Братство бумажного самолётика
Шрифт:
Достали, подумалось ему. Как же они все достали, не передать – своей этакой вот хитрой тупостью, житейской смекалкой, желанием всё получить на халяву, и, главное, извечным «авось пронесёт». Интересно, кстати. Значит, братья пытались утащить удочку? Ну, это точно «крыса», к гадалке не ходи. Братья не рыбачат. И силки на ворон не ставили ни разу – спросил как-то, было дело, сказали, что брезгуют. Хотя другие детдомовцы ворон иной раз в охотку ели, другой вопрос, поймать ворону было делом отнюдь не простым. Потому что сделать силок, найти место, вдали от детдома, дойти, поймать, забить, а потом еще и поджарить – это вам не репу с картошкой тырить на хозяйских огородах. Целое приключение.
Полчаса прошли в блаженном ничегонеделании, а потом в
– Открыто, Фрол Савельевич, проходите, – произнес Ит, одергивая халат. Халат, надо сказать, был на нём безукоризненно белый и выглаженный – спасибо Берте, постаралась. Да и вообще, вид вполне себе презентабельный, даже волосы аккуратно убраны в хвост, и спрятаны под этим самым халатом, «чтобы не маячили». С волосами случилась отчаянная битва в самом начале работы в проекте; отрезать их Ит отказался категорически, и поэтому была спешно придумана легенда, что носит свой хвост Ит из-за того, что волосы закрывают шрам на голове, если срезать, будет видно, а он не хочет, чтобы пялились. В принципе, концепт этот под легенду бывшего военного врача подходил пусть и не стопроцентно, но в целом неплохо, однако Итский хвост, пусть полуседой, пусть аккуратный, пусть даже и спрятанный, был в местных условиях всё-таки вызовом обществу, и ещё каким. Не таким, конечно, как фамилия «Фламма», но близко к тому. Ит вообще для столь длительной работы внешность практически не менял – так, добавил немного морщинок, седины (по легенде ему было пятьдесят два года), чуть ссутулился, и сделал в паре заметных мест шрамирование. И всё. А Берта так и вообще ничего в своём образе менять не стала, только причёску сменила на короткое каре, очень простенькое, чтобы любая местная мастерица сумела подновить.
Фрол Савельевич переступил порог кабинета так, что сразу становилось понятно: прибыла монаршая особа, не меньше. Плечи расправлены, все три подбородка задраны, в глазах – надменность и едва ли не брезгливость.
– Итгар Вааганович, добрый день, – поприветствовал он. – Я к вам по делу.
Ит встал, обошел стол, и отодвинул стул – про этот особый порядок он был более чем в курсе.
– Добрый день, – ответил он. – Присаживайтесь, пожалуйста. Какое же дело привело вас ко мне?
Правила игры было соблюдены от и до, и замдиректора позволил себе что-то, похожее на джокондовскую едва заметную улыбку.
– Погоды нынче разыгрались, – начал заход в направлении заветного шкафчика замдиректора. – Нестабильные погоды. И следует осознавать, что подобные атмосферные явления…
Ит с неприязнью смотрел Фролу чуть выше переносицы – стараясь держать в фокусе несколько седых волосков между бровями, и поменьше замечать всё остальное: водянистые глазки, гладко выбритые подбородки, какой-то белый налет в уголках губ (кажется, от зубного порошка), красноватую шею, которую натирал воротник рубашки. Пакость, думалось ему. Какая же это всё пакость. И… господи, если бы я хоть что-то мог сделать, но я ничего не имею права делать, и сейчас я, как миленький, достану примочку из шкафа, да еще и натру этой твари этой примочкой косточки на ногах, потому что для того, чтобы удержаться здесь, надо очень сильно постараться смириться с этой пакостью, и делать вид, что её не существует. На секунду он представил себе, что ломает замдиректорскую шею, и он даже услышал протестующий хруст позвонков и треск, но…
– …следствием является болевой симптом, который и привел меня к вам в кабинет, – закончил свою пространную речь Фрол Савельевич. – Вы, как обладатель соответствующего диплома и знаний, и приносивший присягу Гиппократа…
– Я
клятву военного врача давал, – в сотый раз напомнил Ит. – Гиппократ это дело давнее, как вы понимаете.– Но, в любом случае, вы не вправе отказывать страждущему, – твёрдо произнес Фрол Савельевич.
– Подагра? – спросил Ит. Фрол кивнул. – Одну секундочку. И, Фрол Савельевич, я вам много раз говорил: меняйте режим питания. Исключите, пожалуйста, солёное, жареное, и острое. Не усугубляйте своё положение.
– Сам разберусь, – велеречивость Фрола в мгновение ока куда-то испарилась. – У вас примочка есть?
– Есть, я же сказал уже. Сейчас всё сделаю. Разувайтесь.
«Интересно, сколько же он жрёт? – подумал Ит, прикладывая смоченные в растворе марлевые салфетки к выпирающим плюснефаланговым суставам. – И где он берет деньги, чтобы столько жрать? Хотя, конечно, всё понятно, и что, и как, и откуда, но хоть постеснялся бы, что ли. Впрочем, такие не стесняются. И этот еще ничего, он, если мы всё выяснили правильно, пока что никого не убил. Ещё не убил. Ладно, не хочу об этом, не могу об этом, и не буду об этом думать, иначе я ему сейчас переломаю ноги, и вылетим мы с Бертой отсюда на такой скорости, что сложно вообразить».
– Нужно зафиксировать, – сказал он. – И пробудьте хотя бы час в покое, не ходите. Сегодня на ночь выпейте чаю с молоком, как я предлагал, и не переохлаждайте ноги.
– Опять шерстяные носки? – неприязненно спросил Фрол. – Ну сколько можно, лето на дворе…
– Вы же хотите, чтобы боль прошла? – спросил Ит. – Значит, сегодня носки. Поберегите ноги.
– Ладно, – сдался замдиректора. – Итгар Вааганович, вы составили список на июль?
– Уже заканчиваю, через час будет готов, – отрапортовал Ит, хотя список у него был готов ещё вчера. – Сегодня можно будет сдать?
– Нужно, – нашел к чему прицепиться замдиректора. – Очень бы хотелось, чтобы вы включили, наконец, пунктуальность, в список ваших добродетелей. Потому что вы в который раз уже запаздываете. Ещё раз опоздаете, лишу премии.
– Простите, постараюсь исправиться, – закивал Ит.
– Отчёты хотя бы готовы?
– Да-да-да, готовы, отдать сейчас? – Ит убрал примочку в шкаф, закрыл на ключ, и только после этого подошел к стеллажам, которые находились в дальней части кабинета. – Вот, пожалуйста. Июнь закрыт, и вот майские исправления.
– Занесёте всё вместе, – махнул рукой Фрол, которому, конечно, совершенно не улыбалась перспектива тащить самостоятельно к себе объёмистые папки. – И не тяните.
– Не буду тянуть, – пообещал Ит. – Скоро всё принесу.
– Вот и славно.
Когда дверь за Фролом Савельевичем закрылась, Ит с трудом подавил в себе желание плюнуть на неё, снова сел за стол, покрутил в руках карандаш, сунул в стаканчик, и приготовился жать следующего страдальца. Точнее, страдалицу. Впрочем, настроение у него уже стало улучшаться, потому что предстояла в его кабинете в ближайший час вовсе не трагедия, а нечто совсем иное.
Самым загадочным в этой истории было то, как химичка, Мария Львовна, в принципе сумела угодить в химички – судя по осторожным расспросам, которые нет-нет, да устраивала ей Берта, в химии Мария Львовна понимала чуть меньше, чем ничего. Все её уроки сводились к тому, что она, путаясь в формулах, читала ученикам по главке из учебника, а потом ученики переписывали выдержки из этих главок к себе в тетради. Контрольные она проводила чисто номинально, работы не проверяла, а оценки ставила наобум – хорошо, что четверки и пятерки. Она была не злой, нет, боже упаси; Мария Львовна была феерически, фантастически, феноменально глупой, до ужаса наивной, и влюбчивой, как мартовская кошка. По слухам, в Масловский детдом её во временную ссылку отправил какой-то большой любовник, причем отправил с непонятной целью – то ли уберечь эту красотку от своей жены, то ли наоборот, уберечь жену от притязаний Машеньки, с которой сталось бы придти домой, и всё в лоб высказать незнакомому человеку.