Братство Камня

— Последние три месяца.

— А д отого?

Дрю снова не ответил.

— Вы католик?

— Да, меня крестили еще ребенком. Мои родители были достаточно религиозны, — вспомнив об их смерти, он почувствовал, как что-то комком подкатило к горлу. — Мы часто ходили в храм. На мессу, на молебны. Я причащался вслед за конфирмацией, а вы ведь знаете, что люди говорят о ней. Она сделала из меня солдата Христа. — Дрю горько усмехнулся. — О да, я верил.

— А потом?

— Есть такое слово — “падение”.

— Вы исполняли свой пасхальный долг?

— Последний раз — тринадцать лет назад.

— Вы понимаете, что это значит?

— Кто не исповедуется перед Пасхой, тот отрекается от веры. К сожалению, я сам себя отлучил от церкви.

— И подвергли свою душу величайшей опасности.

— Вот почему я пришел к вам. Я пришел, чтобы спасти себя.

— Вы хотите сказать, вашу душу.

— Именно это я и имел в виду.

Они еще раз изучающе посмотрели друг на друга. Облокотившись на стал, священник немного подался вперед. В его глазах промелькнуло выражение некоторой обеспокоенности.

— Ну, что ж… Давайте обратимся к вашей анкете. Вы пишете, что вас зовут Эндрю Маклейн.

— Иногда это имя сокращают, и получается “Дрю”.

— В соответствии с правилами, изложенными в приложении к анкете, вы лишитесь вашего имени. Так же? как и вашей собственности — машины, дома и всего остального. От вашей индивидуальности не останется ничего. Вы больше не будете личностью. Не мешало бы вам это знать.

Дрю немного выпрямился.

— Что такое имя? — он еще раз позволил себе горько усмехнуться. — Как розу ни называй…

— Она все так же благоуханна, — продолжил за него священник. — Но для Господа…

— Не все мы пахнем как розы. Во всяком случае — не я. Потому-то я и принял такое решение. Чтобы очиститься от скверны.

— Вам тридцать один год?

— Да.

Дрю не солгал, Сведения, указанные в анкете, были верны; он знал, что священник не поленится проверить их. Важно было то, что не попало в анкету.

— Начало жизненного пути, — сказал отец Хафер. — Еще несколько kет назад мы считали, что больше всего нам подходит возраст тридцать три года. Вы отказываетесь от многого. У вас еще достаточно возможностей, чтобы найти свою дорогу в жизни.

— Нет, я так не думаю.

— То есть?

— Я уже нашел свою дорогу. Она привела меня к вам.

— Не уверен, что вас это очень обрадовало.

Дрю потупился.

— Ладно, это все равно не имеет значения, — помолчав, проговорил отец Хафер. — Сейчас я хочу выяснить кое-что другое. Дело в том, что обычно к нам обращаются люди, мягко говоря, зрелого возраста. Конечно, — он пожал плечами, — таких просителей немного, и еще меньше…

— Избранных? Да, я знаю. Пятьсот человек со всего света. И, по-моему, только двадцать из Соединенных Штатов.

— Вы, я вижу, справились с домашним заданием. Хорошо. Но я повторяю, большинство из них только из деликатности можно назвать пожилыми людьми. — Отец Хафер затушил сигарету. — Они уже добились всего, чего хотели или могли добиться. Им больше нечего ждать от жизни, и они готовы провести остаток лет в уединении. Их решение, хотя и неординарное, вполне объяснимо. Новы — такой молодой, крепкий. Не сомневаюсь, женщины находят вас привлекательным. Вы думали о том, что связано с отказом от общения с женщинами?

Он с тоской вспомнил об Арлен.

— Вы же отказались.

— Я отказался от половых связей. — Отец Хафер откинулся на спинку стула. — Но не от женского общества. Я помногу раз в день встречаюсь с женщинами. С официанткой в ресторане. С клерком в медицинской библиотеке. С секретаршей одного из моих коллег. Все эти встречи совершенно невинны. Они не искушают меня, хотя и смягчают мой обет целомудрия. Однако если мы согласимся выполнить вашу просьбу, то вы больше никогда не увидите женщин. Вы будете видеть только нескольких мужчин, да и тех крайне редко. Подчеркиваю, вы не сможете просить ничего, кроме уединения.

5

Второй этаж, на который вела грубая сосновая лестница, состоял из трех секций. Первой была молельня, иначе известная как комната “Аве Мария”, где стояли деревянная скамейка для молитв и строгий простой алтарь, а на стене висело распятие. За ней находился кабинет — священные тексты, стол и стул, — а еще дальше располагалась спальня с деревянной лавкой и тонким соломенным тюфяком вместо кровати и матраца.

Тюфяк был шести футов в длину и трех в ширину. При желании его можно было скатать и расстелить внизу, в углу рабочей комнаты. Однако особенность планировки блока заключалась в том, что, спускаясь из спальни на первый этаж или поднимаясь с первого этажа в спальню, неизбежно надо было пройти через молельню, где правила требовали всякий раз останавливаться и молиться.

6

— Если вы хотите посвятить себя святому служению, — сказал отец Хафер, — то можете подумать о менее строгом образе жизни. Например, о миссионерской деятельности.

Дрю покачал головой.

— Или о церковной конгрегации. О ресуррекционистах. У них много важной работы — обучение, воспитание, благотворительность…

Дрю еще раз покачал головой.

— Нет.

— Другое предложение. Вы упомянули, что священная конфирмация сделала из вас солдата Христа. Вам, конечно, известно, что эту концепцию взяли на вооружение иезуиты. Они более суровы, чем ресуррекционисты. Обучение у них занимает пятнадцать лет, и оно полностью оправдывает их прозвище — коммандос церкви.

— Это не то, что я хотел сказать.

— Потому что они противостоят всему миру? — опередил его отец Хафер. — Но значительную часть времени вы будете обучаться в монастыре. Потом вас вытолкнут из вашего гнезда, и, возможно, этот толчок вас окрылит. Да и раньше, на различных стадиях подготовки, у вас будет шанс пересмотреть стой планы и вернуться на прежнюю жизненную стезю.

— Я так не думаю.

На лице отца Хафера появилось озабоченное выражение.

— Наконец есть еще одна альтернатива. Цистерцианцы. Второй из самых требовательных монашеских орденов. Вы будете жить в удаленном от мира монастыре. Ваши дни будут заполнены изнурительной работой, например, сельскохозяйственной или другой, какую орден сочтет для себя полезной. Вы никогда ни с кем не будете говорить. Но, по крайней мере, ваш труд — и молитвы — будут проходить не в одиночестве. И если такая жизнь покажется вам чересчур тяжелой, вы сможете оставить ее, а потом вернуться к ней снова, но только пока вам не исполнится тридцать шесть лет. Преимущество этого ордена в том, что он позволяет вам изменить решение.

Дрю молча выжидал.

— О небеса, ну почему вы так упорствуете? — воскликнул отец Хафер и, щелкнув газовой зажигалкой, закурил новую сигарету. — Поймите же, наконец! Вы молоды и здоровы, и вы просите о том, чтобы вас допустили к самой суровой форме культа, какая только есть в церкви! Картезианство — эта сама крайность. Это полное отрицание человека как социального существа. Это предел отшельничества! Всю оставшуюся жизнь вы должны будете провести затворником в небольшой и малоудобной келье. За исключением одного часа досуга вы каждый день должны будете посвящать молитвам. Это лишение всего и вся. Это полное одиночество.