БП. Между прошлым и будущим. Книга 1

Я им сказал: «Джентльмены! Я не могу сказать «леди и джентльмены», потому что ни одной леди в зале я не вижу. Прошу прощения за то, что вам придется немножко напрячься, потерпеть мой акцент; я и сам не терплю людей, говорящих на моем родном, русском языке с акцентом. Я понимаю вас. Так что не только потерпите, но и прислушайтесь к тому, что я буду говорить. И постарайтесь запомнить это — ибо, возможно, завтра вас поднимут ночью с постели и поставят к стенке!».

После этого я заткнул себе пасть куском стейка и глянул робко в зал. Зал онемел. Никто не шевелился, только иногда очки поворачивались друг к другу — они молча переглядывались, затем, как по команде, вскочили и зааплодировали. Я им понравился, и они меня приняли — я оказался так называемый «славный малый». Потом меня долго не отпускали, они меня просто закидали вопросами — о России, о коммунизме. Они, оказывается, очень мало о нем знали…

— Но боялись, — предположил я.

— Но боялись страшно. Ровно час меня пытала эта аудитория. Председательствующий просто умолял их прекратить: «Хватит, больше нельзя, потому что ломается график всего дня!»

— Английский у тебя приличный? — поинтересовался я.

— Да, приличный, но акцент железобетонный, русский. Язык я выучил в эмиграции — никогда его до этого не знал. Я его выучил в гостиницах Америки, слушая тексты реклам. Они повторяются в течение дня по 5–6 раз. Я их запоминал и без словаря догадывался, о чем идет речь. А так как я начинал учить английский в отелях, да и чаще всего слышал английскую речь из уст персонала, обычно негритянского, то и произношение у меня было, как у негров. Я через слово вставлял «you know», так что это был не самый лучший английский.

Господа евреи, с кем вы?

— В общем, председательствующий поднялся и поблагодарил меня, даже похвалил и потом добавил: «Пользуясь тем, что вы, как я знаю, выступаете большей частью перед еврейской аудиторией Америки, я хочу воспользоваться этим и передать мое послание евреям — потому что напрямую у нас никакого контакта не получается. Попробую через вас, и, пожалуйста, постарайтесь это сделать: оно будет полезно и евреям, и нам.

Дело в том, что мы приближаемся к огромнейшей, кровавейшей бойне, которая разразится в скором времени в Америке на расовой почве, и она решит, будет ли продолжаться белая цивилизация или отдаст богу душу.

И вот в этой битве, — повторил он, — евреи, люди одного с нами цвета кожи, находятся на другой стороне — там, где черные и многоцветные латиноамериканцы. Пожалуйста, поговорите с вашими соплеменниками откровенно, напомните им, что в Америке скопилось евреев ровно 6 миллионов. Цифра роковая и зловещая для еврейства. (Он, конечно, имел в виду Холокост, в котором погибло то же число евреев.) Пожалуйста, передайте им, до того как затрещат выстрелы на баррикадах: мы просим их переходить к нам и занимать боевые позиции в наших порядках, а не стоять между или, чаще всего, против нас.

— А ведь правда — самые активные либералы в Америке — преимущественно евреи…

— Да, конечно, да! — согласился Севела. — И он напомнил мне о еврейских молодых парнях, которых скормили крокодилам в Алабаме, когда они защищали там права черных. А черные оказались, при этом, самыми страшными антисемитами в Америке.

Честно говоря, я в этом монологе ничего не понял.

— Так кто кормил ребятами крокодилов?

— Кто кормил? Белая полиция Алабамы. Евреи шли во главе колонны черных — и полиция натравила на них собак, которые их загнали в болота. Между прочим, я сам видел жутковатую картину много лет спустя. Был огромнейший митинг черных в Центральном парке в Нью-Йорке. И туда прорвался отец этого Джерри Гудмана, съеденного крокодилами: он порывался выступить в защиту так называемых негритянских прав — а его, человека с белым цветом кожи, сбросили с трибуны.

И вот, после моего выступления председательствующий сказал мне, что евреям не выжить на стороне черных, потому что те — антисемиты. И он, мол, предлагает, пока не поздно, перейти к ним — потому что, сказал он, «битва будет страшной, и цифра 6 миллионов должна быть в памяти у каждого вашего соплеменника. А вместе мы можем выжить».

Когда я вышел из зала, какой-то служащий протянул мне конверт, и уже в машине я открыл его: там было не 500 долларов, а все 1000. Это замечательная американская черта — с ходу оценить ситуацию и все переделать. Меня они оценили…

— А сам-то ты — как ты их оценил?

— О, они были страшны! Именно тем, что напоминали сказочных гномиков — а я уже понял, какая сила за этими людьми.

— Ну, хорошо — по существу ты разделяешь их идею?

— Абсолютно! — не задумываясь, произнес Севела. — Я полностью попал под ее влияние. У меня и до этого уже были такие предчувствия, собственные выводы, что в стране назревает расовый конфликт, который приведет к резне. Старички эти только подтвердили их. Потому что они это уже знают.

— И ты кому-то передал их призыв? — спросил я.

— Нескольким людям, которые близки к главным еврейским кругам, начиная от «Юнайтэд джуиш эпил»… да и к другим организациям — я рассказывал им об этом. А те усмехались только почему-то… Они, как я понял, посчитали, что их пугают. На мой же взгляд, эти старички никого не пугают — а наоборот, пытаются спасти, перевести евреев в защищенный лагерь.

— Я сейчас вспоминаю один эпизод третьего, кажется, года моей эмиграции. Да, шел 79-й. Я с сыном снимал квартиру в доме, заселенном преимущественно американскими евреями пенсионного возраста — так уж случилось. Как-то меня остановила во дворе соседка. В те дни предстояли президентские выборы, и она спросила, за кого я собираюсь голосовать. «За Рейгана, конечно!» — ответил я.

В те годы большинство нашей эмиграции было решительно настроено против демократов: в них мы видели продолжателей дела социализма здесь, в Штатах, — что нам, по понятным причинам, нравиться не могло. Рейган же с его противостоянием «империи зла» нам вполне импонировал.

Моя пожилая собеседница всплеснула ручками: «Боже мой, какой ужас! Неужели вы за республиканцев?» Я говорю: «Да!»

— «Но евреи не могут быть за республиканцев! — искренне удивилась она. — Евреи всегда были за демократов!» Я думаю, это та самая линия, которая проходила и проходит до сегодняшнего дня в политике еврейских общин.

— Несомненно, — согласился Севела. — Линия очень сильно, ярко выраженная. А эти старички приглашали всех. Они никому не грозили, но просто предсказывали, что может произойти в недалеком будущем…

— Как это — «всех», если они на свои собрания не допускают евреев?

— Видимо, руководители и тех, и других могут как-то встретиться и могут поговорить…

— Вообще-то, это логично: евреи — одна из наиболее организованных групп населения, и если истеблишмент американской общины решит принять этот призыв, несложно соответствующий «мессидж» передать в средства массовой информации.

— Совершенно верно — рекомендацию принять консервативный уклон. Становится ясным, что в Америке, действительно, где-то уже давно созрело и готовится столкновение. И поскольку этого не избежать, «старички» и пытаются занять выгоднейшую позицию. А союзниками по цвету кожи они считают евреев — больше им неоткуда черпать резервы. Я все же думаю, что евреи с тех пор стали большими консерваторами, — помолчав, добавил Севела.

— В какой-то степени — да. Ты думаешь, оттого, что призыв «старичков» до них дошел?