Брат, которого нет

А вечером долго ходил кругами по парку и вокруг его дома. Их дома.

Наконец, мне попался Максим. Он сначала вернул мне деньги и билет с чеком - я сунул их себе в карман, не глядя - потом достал телефон, показывая фотографии: вполне себе симпатичного места недалеко от пруда и яму. Был он в земле с головы до ног - и свет фонаря этого не скрывал - видимо, навернулся где-то, но во взгляде молодого бойца горела жажда победы.

– Я только... вот...
– и он, понурившись, достал переломанную лопату, - Клавдия Михайловна с первого меня не простит. Ну, которая...

– Которая разводит клумбы у парадной, - понимающе кивнул, - Ну, да она пластмассовая была, немудрено. Давай найдём что-нибудь подходящее - и сделаем приличную ручку. И если что, скажи: что мы ей хоть все газоны перед домом перекопаем и воды донесём, пусть не расстраивается.

– Максим! Вот ты где!
– донеслось из темноты.

Правда, выплыл в световое пятно вокруг ближайшего фонаря не отец Максима и Сашки, а Владимир Петрович. И, когда подошёл, то последующие слова были ни приветствием, ни вопросами, чего юнец по ночам шляется или там болтает с посторонними, подозрительными личностям. Нет, плотник с ихнего дома спросил, как он съездил, как там яма - и Максим с гордостью показал снимки, нажимая на кнопки своего сотового телефона грязными исцарапанными руками. А на левом запястье чернел огромный синяк, да и пара костяшек были сбиты. Но юный воин молчал про боевые ранения, как настоящий мужчина. И мы какое-то время стояли уже втроём, обсуждая план нашего заговора: и Владимиру Петровичу захотелось вдруг поддержать Сашку - братская забота о меньших, слабых и ближних переползла с Максима и на него. Мы даже речь стали собирать к его родителям, подбирая слова попронзительней и похлёще...

Вдруг появилась мать Максима и с истерикой потащила сына обратно домой.

– Я вернусь!
– проорал утаскиваемый за ухо старший брат, - Я не сдамся!

– Да заткнёшься ты или нет?
– проворчала женщина, - Мне уже людям в глаза смотреть стыдно! Не их это дело! Зачем ты всем рассказываешь про нашу ругань?! И... и зачем нужно им всем рассказывать?!

– Сашка должен жить!

– Да кого интересует твоё мнение?!

– Но я его брат!!!

– А я не хочу больше иметь ничего общего с твоим отцом!!!

– Но Сашка живой! Он человек!!!

И уже из-за угла последовало отчаянное пацанское завывание: то ли ухо скрутили, то ли ударили молодого бойца.

– Смелый...
– цокнул языком Владимир Петрович.

– Хоть бы он его вытащил... под градом пуль...

– А вы... на войне были?
– спросил он вдруг с уважением.

– Да кто там не был? Разве можно найти хоть одну семью, которую эта война никак не зацепила?..

– А вы где служили?..

– Я... да что вы мёрзнете на ветру? Я-то привыкший... если захотите, завтра поговорим или в другой день.

– А...
– он замялся, - А давайте я вас чаем угощу? Горячим?..

– Жена не заругает? - смущённо потупился, - Я ж того... не самый приличный гость...

– Да нет у меня жены, - ответил мужчина с горечью.

– А что так?..

– К другому ушла...

– И так бывает...
– вздыхаю.

– Говорила, мол, внимания не уделяю, а я всё работал, работал...

– И так бывает...

– Да пойдёмте, что уж вы?..
– он подхватил меня за руку.

– Ну...
– мне было странно вдруг почувствовать себя причастным к этому миру, миру "обычных людей", да и долго уже меня не звали в гости... разве только этот милиционер... и не совсем в гости...
– Только с утра мне надо пораньше уйти - надо знать как там дела у Максима.

Мы засиделись с Владимиром Петровичем допоздна. Пили чай, заедали хлебом и позавчерашним супом, да и говорили о боях, тогдашних, когда свистели пули над нашими головами, и о других жизненных боях, в которых мы полегли, и которые нам удалось пройти и иногда и до победного конца, чтоб идти потом победителями и с гордо поднятой головой...

Я даже вымылся у радушного хозяина. Немного поспал на стареньком диване в гостиной.

– Ну, хоть в кои-то веки гостиная оправдает своё название!
– шутил Владимир Петрович.

Я проснулся рано - и пошёл караулить Максима.

– И мне потом расскажи, как там дела у молодого бойца, - попросил мой новый знакомый или, если Бог даст, может и новый друг, - А то жалко мальчонку: вон как убивается-то из-за братишки!

– Зато он повзрослеет.

Хотя я и сам всей душой горел за Сашку, пока ещё не рождённого. За чужого брата. Брата, которого ещё нет. Хотя... даже у них, нерождённых, однажды начинает биться сердце, ещё там, внутри материнского живота. Так что это так, для некоторых людей Сашка - брат, которого нет, но он-то вполне себе есть!

Максим пришёл не спавший, всклокоченный, потерянный:

– Папа сказал, что они уже всё решили, - сказал парнишка таким голосом, что о решении больше можно было ничего не добавлять, - Сказал, чтоб я не лез. Сказал, что он пытался что-то сказать, но мама непреклонна и твердит, что больше не хочет иметь ничего общего с ним. Но день смерти Сашки не сказал. А вдруг... сегодня?! Или... уже?..

Тяжело вздыхаю.

Мы какое-то время стояли и потерянно смотрели на землю. Ту, которая не для всех стала пухом.

– Постой, Максим!

– А?
– он поднял глубокие светлые глаза на меня.

– Больниц-то в нашем городе всего двое!

– Э... да... точно!
– глаза молодого бойца зажглись, - Вот только... даже если я опять прогуляю школу...

Радостно сказал ему:

– Так ведь и нас двое!
– наконец-то и я смогу чем-то пригодится, смогу прикрыть их с Сашкой пулемётной очередью!

– А... а если мне врачи не расскажут?.. Мне ж ещё только двенадцать лет... они почему-то считают, что если человеку двенадцать лет, то это несерьёзно и к его голосу можно не прислушиваться.

– И так бывает, - вздыхаю, - Но мы и Владимира Петровича попросим помочь! Думаю, он согласится! Он ведь тоже переживает за вас с Сашкой. Кстати, ты уже Клавдии Михайловне про лопатку сказал?

– Ой, нет...
– юный боец помрачнел.

– Я ей обещал, что всё скопаю большой лопатой.

Мы с надеждой переглянулись, но...

Это был не отец Максима, а всё тот же, отзывчивый Владимир Петрович.

– Я вчера шёл, слышал, как она обсуждает одолженную лопатку с Валентиной Валерьевной, боятся, как бы не украли, - пояснил наш друг и единомышленник, - Ну и обещал, если что и если всё-таки не чего, вскопаю ей клумбу. Всё-таки, хорошим делом человек занят: красоту у дома разводит.

– Рад, что ты с нами, Владимир, - хлопаю его по плечу.

– Так добрые дела заразны, - на его морщинистом лице появилась улыбка, а во взгляде заблестел какой-то юношеский дерзкий задор.

– Да, добрые дела тоже бывают заразны, - возвращаю ему улыбку.

И что он мне дал у него отмыться, тоже кстати - скорее в больницу пустят - я там под родственника притворюсь. Как, хм... дальний брат Максима и Сашки. Почти седьмая вода на киселе, мол, но всё-таки неравнодушный.

– Ну, молодые бойцы... в бой!
– скомандовал я - и в голосе моём невольно прорезались прежние, полузабытые командирские нотки, - Я беру на себя больницу на Сиреневой улице, а вам с Максимом поручаю - на Звенидворской.