Браконьеры. Дилогия

Контролируемый вброс адреналина, которому Максима научили в учебке ГРУ, помог преодолеть усталость и двигаться в спортивном темпе. Заработала экстрасенсорика. Сфера ощущений раздвинула границы, обнимая лес на сотню метров. Он знал за собой эту особенность: в стрессовых ситуациях вылавливать токи опасности и реагировать на них до проявления на физическом уровне.

Бесшумно проявились – на чувственном плане – бесплотные струйки биоэнергетических свечений.

Максим безошибочно определил в них добродушных и неагрессивных животных, пребывающих в гармонии с природой; это были лоси.

А потом рядом с ними просверкнула энергетическая клякса иного характера, насыщенная странным равнодушием и одновременно угрюмой сосредоточенностью.

По спине пробежал холодный ручеёк мурашек.

Клякса равнодушия могла принадлежать только существу, выполнявшему определённую и безрадостную работу, то есть фотографу.

Максим перешёл на иноходь, как оперативники называли бесшумный бег по пересечённой местности.

Следы лосей стали проявляться наглядней. Рогатые исполины леса предпочитали пастись вдоль моховых и лишайниковых низин, в лиственных распадках, на ягодниках, и только слепой не мог увидеть кучи лосиных экскрементов, попадавшиеся на пути.

Впереди появился просвет между деревьями.

Максим приостановился, выбирая направление на изредка исчезавшую кисейно-багровую кляксу ауры неизвестного субъекта.

Судя по перемещению кляксы, фотограф подбирался к лосям и готов был применить свой фотоаппарат, какой бы процесс под этим ни подразумевался.

Максим снова перешёл на бесшумный бег, проскочил пихтовый завал, свернул за кедрачом к лиственнично-берёзовому островку.

Сначала он увидел двух красавцев лосей, спускавшихся в распадок: звери были встревожены, поводили из стороны в сторону мощными рогами, по их вздымающимся бокам пробегали волны дрожи.

Затем слева от них в зарослях боярышника и жимолости мелькнуло что-то пёстрое, и Максим увидел фотографа. Присел, стиснув зубы, унимая бешено работающее сердце. Стрелять с расстояния в полсотни метров было опасно, фотограф был ему нужен живым, поэтому следовало подобраться к нему как можно ближе.

Помогли лоси.

Один из них взбрыкнул вдруг, как конь, ударился в бега, приковав к себе внимание фотографа.

Максим метнулся вперёд, считая секунды.

На седьмой фотограф перестал наблюдать за лосями, завертел головой, почуяв неладное, и заметил несущегося к нему, как на крыльях, Одинцова.

Максим впервые увидел его глаза – действительно прозрачно-белые, пустые, с тонкими вертикальными зрачками.

Однако незнакомец в камуфляже не отпрянул, как можно было ожидать, а вскинул к голове фотоаппарат.

Максим в ответ вскинул ружьё.

Однако фотограф оказался быстрее.

Что-то сверкнуло в окуляре фотоаппарата, пейзаж перед глазами Максима расплылся, и он провалился в тёмную бездну, втянувшую его в себя, как втягивает язык лягушки пролетавшую мимо букашку…

Хутор Синдор 30 июня, перед полуднем

Володя Есипчук, младший лейтенант, разговаривающий свободно на шести языках мира, оказался уроженцем этих мест (он родился в соседнем с Синдором посёлке Тобысь) и, пока вертолёт МЧС, новенький «Ми-8 МТД», летел из Сыктывкара, успел поведать товарищам всё, что знал о географии, климате и особенностях района.

Название посёлку дало реликтовое Синдорское озеро длиной в двенадцать километров и шириной в два с половиной, расположенное в бассейне реки Вымь. Посёлок отделяли от озера всего тринадцать километров, и по хорошей сухой дороге до него можно было доехать за десять минут.

Синдор окружали смешанные леса, к северу переходящие в хвойную тайгу. Но группе надо было не на север, а на восток от посёлка, где среди болот находился хутор под тем же названием в четыре-пять домов, соединённый с посёлком старой железной дорогой, тянувшейся до бывшей колонии, а ныне деревни Глубинка.

На молодых мужчин, неотличимых от жителей здешних мест, никто не обращал внимания, поэтому они без помех добрались до железнодорожной станции Синдора, разговорили станционных работников и уже через полчаса после приземления ехали на «пионерке», как здесь называли мотодрезины, принадлежащей жителю Глубинки Чосову, бывшему зэку, в нужную сторону.

До хутора, имевшего собственную жд-станцию в виде сарая с заколоченными окнами, докатили за двадцать минут.

Конечно, со слов Чосова они знали, что поднялся большой шухер в связи с пропажей охотников, но не предполагали, что встретят на хуторе столько военных людей.

Им дали сойти на платформу, а потом окружили парни в камуфляже со знаками ОПОН.

Ещё один крепыш в пятнистом остановил дрезину.

– Кто такие? – властно спросил приблизившийся крупногабаритный опоновец; волосы у него были выстрижены косичками. – Документы!

Брызгалов переглянулся с товарищами. Начинать с конфликта не хотелось, но и объяснять причину своего появления в Синдоре не хотелось ещё больше.

– А в чём дело? – поинтересовался капитан, выглядевший скорее сельским агрономом, нежели спецназовцем.

Впрочем, и остальные члены команды Одинцова не казались крутыми бойцами, способными справиться со взводом вооружённых солдат, несмотря на колоссальную, а может быть, благодаря ей – подготовку спецназа ГРУ.

Вова Есипчук, снайпер и рукопашник, со своими соломенными усиками и чёлочкой больше походил на эдакого увальня, любителя пончиков и хот-догов.

Жилистый Женя Жарницкий, носатый, черноглазый, с брезгливо поджатыми узкими губами, напоминал обиженного продавца хурмой из Узбекистана.

Савелий Тарануха, надень на него кепку, и вовсе мог сойти за сельского жителя, любителя семечек, рубаху-парня, готового услужливо сбегать за пивом, рассказать прибаутку и посмеяться.

– В гости приехали, – добавил Савелий, широко улыбнувшись, – по грибы-ягоды, здесь их, говорят, видимо-невидимо. Посему документов и не брали, чтоб не потерять.

– Район закрыт, – процедил сквозь зубы опоновец, разглядывая свободно стоявших оперативников. – Поворачивайте обратно.

– Это с какого бодуна? – бросил Жарницкий. – Может, пока мы ехали, демократию отменили? Вы решайте свои проблемы, мы вам не помеха.

– Будешь качать права – проведёшь пару суток в «обезьяннике»! – угрожающе проговорил модно выстриженный опоновец. – Поворачивайте, вам сказано! Симонян, повтори это олуху в «пионерке».

Брызгалов понял, что дело принимает дурной оборот.