Брат на брата. Окаянный XIII век

Выйдя на крыльцо княжеского терема, Юрий, оглядев свое воинство, бодро воскликнул:

–Неча! Стены володимирские высоки и крепки, а противник наш, чай, не дикие половцы, свои, русские мужики. Будем держать осаду!

–Надолго ли нас хватит? Сил маловато, – тихо заметил Дорофей Федорович.

–А нам долго сидеть в осаде и не надобно, – уверенно произнес Юрий. – Скоро пахота, Мстислав ничем мужиков не сможет удержать под стенами города. А что касательно дружины княжеской, так с ней мы управимся.

–Дай-то Бог! – тяжело вздохнул воевода.

–Ты, Жирослав Михайлович, будешь держать ворота. Те, что на Клязьму выходят и на Муром, завали камнями, на другие же поставь человек по тридцать-сорок. Остальные воины твои, Кузьма. Расположи их на стенах и башнях. Тебе, Дорофей Федорович, я поручаю новую дружину собрать. Пошли бирючей по городу, отправь в Боголюбово, Суздаль, Петров. Может, успеют прийти оттуда мужики. И вот еще что: гридей пошли в дозор. Надобно знать, где Мстислав и Константин.

С тревогой и осуждением поглядывали владимирцы за приготовлениями Юрия к осаде. Не внял великий князь их голосам и просьбам, не смирился. Что-то будет?

В воскресенье, когда колокола церковные звали к торжественной службе, к Владимиру стали подходить смоленские, торопецкие, ростовские, псковские и новгородские полки. Казалось, что после Липицы их стало еще больше. Плотным кольцом они окружили город. Поглядывая на его стены, где редкой цепочкой стояли дружинники, они откровенно смеялись, задирая владимирцев:

–Сдавайтесь, пока мы добрые! Не то дымом пустим!

–Спускайтесь со стен! Поди, отдышались, бежамши от Липицы!

–Эй, вояки, чего за женок попрятались? Выходите! Нам вас не надобно. Выдайте князя своего – Юрия. Мы вам нового дадим: Константина!

Но владимирцы сидели за стенами, не отзываясь, озадаченно и не без страха поглядывая на огромное войско. Юрий, Иван и Святослав тоже вышли на стены.

–Пойдут на приступ, не остановить, – заметил Святослав.

–Сам вижу, – угрюмо произнес Юрий и удалился со стены в княжеский терем. Никем не замеченный, он проскользнул в опочивальню и, бросившись на ложе, зарылся лицом в пуховую перину. Хотелось забыться, уйти от невеселых дум, от недобрых людских взглядов, от тревожных вопросов близких ему людей.

«Повержен! Как могло такое случиться? Неуж-то это кара Божья? Но почему? Не самовольством сел на великокняжеский стол, отцом посажен. – И вдруг словно молнией пронзило: – Ярослав! Не одна тысяча новгородцев приняла страшную голодную смерть по его вине, а я не остановил брата, наоборот, поддержал. Грех на мне великий, и я тот грех разделил с ним и кару Божью тоже. Вот оно – возмездие! Надобно выйти из города и испить чашу позора и унижения до конца. Такова воля Всевышнего!» – решил Юрий. Но ни в этот день, ни на следующий он этого не сделал. И только пожары в городе, которые случались две ночи подряд, подтолкнули его к важному шагу.

Утром в среду Медные ворота города распахнулись, и Юрий, простоволосый, в синего цвета шелковом кафтане под отороченным куньим мехом плащом, перепоясанный шитым золотом поясом, на котором висел меч, выехал в стан Мстислава Удалого. Чуть позади следовали за ним его братья – Святослав и Иван. Они не согласились дожидаться решения их судьбы в городе, а поехали со старшим братом. Весь город высыпал на стены, но только великая княжна Агафья Всеволодовна вышла за город проводить мужа, может быть, в последний раз.

Мстислав Мстиславич и его брат, смоленский князь Владимир Рюрикович, сидели за походным столом в шатре. Псковский князь Владимир сидел здесь же, чуть поодаль, на отдельном стольце. Константина среди них не было.

Юрий, оставив братьев у входа в шатер, перекрестившись, перешагнул порог. Стремительно пройдя вперед, он снял с пояса меч и положил его перед князьями. Затем отступил и, гордо вскинув голову, произнес:

–Я в вашей воле. Судите! Об одном прошу: пустите вольно братьев меньших. За мной шли, с меня и спрос.

Мстислав, видя, что князь владимирский глядит соколом, просит не за себя, а за братьев, довольно крякнул в бороду. Ему по нраву пришелся молодой князь, и потому, кивнув стоявшему у входа боярину, распорядился:

–Передай мою волю Всеволодовичам: быть им по своим уделам. А ты, Антоний, – обратился он к епископу Новгородскому, – выйди к князьям. Пусть целуют крест на верность Константину. Тебя же, князь Юрий, с твоим братом Ярославом следует жизни лишить за дела ваши кровавые, да князь Константин просил за вас. Посему живи, князь! В кормление тебе Городец-Радилов. Дружину свою с собой возьми, бояр, воевод, челядь, епископа Симона, насадов [50] , лодок сколь надобно. Потом возвернешь за ненадобностью. И плыть тебе в Городец надлежит спешно. После полудня Константину въезжать во Владимир.

Юрий не ожидал столь мягкого приговора. Он поклонился князьям поясно, резко повернулся и вышел из шатра. Братьев у входа уже не было. Они, обрадовавшись прощению, ускакали в город.

2К Переяславлю Южному дружина подошла ночью. Город встречал своего князя запертыми воротами, сторожевыми кострами вдоль стен и снующим тенями в свете факелов на башнях и ходовых площадках вооруженным народом.

–Не взят ли град ворогом, пока мы в землю володимирскую походом ходили? – с тревогой спросил князь Владимир своего воеводу – боярина Мирослава. Но тот только пожал плечами.

Остановившись на расстоянии полета стрелы от городских ворот, князь отправил одного из дружинников разузнать, что произошло. Вскоре тот вернулся с неутешительными вестями:

–Половцы объявились в поднепровских городках. Вот наши-то мужики на стены и вышли, чтобы ворога встретить должно.

Тяжелые дубовые, обитые железом ворота со скрипом отворились, и дружина вошла в Переяславль.

–Государь, избавитель ты наш, все глаза проглядели, тебя высматривая, – частил словами огнищанин, принимая повод княжеского коня. – Княгиня извелась, тебя ожидаючи. Поначалу половцы объявились под Каневом, а потом под Жолином. Привел их хан Котана, а может, волчата Юрия Кончаковича за полоном пришли. Хотя поговаривают, что это хан Тотур своих воинов привел или сам Чугуй пожаловал. Разное поговаривают. Кобыла твоя любимая, белолобая, жеребеночка принесла, забавный такой…

–Да уймись ты, утомил! Утром придешь и обо всем поведаешь. А теперь оставь меня.

Владимир ступил на крыльцо княжеского терема. Птицей выпорхнула из дверей княгиня Ольга. В белой льняной рубахе, простоволосая, она прильнула к его груди, обвила шею руками.

–Слава тебе, Господи, вернулся! – выдохнула она со стоном. – Я все глаза выплакала, тебя ожидаючи.

–Погоди, – отстранился князь от жены, – я в пыли дорожной, грязен, и дух от меня нехороший.

–То не беда. Банька топлена с вечера, жар, поди, еще не остыл. Пожди малу толику, я токмо за чистой рубахой схожу. Ноне я сама тебя мыть буду, – многообещающе прошептала Ольга в самое ухо Владимиру и, рассмеявшись, словно серебром посыпала, убежала в терем.