зефирина

– Садитесь… и в свою очередь извиньите менья, очаровательная гозтья, я очень торопльюсь закончить эту картину, так как мнье осталось не так уж дольго джить!

Все это было сказано очень веселым тоном, в котором не звучало никакой грусти по поводу собственной участи. Забыв о Зефирине, старый художник вновь склонился над своим полотном.

Внезапно почувствовав себя очень усталой после долгой верховой езды, Зефирина расположилась в одном из кресел. Равномерное движение тяжелого маятника стенных часов убаюкивало ее. Она видела Леонардо да Винчи со спины. Жестами, которые с возрастом стали замедленными, он заканчивал портрет женщины с черными волосами, прикрытыми тонкой мантильей. Портрет поразил Зефирину. Она заметила, что в загадочном взоре женщины на полотне таилось несомненное сходство с черными глазами «этой Сан-Сальвадор». Напротив, широкая улыбка, открывавшая неровные зубы, совершенно не была похожа на улыбку доньи Гермины.

Где-то вдали пробило пол-седьмого. Гаэтан, должно быть, волнуется, сидя в своем убежище, Гаэтан… Гаэтан… С улыбкой на устах, Зефирина не могла удержаться, чтобы в глубине души не повторить имя юноши. Она улыбалась своему будущему, своей клятве и огромной тайне любви.

Вдруг Леонардо еле слышно произнес:

– Не двигайтесь, девушка, радьи Бога, не двигайтесь, не жевелитесь более… Вот она, моя улыбка… та самая, что я изкал всьегда… Настоящая улыбка льюбви… Вот он, мой жедевр… Самое прекрасное создание в мьире… Я взьял лоб у Лоренцо Великолепного… глаза – у прекразной кньягини Фарнелло… нос – у Монны Лизы… руки – у моего злавного Робертино… благодарья вашей улыбке, я скоро закончу этот жедевр красоты… Ах, Бога ради, улыбайтесь… улыбайтесь… Вот так! Вы божественная… божественная…

«Он совершенно сумасшедший, – подумала Зефирина, застыв с величественной улыбкой на лице. – Но что это он там себе бормочет в бороду? Этот портрет – портрет многих людей, мужчин и женщин, всех разом? Ведь это же грех против природы!.. О, в конце концов она выглядит довольно посредственной, эта его кумушка!»

Не замечая нарастающего недовольства своей натурщицы, Леонардо да Винчи все более и более приходил в возбуждение:

– Моя Джоконда… Моя Джоконда будет бессмертной!

Звук копыт множества лошадей раздался на усыпанном гравием дворе.

– Мой дорогой отец! Где вы?

Это был голос короля.

У Зефирины хватило времени только на то, чтобы опуститься в глубоком реверансе. Франциск I вошел в нижнюю комнату замка, весь в пыли после удачной охоты.

«Он не очень постарел, – подумала непочтительная девица. – Интересно, узнает ли он меня!»

С тем очарованием, Что было ему столь свойственно, король прижал гениального художника к сердцу.

– Смотрите-ка, мой добрый отец… вы изменили улыбку «нашей» Джоконды! – сразу же сказал Франциск I, приблизившись к полотну.

Зефирина ожидала королевского позволения, чтобы выпрямиться. Опустив голову, но подняв глаза, она находилась в положении шатком и неустойчивом и украдкой наблюдала за поведением короля. Тот, казалось, даже не заметил ее присутствия. Леонардо да Винчи, в длинном одеянии по моде прошлого столетия, подошел к стоящему перед картиной королю.

– Я никогда не забуду, что вы зир, зпасая меня от нищеты, купили эту картину. Мне кажется, я правильно здьелал, убрав смешливое выражение лица… чтобы заменить его на самую таинственную из улыбок!

– Клянусь бородой самого папы римского, вы были правы, мой добрый мэтр, ибо своей кистью вы передали самое таинственное выражение лица истинной женщины, опьяняющее и волнующее… Черт побери, эта улыбка способна свести с ума несчастных мужчин!

– Пусть ваше величество соблаговолит обернуться, и вы увидите саму модель во плоти! – сказал Леонардо да Винчи, воодушевленный восторгом короля.

Едва услышав слова старика, Франциск I резко повернулся на каблуках своих забрызганных грязью сапог. Ощущая на себе взгляд короля, Зефирина уткнулась взглядом в широкие черные и белые плиты пола. Вся ее самоуверенность внезапно улетучилась.

– Поднимитесь, мадемуазель! – сказал Франциск I.

Он протянул длинную руку без перчатки. Ни жива ни мертва, Зефирина оперлась на нее. Она злилась сама на себя за это замешательство.

«Какая я смешная. Король или нет, он такой же человек, как все другие!» – подумала она, чтобы приободрить себя.

– Ей-богу, мой славный мэтр, где вы нашли это юное чудо? Какие замечательные пропорции… красивое телосложение и прекрасная грудь! – восклицал король.

«Можно подумать, что он говорит о лошади!» – потихоньку, но с нарастающим протестом, шепнула себе Зефирина, тогда как король громогласно продолжал:

– Какой чудесный цвет волос: рыжий, золотистый… Это настоящая венецианская блондинка. Это несомненно, мой добрый мэтр… Цвет моей Саламандры!.. Ну-ка, улыбнитесь, дитя мое. Ах, клянусь честью, какие прелестные зубы!

«Так и есть, он их сейчас начнет пересчитывать!»

– Смотри-ка… Она заговорила, хоть и не языком! Какой красноречивый взгляд… Клянусь честью, никогда не видел столь прекрасных зеленых глаз! – вскричал восхищенный король.

– О, нет, сир, ваше величество знает мои глаза! – услышала Зефирина собственный голос.

– Прошу прощения?

– Вашему величеству они очень хорошо знакомы, так же, как и мое имя… вот уже очень давно!

Действительно, Зефирина не была создана для роли пассивного наблюдателя. Едва она открыла рот, чтобы заговорить, как к ней вновь вернулась живость движений и ума.

– Уже очень давно… Так я что же, их забыл?.. Что за шутки! Учитывая ваш возраст, несомненно, желаете представиться при помощи шарады, барышня?

Король, казалось, был наполовину очарован и наполовину озадачен этой девчонкой.

Слегка встревоженный таким оборотом дел, Леонардо да Винчи хотел вмешаться. Франциск знаком велел ему молчать, а Зефирина начала перечислять: мой первый слог в древности был приятным и легким ветром с Запада… Мой второй слог inevitabilis [20] продолжает первый… Мой третий слог – это пустяк или безделица. А целое составляет для самого прекрасного принца в мире загадку моего имени! – закончила Зефирина, сделав легкий реверанс.

– Хм!.. Черт бы побрал эту юную образованную девицу! – сказал король, польщенный последней фразой… – Посмотрим, находимся ли мы на высоте ее разума… Мой первый слог – это Зефир, приятный и легкий ветерок с Запада… Мой второй слог me eritabitis неизбежно является продолжением первого… Хм… Зефир… ина… Мой третий слог – Багатель! – Боже в небесах! Зефирина де Багатель! Если бы я знал… Плутовка… Ты все такая же дерзкая резонерка, к тому же еще и ученая, но, клянусь моей душой, ты стала настоящей красавицей. Дай-ка мне на тебя посмотреть… хм… какая досада, что я узнал тебя слишком юной! У меня будет ощущение, что я – совратитель молоденьких девушек. Или же мне потребуется время, чтобы привыкнуть… Но что, черт побери, ты тут делаешь? – спросил король внезапно, погладив привычным жестом свою каштановую бороду.

20

Неизбежно (лат.).

– Сир, я приехала, чтобы броситься вам в ноги, чтобы умолять вас не отдавать меня гнусному созданию, которое я ненавижу!

С этими словами Зефирина упала к ногам короля.

– Что ты такое говоришь?

Король поднял девушку, увлек к креслу и усадил в него, а сам устроился, усевшись верхом на резную деревянную скамеечку, сказав просто:

– Я твой друг. Говори, Зефирина.

Внезапно задохнувшись, она бросилась, как говорится, в омут с головой: кричала про свое горе, и ее голос прерывался явно слышимыми рыданиями. Она уже вполне управляла своими чувствами, умела соизмерять свои притязания и находить верный тон. Ей удалось разжалобить Франциска I, и она изложила свое дело так, что заинтриговала короля, который, однако, был уже пресыщен женской любовью.