БП 20

Запертый, как узник в подземелье, в своём кабинете, Николай всё это время молился, надеясь, что Господь подскажет правильное решение, но Небо было глухо к бывшему Императору...

*

Хоть планы дворца, считавшиеся супер-пупер секретными достать Фёдор Артурыч не смог, но информационную поддержку операции оказал достаточную. Через нашего давнего знакомца доктора Водкина, ныне успешно занимавшегося физиотерапевтическим и аптечным бизнесом в Царском Селе. Затюканный ранее злопыхательством и интригами коллег по службе и поимевший на этой почве тесную дружбу с различными спиртосодержащими жидкостями, доктор после реабилитации в Институте и регулярного воздействия мягких и незаметных женских чар со стороны внезапно обретённой супруги изменился до неузнаваемости. В большей степени это выразилось в проявившихся способностях заводить нужные знакомства и по крупицам собирать и анализировать информацию, поступающую от многочисленных пациентов из числа дворцовой бюрократии во время сеансов лечения. Информацию очень нужную для нас, поскольку являлся теперь Евстафий Иванович кем-то вроде резидента, нашими глазами и ушами в Царском Селе. Мы ещё только собирались в дорогу, а "волшебная птица радива" шифрованным сообщением уже начирикала ему, чтобы встречал гостей, которые будут разбираться в вопросе кого можно брать в заложники, а кого - нет. И, соответственно, - кому это дозволено, а кому и поплохеть может от такой наглости.

До заветной аптеки добрались просто и незатейливо. Как только показался ипподром, спрыгнули с товарняка и дошагали по шпалам до начала дач, по пути надевая "камуфляж". Воронов так и остался лейтенантом, я превратился в поручика, а остальные бойцы сменили свои любимые погоны с вензелями "ОН" на разношёрстные, но с триколорными шнурами вольноопределяющихся, дабы не возникало вопросов, почему это нижние чины внаглую шастают по городу. Пройти надо было всего ничего, две улочки, но в целях конспирации разбились на мелкие группки по три-четыре человека. Любопытные вряд ли обратят пристальное внимание на это безобразие. Подумаешь, кучка вольнопёров в аптеку ломанулась. Наверное, веронал от нервов закончился, или кто-то по свежему "препарату 606" истосковался. Не на фронте же, дело-то оно житейское, с кем не бывает...

Елена Александровна, она же - мадам Водкина, сразу занялась обогревом и питанием личного состава, с некоторым даже удобством расположившимся в двух пустующих комнатах, а мы с Вороновым сразу же пошли побеседовать с доктором...

Доктор знал меня лично, а по поводу Воронова ему, как я понимаю, радировали, так что обошлись без слонов, идущих на север и тридцати восьми утюгов на подоконнике.

– Итак, господа офицеры, докладываю вам всё, что мне известно по этому вопросу. Сегодня рано утром ко мне пришла связная из дворца, одна из барышень, работающих на кухне. Отмечу сразу - именно она должна была передавать сообщения от горничной императрицы Анны Демидовой, которая помимо своих прямых обязанностей тесно общается с Великими княжнами и Наследником. Прошу не удивляться, господа, действия на этот случай были оговорены заранее академиком Павловым. Так вот, вечером, после ужина Демидовой удалось незаметно передать записку, насколько я понимаю, от Великой княжны Ольги Николаевны.
– Доктор, закончив длинное вступление, передаёт мне мятый клочок бумаги. Читаю строчки, написанные торопливым прыгающим почерком: "Нас держат в плену. Кирилл Владимирович угрожает Папа и Мама, требует отдать престол ему. Сообщите генералу Келлеру".

– Это - почерк Ольги... Николаевны...
– Негромко произносит стоящий рядом Воронов.

– Помимо этого доступ в общие комнаты и опочивальни Императорской семьи ограничен, в коридорах дежурят офицеры Вашего, Павел Алексеевич, Гвардейского экипажа. Простите... Выход из дворца запрещён. Сам дворец оцеплен, везде матросы с винтовками...

– Простите, Евстафий Иванович, что-нибудь известно об охране? Где, кто и сколько?
– Пора переходить к делу, а не тянуть кота за бубенчики.

– Не торопитесь, Денис Анатольевич! Во дворце те матросы, кто стоит в оцеплении и те, кто уже сменился. Все они находятся на первом этаже...

– Подвахта...
– Бормочет про себя Воронов.

– На втором этаже дежурят только офицеры... Павел Алексеевич, Вы больше должны быть в курсе, сколько их там.

– ... Всего - одиннадцать. Во дворце можно использовать человек семь, не больше. Остальные должны следить за нижними чинами. Но это - из Экипажа. Кирилл Владимирович мог привести с собой ещё кого-нибудь.

– Кого и откуда?

– Замечал его несколько раз с какими-то гвардейцами. Полки разные. Возможно, свёл знакомство с ними, служа при штабе Верховного главнокомандующего.

– Хорошо, будем считать - две смены по шесть человек, вряд ли больше. Чем вооружены?

– Штатно...
– Воронов задумывается.
– Нет, эти оба в отпуске... У всех - наганы и кортики.

– Евстафий Иванович, а как Вашей барышне удалось выйти за пределы охраняемой территории?
– Теперь интересуюсь у доктора.

– Сделала так, как и договаривались. Сказалась больной, подняв себе температуру...

– Капля йода на рафинад?
– Вспоминаю классику школьных отмазок.

– Нет-с, голубчик.
– Доктор смотрит на меня немного удивлённо, затем раскрывает тайну.
– По три столовых ложки соли в чулки и походить часок-другой... Доктор Боткин констатировал высокую температуру, её обыскали и отправили от греха подальше - Цесаревичу нездоровится, подозрение на корь. Хорошо, что Иван Петрович уже давно всем прививки сделал... Барышня сразу пришла ко мне.

– Понятно... Через ворота нам ходу нет, давайте думать, где можно незаметно просочиться за периметр. Евстафий Иванович, у Вас нет хотя бы приблизительного плана местности?

– Есть. Но, прошу Вас, Денис Анатольевич, выслушать меня до конца, прежде, чем примите своё окончательное ВОЕННОЕ решение.
– Доктор немного обиженно выделяет интонацией предпоследнее слово.
– Я уполномочен сообщить вам, господа, следующее... После событий тысяча девятьсот пятого года по приказу Императора были начаты секретные работы по устройству подземной железной дороги. Она должна была соединить Александровский дворец с Императорским павильоном на станции, чтобы в случае чрезвычайных обстоятельств Семья могла незаметно... эвакуироваться.

– Откуда у Вас такие сведения, доктор?
– С сомнением интересуется Воронов.
– Слухи ходили, но конкретно никто ничего не знал.

– И не мог знать. Секретность была высшей степени...

– Тогда откуда Вы это знаете?

– От генерал-майора Цабеля. Командира Собственного Его Императорского Величества железнодорожного полка. Фёдор Артурович прислал мне его ответ на запросы сенатора Гарина, который занимался строительством и Великого князя Михаила Александровича...

– И что, по ней можно добраться до дворца?
– Возбуждённо вопрошает Воронов.

– К сожалению, информация неоднозначная. Он посылал доверенных офицеров проверить состояние дороги. Тоннель местами подтоплен, кое-где - выше человеческого роста. Более того, одного из них ударило электрическим током, видно провода подмокли. Вывод - использование невозможно.

– Тогда зачем Вы нам об этом рассказываете?

– Затем, чтобы при эвакуации Императорской семьи Вы не совершили ошибку и не полезли в опасный тупик, если Его Величество предложит этот путь. Но есть другой вариант... От Дворца есть отдельный подземный тоннель к гаражу. Его Величество не раз пользовался им, он любил бывать в мастерских.

– А эта информация откуда?
– Теперь уже я опережаю Воронова.

– От того же сенатора Гарина. Личный шофёр Императора Адольф Кегресс подтвердил мне это. Естественно, после вручения... скажем так, верительных грамот.

– Насколько ему можно верить?

– Думаю, что можно. Кегресс предан Императору, имеет чин прапорщика, принимал присягу. Я уже имел с ним беседу, он согласен содействовать. Я сейчас ему телефонирую, где-то через час он будет здесь...

Ну, господа гвардейские моряки тоже присягу принимали, а теперь вон к Кирюхе переметнулись. Ладно, будем посмотреть. Если сдаст и приведёт в засаду... Примем кое-какие меры предосторожности, мало не покажется. Если что - будем прорываться в открытую, там не так уж и далеко. Штабы штурмом брали, чем дворцы хуже? Прошлый раз Зимний брали, теперь - Александровский на очереди. Переколотим там немного мебели и посуды, думаю, - простят и не осудят...