Брат, Брат-2 и другие фильмы

Режиссер тихо выругался. Когда камера включилась в третий раз, пассажиры уже заканчивали посадку, только у первого вагона стоял человек в форме и что-то говорил мальчишке-газетчику, указывая рукой в сторону вокзала. Мальчишка убежал. Съемка закончилась.

Повисла пауза.

— Скорее Финляндский, — кисло сказал режиссер.

— А это полицейский, что ли? — спросила монтажница, отматывая назад.

— Кондуктор, — сказал ассистент, чувствуя, что триумф не совсем удался.

— Давай еще раз, — сказал режиссер и, когда все закончилось, спросил: — Сколько там до мужика?

— Может, метра два будет, — сказала монтажница.

— Отрежь-ка его на хер.

Она быстро стукнула прессом и подала срезку ассистенту. Тот механически туго свернул ее в рулон, глядя на то, что получилось, и тут режиссера осенила идея:

— Вот что: мы сначала дадим фотографию, помнишь? Там почти тот же ракурс, только без поезда. А потом соединим наплывом, и вокзал как бы оживет.

— Можно подраспечатать, — творчески предложил ассистент и бросил рулон в корзину для отходов. Рулон упруго расправился.

— Можно, — подумав, сказал режиссер. И мрачно добавил: — Какой кадр испортил!

Брат

«Нет, я не Байрон, я другой…» — читает здоровый круглолицый парень, стоя у открытых дверей шикарного автомобиля и сопровождая чтение стихотворения характерными жестами. Закончив читать, он улыбается нам открыто и немного застенчиво.

Под первые аккорды «Крыльев» Nautilus Pompilius, транслирующиеся через динамики, к кирпичной стене странной кладки подходит высокая стройная девушка в длинном платье, манерно поворачивается к нам точеным профилем и медленно освобождает плечи. Платье стекает до бедер, обнажая спину и тонкую талию.

Из-за спины съемочной группы появляется Данила. Видно, он знал какой-то другой вход в крепость, потому что чужих больше нет. На нем легкая куртка с поднятым воротником. Впрочем, все одеты довольно тепло. Осень.

Данила становится позади режиссера, какое-то время с интересом смотрит, потом делает шаг вперед и тихо спрашивает:

— Это че за песня?

Режиссер резко оборачивается, дико смотрит на Данилу, отталкивает его, сопровождая все это безумными жестами, тем не менее продолжая смотреть на девушку, которая подняла руки и оперлась на стену. Ей было холодно, и она не могла этого скрыть.

— Стой! — крикнул режиссер.

Трансляция прекратилась, и костюмер с шубой бросилась к девушке.

— Кто пустил сюда этого придурка? Выкиньте его, на хер, отсюда! За что вам деньги платят? — орал режиссер, размахивая руками.

Данила молча смотрел на него. К нему бежали два здоровых охранника в штатском. Данила оглянулся.

— Фамилия? — монотонно спросил уже немолодой капитан с одутловатым испитым лицом.

— Багров, — с трудом произнес Данила опухшими губами.

— Имя, отчество. — Капитан поднял глаза на избитое лицо.

— Данила Сергеевич, 75 г. р., Вокзальная, 22.

— Место работы.

— Дембель не отгулял еще. — Данила отвечал беззлобно, выдерживая небольшие паузы.

— Где служил?

— В армии.

Капитан еще раз взглянул на него и спросил:

— Пойдешь к нам?

— Нет.

Капитан взглянул на стоящего у двери сержанта:

— Ты их охраннику руку сломал и чуть глаз не выбил. Не был бы трезвый, я б тебя посадил. Иди.

Данила встал и, не прощаясь, вышел.

— Через неделю не устроишься на работу — поставлю на учет, — бросил вдогонку капитан.

В коридоре сидел один из охранников. В районе переносицы темнел кровоподтек. Данила подсел рядом.

— Я ему правда руку сломал?

— Не, вывихнул. — Охранник говорил, не поворачивая головы.

— А этот, что орал, кто там у вас?

— Режиссер.

— А чё за песня-то была?

— «Крылья» «Наутилуса».

— Мм…

Капитан смотрел в окно на уходящего по улице Данилу:

— Багров Сергей Платонович, сорок второго года рождения. Вор-рецидивист. Убит в местах лишения свободы в январе восемьдесят второго года. Одноклассник мой.

В новомодном магазине, торговавшем всякой всячиной, включая музыкальные кассеты и невесть как появившиеся здесь китайские компакт-диски групп «Boney М», «AC/DC», «Nirvana».

— У вас есть «Наутилус», диск «Крылья»? — спросил Данила.

— Нет, — не глядя на него, хмуро сказала продавец.

Ей было некогда. Она распаковывала новое разноцветное и очень дешевое мыло.

— А что-нибудь другое «Наутилусов» есть? — после паузы спросил он.

— Нет, — сказала она и, не разгибаясь, посмотрела на него.

— А «ДДТ» Шевчука? — Он щурился подбитыми глазами, пытаясь рассмотреть CD.

— Чего тебе надо? — грубо спросила она и выпрямилась. — Иди отсюда! А то еще милицию позову.

Мать Данилы, обыкновенная, рано состарившаяся русская женщина, подбросила в печку два полена.

— Дров-то поколол бы. Все лучше, чем морду-то подставлять. Чё в армии не остался? Здесь-то быстрее убьют, — ворчала она, подсаживаясь за стол.

Данила молча ел, с трудом пропихивая ложку между разбитыми губами. Рядом лежал новенький CD-плеер «Sony».

— Как жить-то будем? Зарплату уж три месяца как не платят. А ты все железы свои включаешь. — Она резко протянула руку, он прикрыл плеер. — Работать не хочешь. Воровать, что ль, пойдешь? Как отец твой непутевый. А? Морда синяя… Смотреть… тьфу. — Она в сердцах сплюнула и встала. — Одна у меня надежда и поддержка, Витенька мой, первенький. Кормилец. — Она взяла с полки альбом и пошла назад. — Не пишет, а денежки шлет. Редко, да много. Большой, видно, человек стал теперь в Ленинграде-то. — Она открыла альбом. — Ой-оть маленькие каки хорошие все. Глянь-ка.

— Да видел я.

— А ты ишо посмотри.

Идут фотографии брата, потом брата с Данилой, потом опять брата.

— Ехал бы ты в Ленинград к брату-то, а? Може, в люди выведет тебя, дурака. Он же заместо отца тебе. Тут и адрес обратный был. Фонтан… какой-то, 73, что ли? Старый, правда… Да чуть чё, людей спросишь. Чай, не бусурмане живут.

Виктор Багров — бритый, полный, слегка обрюзгший мужчина 38 лет — сидел на стуле в вальяжной позе уверенного в себе человека. На нем были дорогой светлый костюм, цветная, расстегнутая на верхнюю пуговицу рубашка и легкие удобные ботинки — не для ходьбы по осенним улицам Петербурга.