Божьи воины. Трилогия

– Госпожа, – Собек Снорбайн наклонился к уху торговки лошадьми, – дело скверное. Идут чехи. Они сожгли пригород Счинавы. Горят Проховицы, гуситы идут на Вроцлав… Значит, пройдут здесь…

Дзержка де Вирсинг тут же протрезвела. Пружинисто поднялась.

– Седлай наших коней, Собек. Эленча, вставай.

– Что?

– Вставай. Я ненадолго загляну к монахам. Когда вернусь, ты должна быть готова. Идут гуситы.

– Обязательно так спешить? Отсюда до Проховиц…

– Я знаю, сколько отсюда до Проховиц, – отрезала Дзержка. – А торопиться надо. Гуситская разведка, поверь мне, может появиться здесь в любой момент. Некоторые чехи…

Она осеклась, взглянула на Снорбайна, потом буркнула:

– Некоторые из них ездят на чертовски хороших конях.

– Иисусе, – вздохнул Ян Краловец. – Посреди моря этот город стоит, что ли?

– Это Одра и ее рукав, – указал на широко разлившуюся воду Урбан Горн. – А это Олава, она окружает город с юга.

– И неплохо защищает подступы, – заметил Йира из Речицы. – Я бы сказал, и стены не нужны.

– Однако они есть, – сказал Блажей из Кралуп. – И крепкие. Да и в башнях тоже нет недостатка. А уж церковных-то… Почти как в Праге!

– Та, первая, – показал, хвалясь знанием, Горн, – Святой Николай на Щепине, а там вон Николайские ворота. Вон та большая церковь с высокой башней – приходская, Марии Магдалины. Та вон башня – ратуша. А та – церковь…

– Святая Дорота, – бесстрастно продолжил Прокоп Голый, видимо, не хуже его знающий Вроцлав. – А там, на острове Песок, – храм Девы Марии. За Песком – Тумский остров, за ним Овентокшиская коллегиата, рядом кафедральный собор, все еще строится. Там, подальше… Олбин, большой премонстрантский собор. А там вон – Святая Катаржина и доминиканский Святой Войцех. Вы удовлетворены? Уже все знаете? Ну прекрасно, потому что вблизи вам вроцлавские церкви… осмотреть не удастся. Во всяком случае, не в этот раз.

– Ясно, – кивнул головой Ян Товачовский из Чимбурка. – Было бы сумасшествием ударить по городу.

– Маловер! – поморщился и сплюнул Прокоупек. – Если б Иисус Навин думал так же, как ты, то Иерихон стоял бы и по сей день! Могущество Бога рушит стены…

– Оставьте Бога в покое, – спокойно прервал Добко Пухала. – Иерихон – не Иерихон, сейчас штурмовать Вроцлав мог бы только совсем уж неразумный человек.

Гуситские военачальники зашумели. В большинстве своем соглашаясь с мнением моравца и поляков. Впрочем, искорки в глазах Краловца, Яна Блеха и Отика из Лозы ясно говорили о том, что вообще-то они б охотно попытались.

– Однако наш путь, – Прокоп, как всегда, не пропустил этих искорок, – к гнезду антихриста был достаточно долог. Позади у нас столько трудных и тяжких дорог, что было бы грешно не уделить антихристу толику религиозных знаний.

Перед ними, под взгорьем, в неглубокой долине текла река Слёнза, широко по-весеннему разлившаяся по лугам, по которым бродили аисты. Уже зеленели березняки красивой свежей весенней зеленью. Расцвела черемуха. На заливных лугах цвели калужницы и лютики, золотились ковры осота. Рейневан оглянулся. Главные силы Табора и сирот переходили Быстрицу по захваченному мосту в Лесьнице, рядом с догорающим таможенным постом.

– Прочтем, – продолжил Прокоп, – вроцлавцам и епископу-антихристу наглядную лекцию. Вон та деревенька, под взгорьем, как называется?

– Мерники, добрый господин, – поспешил пояснить один из услужливых крестьянских проводников. – А тамочки – Мухобур…

– Сжечь обе. Займись этим, брат Пухала. О, а вон там я вижу мельницу… Там – вторую. Там деревушка… И там деревушка… А там что? Церковка? Брат Салава!

– Слушаюсь, брат Прокоп!

Не прошло и часа, как в небо взвились огни и дымы, а свежий майский воздух сделался душным от смрада гари.

Ta vojna pes'i, ta me netes'i, tes'ila by me m'a nejmilejs'i…

В репертуаре походных песен армии Прокопа заметно начали преобладать все более грустные. Военная усталость давала о себе знать все явственнее.

Оставив за собой Вроцлав, они шли на юг, держа справа Слёнзу, неожиданно и грозно вырастающую из плоского ландшафта. Вершина горы, вовсе не такая уж недоступная, как всегда, тонула в растянувшихся лентах облаков – казалось, плывущие по небу облака задевали за вершину и оставались на ней, будто их удерживал якорь.

Они шли на Стшелин и Зембицы довольно быстро, даже не очень отвлекаясь на грабежи. Оставленный же на слёнзанском плацдарме Ян Колда из Жампаха не сидел сложа руки в замке, часто выезжал, грабя все, что удавалось взять, и сжигая все, что удавалось спалить. Висящих кое-где на придорожных деревьях попов или монахов тоже скорее всего следовало отнести на счет Колды, хотя не исключалась и личная инициатива местного деревенского общества, часто пользующегося подвернувшейся возможностью расквитаться с приходскими священниками либо монастырем за давние обиды и психические травмы. Рейневан очень боялся за Белую Церковь, надеялся на договоренность, заключенную с патрициатом Стшелина и князем Олавы. И на прячущие монастырь густые леса…

Картина Зембиц, вызвавшая воспоминания об Адели и князе Яне, подействовала на него как красная тряпка на быка. Он пытался поговорить с Прокопом, надеясь убедить того нарушить договор с Яном и напасть на город. Прокоп и слушать не хотел.

Единственное, чего он добился, это разрешения присоединиться к конникам Добека Пухалы, мытарившим округу наездами. Прокоп не возражал. Рейневан ему уже нужен не был. А Рейневан давал выход злобе, вместе с поляками сжигая подзембицкие села и фольварки.

Пятого мая, наутро после святого Флориана, в гуситский лагерь прибыло странное посольство. Несколько богато одетых горожан, несколько духовных особ высшего ранга, несколько рыцарей, в том числе, судя по гербам, Зейдлиц, Райхенбах и Больц, и вдобавок какой-то польский Топорчик. Вся эта компания в течение нескольких ночных часов секретно переговаривалась с Прокопом, Ярославом из Буковины и Краловцем в единственном уцелевшем здании цистерцианского фольварка. Когда на рассвете Прокоп дал приказ выходить, все выяснилось. Были заключены очередные соглашения. После Яна из Зембиц, немодлинского Бернарда и Людвика Олавского свое имущество решили спасать договорами рачибужская Гелена, опавский Пжемек, освенцимский Казько и чешинский Болько.

Переговоры с силезскими князьями подпитали в войске слух, что это конец рейда, что пришел час возвращения. Ходили слухи, будто объявленный Пpoкопом марш к Нисе будет продолжен на Опаву, а оттуда войско напрямик двинется в Моравию, на Одру.

– Возможно, – подтвердил слух Добко Пухала, – на Троицу мы уже будем дома. В таком случае, – добавил он, подмигнув Рейневану, – неплохо было бы еще здесь что-нибудь хапнуть, а?

Ach, m'oj smetku, ma zalo'sci! Nie moge sie dowiedzieci, Gdzie mam pirwy nocleg mieci, Gdy dusza z cialа wyleci…