Божественное вмешательство

За оградой усадьбы расположены мельница, рига, хлебная печь, ямы, где собираются удобрения, и два пруда. В одном мокнут ветви, прутья, волокна, в другом плещутся гуси и утки.

За усадьбой начинается поле, засеянное пшеницей и ячменём, дальше — холмы, покрытые виноградниками, а за ними — оливковая роща и дубовый лесок, дающий прекрасные жёлуди для свиней и корм для коз и овец.

Крупный скот до нашествия галлов отправлялся с пастухами в горы, на общественные пастбища. Теперь, сетует Спуринний, волов в хозяйстве всего с десяток для пахоты и перевозки урожая.

Увидел я и удобную дорогу, ведущую в ближайший город, куда отвозятся на продажу продукты из имения.

Спуринний оказался хорошим гидом, я все понимал и запоминал на всякий случай, мысленно восторгаясь, как тут все ладно устроено.

В голове роились вопросы, но я не знал, как обратиться к сенатору. Поэтому мне ничего не оставалось, как идти, молча, рядом.

Закончив осмотр местных достопримечательностей, мы вернулись в атриум. У ложа появился столик, сервированный к ужину.

Присев за него, мы помолчали минут пять.

Молодая рабыня, я бы сказал, типичная римлянка, принесла вазу с фруктами и вино в красивом бронзовом кувшине, воду в глиняном сосуде, напоминающем ручками амфору, но с плоским дном, и миску с медом.

Я с интересом наблюдал за тем, как она, ловко используя дощечку, положила в кубок, вырезанный из кости, немного меда, добавила воды и вина. Спуринний, подняв со столика кубок, взмахом руки отпустил ее.

— Почему мой сын молчит и ни о чем не спрашивает своего отца?

Столбенею от такой куртуазности. Собравшись с духом, отвечаю:

— Отец, я почти ничего не вспомнил. И мне бы очень не хотелось разочаровывать тебя, — поскольку мое обращение сенатор воспринимает благосклонно, я с большей уверенностью продолжаю: Это Рим?

Я спросил, указывая рукой на все вокруг. Спуринний если и удивился вопросу, то вида не подает. Он отпивает из кубка и, повторяя мой жест, отвечает:

— Это Великая Греция. Рим сожгли галлы около ста лет назад. Сейчас на месте Рима стоят только древние валы. Наше государство и город зовутся — Этрурия. Когда пришли галлы, царь Турн сразу же договорился с их вождями о дани. Галлы прошли мимо города и стерли с лица земли не покорившийся Рим. Южнее Этрурии есть поменьше — Клузий и Тарквинии, к северу стоят — Перузия, Популония, Пиза и Арреций. Севернее — Арреция, города галлов, а южнее того места, где когда-то стоял Рим, территория италиков. Галлы не пошли на их земли. И хоть мы платим им дань, италики для нас сейчас большая угроза. Они хуже варваров-галлов. Их племена — Брутии, Кампанцы, Луканы, Сабиняне и Самниты — воинственные пастухи. У них нет городов, им нечего защищать, но народы эти любят золото и красивых женщин. Рабыня, что прислуживает нам, из племени лукан. Два года назад консул Тит захватил много рабов, разбив Лукан, подошедших к стенам Клузия. По слухам, сейчас Самниты и Сабиняне готовятся в набег на наши земли. Так что, сын мой, если так будет угодно богам, очень скоро ты сможешь привести в имение новых рабов, — старик улыбнулся.

Я, напротив, загрустил. Значит, я попал не в прошлое Земли. От галлов в моем историческом прошлом Рим спасли гуси.

После глотка вина мое настроение пошло в гору — это прекрасно, значит, ничто в будущем не предрешено! Я поднимаю кубок и произношу тост:

— За победу над врагами Этрурии! — сенатор вскидывает брови, что-то новое появляется в его взгляде. Наверное, идея ему понравилась. Пьем до дна.

Поставив кубок, Спуринний хлопает ладонями, да так неожиданно, что я вздрагиваю. Входит рабыня. Несет сыр с белым хлебом и суп, совсем не привлекательный на вид: в мутном бульоне плавает обычная фасоль.

К нам присоединяется Спуриния. Трапезничаем не спеша и молча.

Хоть и чувствую голод, но поглощаю эту бурду с некоторым волевым усилием. Эта еда мне не по вкусу. Тут же вспоминаю утренние побои и ужас, что переживал тогда, — и не замечаю, как опустошаю миску.

Рабыня снова принесла вино и разлила, уже ничем не разбавляя. Спуриния, не сказав ни слова, удалилась.

Вино оказалось крепким. Хорошо, что я особо и не прикладывался. В беседку входили какие-то люди, что-то докладывали сенатору и тихо удалялись. Когда сенатор поднялся и сказал: "Возьми, и пошли", — я обнаружил на столике маленькую шкатулку. Кто и когда убрал еду, не заметил.

Мы выходим в сад. На алее толпится народ. В воздухе витают винные пары.

Увидев Спуринию в белом свадебном платье, покрытой фатой, я остолбенел.

Сенатор подталкивает меня к невесте и шепчет на ухо: "Открой шкатулку". Подхожу к Спуринии, открываю шкатулку. Вижу маленькое кольцо и массивный золотой перстень. Тут все понятно, обручаемся.

Народ вокруг ликует. В сопровождении всей этой толпы идем в дом. На пороге спальни над головой невесты слуги преломили каравай хлеба.

В апартаментах рабы раздевают нас, разводят по купелям. Облили водой, натерли ароматным маслом, поскребли какой-то фигней. В общем — я в ауте от происходящего, с одной только мыслью в голове: "Когда все это закончится?"

Наконец мы остались одни. Спуриния легла на ложе и раздвинула ноги. Со мной тут же случается когнитивный шок: "Так просто!" Вспоминаю, как уламывал Спуринию из моего мира, и ее реплику: "Ты хочешь сделать меня своей любовницей". Теперь понимаю, что она имела в виду! Замуж хотела! Что же, от судьбы не уйдешь.

С этой мыслью ложусь рядом с женой. Чувствую — хочу.

Начинаю банально без эмоций поглаживать ее плечи, грудь и живот. Наверное, до меня ей не приходилось чувствовать эффект от таких поглаживаний. Спуриния напрягается, широко раскрывает синие глазища. Улыбаюсь и целую ее в губы. Она неумело отвечает и закрывает глаза.

В какой-то момент она завелась, почувствовав ее желание, я стал дрожать от возбуждения. Все закончилось, увы, быстрее, чем мне бы хотелось, но ощущения в теле остались восхитительные. Хочу ее еще и еще!

В общем, утро наступило слишком быстро.

Интерлюдия

Над горной грядой, купающейся в кудрявых облаках, сверкая отполированными гранями, когда то висела пирамида. Если бы, кто-нибудь из современников Алексея пролетая, например, на самолете, увидел бы ее, то вполне мог потом рассказать, что видел египетскую пирамиду, парящую над горой Митикас.

Наверное, древние греки знали наверняка — боги существуют. И живут они там, на Олимпе.

Те боги часто вмешивались в дела людей и если вдумчиво прочесть Мифы, то с легкостью можно ответить на вопрос — зачем.

Они играли, развлекались, соперничали и получали от людей эманации страданий и любви, без которых не смогли бы функционировать. Ведь такими их создали.

Кто создал? Однажды маленький Эрос спросил об этом Зевса. Верховный посмотрел на звезды и ответил: "Всевышний!"

Однажды бог Танат взглянул прямо в глаза Агамемнону и Троя Приама пала. Он был единственным из богов, не любящим даров. И был изгнан с Олимпа. Поздно, слишком поздно. Ушли в забвение с погребальных костров или в морскую пучину Посейдона герои — дети богов. Один лишь Эней, сын Киприды Пеннорожденной, Владычицы любви стал саженцем в новом для богов Номосе.