Божья кара

– Ты думаешь? – с сомнением проговорил Андрей.

– Уверен.

– Ладно. – Андрей поднялся со скамейки. – Пошли подписывать протокол обыска. Ведь при нас все происходило. Я, конечно, заинтересованное лицо, но ты-то посторонний.

– Вот тут ты, Андрей, прав. У меня такое ощущение, что я везде и всегда... совершенно постороннее лицо.

– Но я не это имел в виду!

– А я – это. Думаешь, способности делают меня счастливым? Нисколько. Неприкаянный я здесь.

– В Коктебеле?

– Нет... На Земле. – Равиль похлопал Андрея по плечу, как бы успокаивая, как бы утешая.

На следующий день следователь Олег Иванович снова наведался к Славе Ложко, не поленился из Феодосии приехать в Коктебель. Славу он застал на обычном месте – в ресторане «Богдан», за маленьким столиком с видом на Карадаг.

– Привет, Слава, – произнес Олег Иванович и со вздохом опустился на стул.

Но тоже сел так, чтобы перед глазами была туманная громада Карадага.

– Жизнь продолжается?

– И будет продолжаться еще некоторое время, – ответил Слава. – Слушаю тебя внимательно.

– Докладываю. Обыск состоялся.

– Слышал.

– Равиль блеснул колдовскими своими способностями.

– Знаю.

– Обнаружены две золотые цепочки. Одна принадлежала Лене, Андрей ей подарил года два назад. Вторая цепочка – той девочке, что возле Чертового Пальца... Родители опознали. Плакали-рыдали, какие-то слова я пытался им произнести, уж не помню, какие именно... Сам был не в себе...

– А веревочка? – напомнил Слава.

– Слушай, а ты-то откуда о ней знаешь?

– Андрей с Равилем вчера еще доложили.

– Ах, да, я и забыл... Так вот, веревочка. Эксперт утвеждает, что это та самая веревочка, нити от которой были обнаружены на шее у Лены.

– Так что получается, он ее перед... Перед этим еще и задушил? – почему-то шепотом спросил Слава.

– Придушил, – поправил следователь.

– И так, значит, бывает, – пробормотал Слава. – Теперь я понимаю Свету... Я понимаю, почему она не хотела сдавать его твоим ребятам... Она хотела божьей кары. Ее желание исполнится.

– Слава... – Олег Иванович помолчал. – А может, того... Сделаем, как положено? По закону?

– Так вы же его выпустите через три года за хорошее поведение! – взревел Слава. – Он будет здороваться с начальством, мыть посуду, будет бумажкой жопу себе вытирать в тюремной вашей сральне... И этим заслужит досрочное освобождение. Да?! Спрашиваю – да?!

Олег Иванович долго смотрел на голубоватые в знойном воздухе скалы Карадага, заглянул в пустую и подсохшую уже рюмку, одиноко стоявшую на столе, и, наконец, посмотрел на Славу.

– Отвечаю... Камера из двадцати человек будет им пользоваться, как резиновой куклой... И это будет продолжаться годы. Он сам покончит собой. Повесится, вскроет вены, бросится с крыши...

– Не верю. Он все выдержит. И через три года вернется на эту набережную. Чистенький, поскольку наказание понес. Я был там, я знаю ваши порядки. В камере не будет двадцать человек...

– Хорошо – девятнадцать!

– Так это же совсем другое дело! – расхохотался Слава и, подняв руку, щелкнул пальцами, совсем тихо щелкнул, но его услышали в самых дальних уголках ресторана, и сразу несколько девочек бросились к стойке, чтобы принести графинчик с коньяком, маленькие рюмки, тонко нарезанные ломтики сыра, присыпанные укропом-петрушкой.

– За справедливость! – И Слава легонько коснулся своей рюмкой рюмки следователя Олега Ивановича, с которым ему всегда было приятно встретиться за беседой доброй и возвышенной, за маленьким столиком с видом на мудрые и в любое время года прекрасные скалы Карадага. И добавил: – Как мы ее понимаем.

Слава проводил следователя к машине не только из вежливости или уважения к его многотрудной работе. Нет, жизнь сделала Славу человеком трезвым, сколько бы он ни выпил божественного напитка, человеком жестким и практичным. При этом он оставался наивным, бесхитростным и доверчивым, но и те, и другие качества мирно в нем уживались, можно даже сказать – ладили друг с другом, друг друга дополняли.

Так вот, провожая Олега Ивановича к машине, Слава хотел убедиться, что тот действительно уехал, что не вернется с набережной в «Богдан» и не будет бродить по коридорам и подсобным помещениям якобы в поисках хозяина, якобы для того, чтобы сказать ему еще несколько слов, которые упустил во время их беседы.

Бывает.

А так Слава знал – уехал гость.

И потому мог навестить своего пленника и провести с ним еще одну беседу. Заключительную. Последнюю, перед теми испытаниями, которые для него уже подготовлены.

А ведь подготовил. Со всей тщательностью и неотвратимостью, которые выработала в нем жизнь. А жизнь его далеко не всегда была такой солнечной и победной. Была и другая – полная унижений, обид, многолетних выкарабкиваний из волчьих ям, избавлений от медвежьих капканов и рыбьих стальных крючков, замаскированных под мягкотелых червей и прочих пакостей, на которые она, жизнь, бывает так щедра и которыми тешится, терзая человека забавы ради.

Ладно, остановимся.

Уехал Олег Иванович. Выпустил его Муха через свои железные ворота и по привычке оставил их распахнутыми. А Слава, о, этот жизненный опыт, позвонил Мухе и спросил:

– Уехал?

– Отбыл, – ответил Муха.

И только тогда Слава пошел к своему узнику. Одну дверь он распахнул широко, а вторую, сваренную из арматурных стальных стержней, открывать не стал, зная и помня, что зажатая в угол крыса бросается на человека, норовя вцепиться в горло. Перед решеткой, но не слишком близко, он поставил табуретку, плотно на нее уселся и только после этого в упор взглянул в глаза Кости, сидевшего на солдатской кровати.

– Ну, – сказал он, – как протекает жизнь?

– Нормально.

– Есть пожелания, нарекания? Обиды, может, какие созрели?

– Все хорошо.

– Кормят? Поят? Говно выносят?

– Выносят. Я надолго здесь?

– Нет. Совсем немного осталось тебе наслаждаться жизнью.

– Я не знал, что, оказывается, наслаждаюсь.

– Теперь будешь знать. У меня к тебе вопросы... Я считаю, что ты – тот самый маньяк, который задушил, зарезал, изнасиловал двух наших девочек. Отвечай – ты и есть тот самый маньяк?

– Нет. Ошибочка у тебя вышла.