Брак на небесах

– Думаю, это очень неплохо, – сказала Сэмела, – это мне напоминает гостеприимство монахов в монастырях, которые всегда были готовы накормить и приютить путников как дорогих гостей.

– Мне кажется, этот обычай восходит к какой-то старинной религии, – добавил Хигсон. – Но сейчас так принято в Англии. Что ж, будем принимать это как должное.

– Конечно, будем, – согласилась юная герцогиня.

При этом она решила, что иного и не ожидала от своего рыцаря-крестоносца, который, конечно, должен быть щедрым и гостеприимным и желать помочь всякому страждущему.

Герцог взял бокал, отхлебнул из него. Не странно ли, что он не захотел ни под каким видом встретиться с баронессой? Он представил себе ее ярость, когда ей отказали в приеме.

«Ничего, переживет как-нибудь», – подумал он.

Он почувствовал, что его не особенно волнует, переживет она такой афронт или нет, и, к своему изумлению, понял, что завершилась эпопея с еще одной его любовной историей.

По возвращении в Лондон он уже не возобновит связи с баронессой фон Шлютер.

Герцог привык к тому, что часто его любовные связи обрывались еще до того, как о них становилось известно обществу.

Когда он покидал баронессу, то был этим крайне недоволен и не сомневался в том, что вернется к ней сразу же после свадьбы.

Пламя, которое она разожгла в нем, и ее виртуозные навыки в той области, которую он называл «наукой страсти», были так велики, что временами он чувствовал себя в роли ее ученика.

И все же теперь – во что он никак не мог поверить – мысль о ней вовсе не возбудила в нем желания, а их любовные утехи в ретроспективе показались ему необузданными и положительно неприличными.

Вообще-то герцог очень ответственно подходил к своему высокому положению и не забывал о нем даже в самые интимные моменты занятий любовью.

Однако, когда сейчас он любовался юным, ангельским личиком Сэмелы, сидевшей у окна и листавшей книгу, он твердо решил: она никогда не должна узнать о том, как ведут себя женщины, подобные баронессе.

И тем более ей не следует общаться ни с одной из его бывших любовниц.

Бакхерст полагал, что она не только была бы шокирована, но расстроилась бы и устыдилась от того, что он, герой ее мечтаний, рыцарь, которому она приписывала все мыслимые и немыслимые добродетели, имел с ними связь.

«Я обязан оберегать ее от этого», – решил герцог.

Потом Бакхерст подумал, как странно, что он принял такое решение, и еще более странно, что ему так хочется отгородить жену не только от других женщин, но и от знания его прошлой жизни.

Именно ее юность служит причиной того, что хочется уберечь ее от потрясений, сплетен, прозы жизни и прочих превратностей судьбы.

Затем он вспомнил о том, что разум у Сэмелы отнюдь не детский, и поскольку иногда ему казалось, что она читает его мысли, он велел себе быть крайне, крайне осторожным, чтобы не задеть ее никоим образом.

Он понимал, что это означало бы втоптать в грязь его звездоподобные орхидеи, и он снова вспомнил о солнечных бликах в ее волосах и прозрачности ее кожи.

Скорее всего она упала к нему на подоконник прямо с небес или с одной из мерцающих звезд.

И в этот миг до него дошло, что поцеловать ее, дотронуться до нее и обучить ее науке любви – это совсем не то, чем он занимался прежде с другими женщинами.

Ведь, как он с изумлением понял, ему никогда не приходилось заниматься любовью с целомудренной девушкой. Как только ему взбрело в голову потребовать от сестер, чтобы его невеста была невинной?

Ему даже нечего было спрашивать Сэмелу, целовал ли ее когда-нибудь мужчина.

Она вся дышала чистотой, и эта чистота, отражавшаяся на ее лице, когда она молилась возле его кровати, исходила не только из ее помыслов, но из самой глубины души.

А душа была чем-то таким, о чем герцог даже не помышлял с детских лет, когда дважды в день должен был посещать часовню. А затем он выбросил это из головы как нечто сомнительное, существование которого невозможно доказать.

Но теперь он решил, что душа Сэмелы – реальность и что он обязан оберегать ее так же, как и ее плоть. Это его долг, потому что она принадлежит ему.

Когда он предавался этим размышлениям, сидя в уютном кресле, его мысли как будто передались Сэмеле; она подняла голову, и когда их взгляды встретились, ни он, ни она уже были не в силах отвести глаз друг от друга.

К тому времени, когда они пили чай с разнообразными пирожными – творением рук виртуоза шеф-повара, – украшенными вишнями и розетками в виде фиалок, герцог почувствовал, что устал.

Он наслаждался не только чаем, но и тем, как Сэмела ахала при виде пирожных и крошечных сэндвичей-канапе, которые поглощала с аппетитом ребенка, пришедшего на праздник.

– Мама рассказывала мне, что люди, живущие в роскоши, едят нечто подобное, но мы не могли себе этого позволить.

– А что же вы ели?

– Ну, бутерброды, мед, который мы получали со своей пасеки, летом – джем из фруктов нашего сада, который часто бывал горьким, – мы не имели возможности покупать достаточное количество сахара.

– А как получилось, что вы дошли до такой бедности? – с некоторым скепсисом спросил герцог.

– Папа часто задавал себе этот самый вопрос. Прежде всего виновата война и наступившая после нее разруха: у фермеров не стало денег, молодые люди ушли на войну и некому было должным образом обрабатывать землю и, следовательно, фермеры не могли выплачивать ренту.

Вздохнув, она продолжала:

– Но, конечно, папа не мог прогнать их с нашей земли, то есть они оставались там и ничего не платили, а это означало, что у нас не было никаких доходов.

– Но ваш отец должен был также иметь доходы из каких-то иных источников?

– Мой дед был крайне экстравагантен. Он действительно оставил отцу помимо долгов какие-то акции, но, к сожалению, они принадлежали компаниям, либо не платившим дивидендов, либо вовсе обанкротившимся; были также облигации, которые, по словам папы, стоили меньше бумаги, на которой были напечатаны.

– Поистине печальная история, но теперь все это позади, и я надеюсь, что смогу помочь вашему отцу таким образом, чтобы он не чувствовал, что обязан этим мне.

– Неужели это возможно? Это было бы чудесно, так как иначе у папы навсегда остался бы горький осадок.

Она уже успела рассказать герцогу, как хитростью добилась того, что отец женился на Морин Хенли, когда Сэмеле пришлось покидать отчий дом. Причем она рассказывала это в таких веселых красках, что герцог не мог удержаться от смеха, хотя, конечно, серьезно отнесся к переживаниям Сэмелы, оставлявшей отца в одиночестве.