Брак по принуждению, или Его изумрудная тьма

Они устали от жизни без меня. Я тоже.

Я пообещала, что буду чаще приезжать, но дети мне не верили.

Я видела, как Себастьян напрягся рядом со мной. Ему не нравился детский крик, слёзы. Сейчас маска замечательного дяди с него спадёт. Ничем хорошим для детей это не обернётся. Пострадают мои маленькие.

Вовремя подошёл Джузеппе и попробовал со мной их утешить.

Вместе нам всё же удалось, но не до конца, к большому сожалению. Дети были в слезах, но уже не в истерике.

Когда мы с Себастьяном вышли из дома, он был довольно резок.

— Не зря всё-таки говорят, что «детей должно быть видно, но не слышно». Какие они всё-таки шумные. Жить невозможно. Сразу сопли, как что-то не так. Ненавижу детей.

Я шла вслед за ним, поджав губы. Внутри меня уже разгоралась обида.

— Ты и сам когда-то был этим самым ребёнком. Тоже наверняка не давал матери сна, крича.

— Я предпочитаю не вспоминать об этом ужасном периоде становления моей личности. Маленький, никчёмный мальчик, который забивался под стол с шахматными фигурами в руках, когда Селесту в очередной раз охватывал нервный припадок.

Мы остановились около автомобиля, он не садился первым.

— Что? Своё отвратительное детство я особо не скрываю, но и вспоминать нет желания. Присаживайся, бравая мать, — расхохотался он, открыв передо мной дверь.

— Тебе не хватило материнской любви в детстве, я поняла, — прошла я к сиденью, но не села.

— Залезай, — рявкнул Себастьян. — Не лезь мне в башку.

Задела. Он разозлился.

— Если хочешь… можно всегда измениться. Одно только желание…

Не дав мне договорить, он прижал моё тело дверцей. Я вскрикнула, зажмурив глаза, а затем, когда он вновь раскрыл её, села в машину. Себастьян слишком громко закрыл дверцу за мной, чуть не прижав подол моего платья. Я аккуратно вытерла невольно выступившие слёзы на глазах от боли.

Всю дорогу он молчал, уткнувшись в свой телефон. Я с тоской глядела в окно, проезжая знакомые улицы.

В офисе мы долгое время сидели порознь и молчали, а затем Себастьян задал вопрос, который меня поразил.

— Ты веришь в Бога?

Я ещё долгое время просто так хлопала ресницами, не понимая, почему он начал такую тему разговора. Отложив расчёты в сторону, я подняла на него взгляд.

Я сидела в кресле за столом, а он на диване, читая очередную принесённую нам документацию.

— Так веришь?

Сглотнув, помотала головой.

— Правда? Ты серьёзно не веришь? — хохотнул он, отложив в сторону белые бумажки.

— Было время, когда верила. Стефан попал в аварию… и я молилась за него, он выздоровел. А потом… Стефан — атеист, да я и как-то…

— Всё понятно, — махнул жених рукой.

— Почему ты спрашиваешь? Неужели ты веришь? — в шутку проговорила я, уже улыбаясь.

— Верю.

Мне захотелось свалиться со стула, но я лишь крепче ухватилась за сиденье.

Себастьян посмеялся, завидев мою реакцию — округлившееся глаза, приоткрытый рот.

— Раз есть дьявол, то есть и Бог, верно?

— Ты шутишь сейчас надо мной…

— Да почему же? — встал он с дивана и сел напротив меня в кресло. Нас разделял сейчас лишь письменный стол. — Не понимаю только, почему ты не веришь. По-моему, существование Бога очевидно. Он нас создал. В плоти и крови. Весь этот мир — его творение.

Моя бровь неосознанно поднялась вверх.

— Но мир этот давно увяз в грехе. И это не в первый раз. Падение нравов и увеличение количества грешных, неверующих — циклично. Каждый раз одно и тоже… Можно во всём обвинить Еву. Если бы она тогда не послушала змея, то не соблазнила бы яблоком Адама, и тогда мы бы сейчас жили в раю. Но увы. Кстати, может, не всё так и плохо.

Он рассуждал с энтузиазмом, развалившись в кресле.

— Поддаваться искушениям — приятно. Совершить грехи — и подавно.

— Насколько я знаю, если человек верит, он старается быть хорошим, чтобы потом попасть в рай, — вмешалась я. — Ты не боишься наказания за всё это?

— «Да воздастся каждому по делам его». О, я прекрасно об этом знаю. Но в ад попасть не боюсь. Гореть тоже не боюсь. Ты не представляешь, каким чистым в душе нужно быть, чтобы попасть в рай. Вы со Стефаном точно в пролёте.

Он хохотнул.

— Так что в аду я уж точно не буду одинок.

Какой же Себастьян больной.

— В какого именно Бога ты веришь? Есть разные, — произнесла я с дрожью в голосе.

— Я больше склоняюсь к христианству. Хотя пробовал и читал о самых различных религиях. Христианство мне ближе. Я читал не только Библию, Евангелие, но и Коран и прочие, которые тебе даже неизвестны, я уверен.

— Когда ты…

— В тюрьме. Нас просто заваливали подобной литературой. Вот я и взял почитать, как фантастику. А на деле — полезные книги, даже очень.

— А Селеста… верит?

— Когда-то она была протестанткой, сейчас не знаю. Но вера в наказание у неё всё ещё осталась… — хмыкнул он. — Она сумасшедшая. Помешанная на религии была. Грузила меня этим протестантством в детстве. Почему-то не могла терпеть никогда славян и их религию, заставляла меня учить русский. В тюрьме я погрузился в православие и смог на русском прочитать Библию. Даже не спрашивай, как я смог достать её там, — Себастьян смеётся.

— Ты веришь и… всё равно делаешь это, — всё ещё не понимала я. Как же непросто.

— Не все верующие — праведники. Не все неверующие — грешники. Праведником быть жутко тяжело. Целую жизнь на это убивать не готов. Хах, а чем плохо быть грешником? По сути, все мы грешники, но в разной степени. Поскольку кто-то ещё и пытается бороться, а кто-то как я. Но я не особо расстраиваюсь по этому поводу. Ведь, как я уже сказал, буду там не один. Ты и Стефан не тяните на примерных верующих. Будете со мной. Мы втроём. Вечность. В огне.

Он больной. Себастьян — больной.