Божество пустыни

Цепь колесниц во весь опор вылетела из леса. Мы с Гуи были в середине и мчались колесо к колесу. По обеим сторонам от нас отряды выстроились, образовав «наконечник стрелы».

Отступая перед нами, большинство рассеянных по открытой местности гиксосов побежали обратно к реке. Они столпились там, с немым ужасом глядя на то, что происходит с их товарищами внизу под ними и на лесной дороге, которую все еще осыпали тучи стрел Зараса.

Ни в одной из стоявших на берегу гиксосских колесниц не было экипажей. Не было запряженных лошадей, чтобы тащить их. Стреноженные кони разбрелись по всему заросшему травой участку. Большинство возниц побежали от реки к своим лошадям и тщетно пытались их поймать. Лошади, испуганные неожиданным шумом и смятением, шарахались и убегали. Даже стреноженные бежали быстрее людей.

Я запрокинул голову и расхохотался, чтобы смирить страх и выразить радость. И сквозь грохот колес и стук копыт по жесткой земле услышал ответный хохот Гуи. Мы единым строем обрушились на них, двигаясь колесо к колесу, так что ни один гиксос не мог проскользнуть между нашими колесницами. Но они по-прежнему словно не замечали нападения. Большинство даже не смотрело в нашу сторону. Только те, что гонялись за лошадьми, теперь остановились и в ошеломлении и ужасе смотрели на нас. Они знали, что убежать от наших колесниц невозможно. Наши луки были натянуты, стрелы на тетивах.

Когда оставалось меньше семидесяти шагов, я приказал стрелять. Даже с движущейся колесницы мои люди поражают цель с пятидесяти шагов. Большинству беглецов не удалось добежать до своих колесниц.

Я видел, что лишь один из них сумел добраться туда, где оставил колесницу. Он выхватил лук из короба для оружия и достал из колчана несколько стрел. Потом повернулся к нам лицом. Это был рослый волосатый человек-зверь, сильный, обезумевший от гнева, как дикий кабан, загнанный собаками. Он поднял лук и выпустил стрелу раньше, чем до него долетели наши стрелы. И подстрелил возничего колесницы в трех повозках от меня. Это был один из сыновей вельможи Кратаса. Отличный парень, храбрый, как отец, и в пятьдесят раз красивее. Один из моих любимцев. Стрела мгновенно его убила.

Прежде чем гиксос сумел наложить вторую стрелу, я выстрелил в него трижды. Каждый второй лучник в цепи стрелял в него, и он ощетинился стрелами, как дикобраз иглами. Но остался на ногах и выстрелил в меня. Стрела ударила в мой шлем и с гудением отлетела, но сотрясение едва не сбросило меня с колесницы.

Я никогда не говорил, что гиксосы трусы. Чтобы убить этого, потребовалось семнадцать стрел. Пять из них были моими. Я сосчитал позже.

После этого началась бойня. Я не против небольшой бойни, когда представляется возможность, особенно в подобных обстоятельствах. Однако захват рабов гораздо выгоднее, поэтому я первый обратился к гиксосам на их языке:

– Сдавайтесь, или умрете!

И вдоль всей цепи наших нападающих колесниц подхватили мой крик:

– Сдавайтесь, или умрете!

Большинство гиксосов упали на колени и подняли пустые руки, показывая, что сдаются; лишь немногие продолжали бежать, пока их не окружили мои колесницы. Они остановились, тяжело дыша от усталости и ужаса. Посмотрели на натянутые луки, на стрелы, нацеленные на них со всех сторон, и их ужас сменился покорностью; один за другим они опускались на землю с криками:

– Милосердия во имя богов! Пощади нас, великий вельможа Таита! Мы не причиним вам вреда!

Добрый бог Гор подтвердит, что я не ищу славы. Однако честность велит мне признать, что похвала со стороны объятых ужасом врагов была мне лестна и приятна.

– Свяжите этих маленьких героев, – приказал я Гуи. – Прочешите поле и приведите их лошадей. Никому не позволяйте уйти.

Я почти на месте развернул своих лошадей, и колесница помчалась к краю ущелья над бродом через реку. Там я натянул вожжи и посмотрел на трупы, усеивающие брод и дорогу за ним.

Здесь битва тоже окончилась. Люди Зараса брали пленных и собирали добычу. Я с первого взгляда понял, что там потери такие же, как у нас, по эту сторону реки: несколько легких ранений. Я был доволен, что Зарас не пострадал и теперь руководит взятием пленных и сбором гиксосских лошадей. Животные не менее ценны, чем люди.

Зарас вдруг поднял голову и увидел меня на краю берега над ним. Он отсалютовал мне, сложил руки у рта и крикнул через ущелье:

– Больше силы твоему мечу, вельможа Таита! Поистине еще один день доброй охоты. Скоро я даже смогу купить себе жену.

Глупая шутка. Я уже сделал Зараса богатым человеком, отдав ему долю той добычи, что мы взяли в крепости Тамиат. И шутка о жене не слишком тонкая. Тем не менее я улыбнулся и помахал ему рукой, прежде чем отвернуться.

Я послал всадника на мыс, за которым пряталась флотилия, с приказом поднять синий флаг вызова.

К этому времени моя радость быстро улетучивалась – впереди ждала худшая часть дня. Мне предстояло иметь дело с гиксосскими лошадьми, многие из которых ранены. Я всегда любил этих животных. Я первым в Европе приручил одного из этих замечательных животных, и это делало мой долг перед ними еще более тягостным.

Сев верхом без седел на десять непострадавших лошадей, мы с моими конюхами собрали тех коней, что еще держались на ногах. Я быстро отделил тех животных, что были невредимы или легко ранены, и отправил их вместе с конюхами по прибрежной дороге на север, в Сидон. Это были выученные лошади, приученные везти колесницы, и потому особенно ценные.

Тех лошадей, что получили серьезные или смертельные раны, пришлось немедленно прикончить. Вначале я каждой предлагал лепешку из проса, а когда лошадь наклоняла голову и начинала есть, один из моих людей взмахивал тяжелой окованной бронзой дубинкой, ударял меж ушей и разбивал бедняге череп. Милосердно быстрая смерть.

Покончив с этой страшной работой, я занялся пленными. Последовательность действий была мне совершенно ясна. Я люблю лошадей и столь же сильно и глубоко ненавижу их хозяев. Я быстро прошел вдоль стоявших на коленях людей, бегло осматривая каждого. Если они не были ранены или ранены легко, я отсылал их на берег ждать галеры.

Однако многие пленные получили слишком тяжелые раны, чтобы приносить в дальнейшем пользу даже в качестве рабов. Человек, у которого в грудь глубоко вонзилось острие стрелы, не может работать веслами. Я приказал уложить всех этих жалких людей в тени, дать воды, чтобы они прожили еще немного и оставить их судьбы и их грязных богов, которые, несомненно, ждали поблизости.

Я знал, что должен бы избавить их от страданий, как поступил с ранеными лошадьми, хотя бы ударом дубины по голове. Но ведь это были гиксосы – я ничем не был им обязан.

Наконец у меня появилась возможность подумать о себе и о своих царственных подопечных. Я снова сел в колесницу, подкатил к переходу через реку и остановился на высоком берегу. Поводья я оставил в руках возничего и подошел к краю ущелья. Сейчас на этом участке поля битвы не было ни души. Хотя я знал, где искать тело вражеского военачальника, я не сразу увидел его среди разбитых колесниц, разбросанных предметов и трупов на противоположном берегу. Потом гораздо дальше по склону, чем ожидал, почти на самом краю реки, я заметил отчетливое синее пятно.