Братство Креста

— А то, оно конечно! — толкая друг друга, святоши рвались на духовную брань.

— Всей братией бы пошли!

— С иконами чудотворными…

— Никакой змей бы не устоял…

— Вот видишь, Кузьма, какое у нас единство партии и народа? — чуть не всхлипнул губернатор. — Но видишь, как всё обернулось. Пришлось нам сегодня сражаться. Заодно и дочурку твою не допустили до бесчестья… Пришли, господа!

В одной из цементных клетей, в окружении черепов, трофейных черных свечек и живописных пентаграмм на стенах, с важным, но обиженным видом восседал Прохор Второй. Жиденькие косички Качальщик спрятал под париком из вороньих перьев, физиономию густым слоем покрывали разводы цвета индиго, а сухощавый торс, вместо привычного балахона, укрывал дырявый женский корсет. Руки Качальщика стягивала за спиной толстая веревка, и весь он был похож на захваченного в плен несгибаемого вождя апачей.

Другой конец веревки храбро держал в руке наспех отмытый и переодетый Христофор, с отчетливыми следами страшных ранений на белом костюме. Подручные Исмаила недурно справились и с этим маскарадом. Прохор вообще предлагал присобачить к спине парня кусок топора или спрятать одну руку, будто откусили, но Артур от таких театральных трюков отказался. И без того было не понятно, как человек с такими ранами ухитряется разговаривать, да еще присматривать за пленным Озерником.

— Его благодари, — Коваль указал на сына луны. — Он их всех рассекретил, и Качальщиков мне в помощь привел.

Христофор низко поклонился, всячески изображая смущение.

— Ну что, не хочет говорить? — Артур несильно пнул Прохора сапогом в бок.

— Не бейте, не бейте только! — жалобно заголосил лже-Озерник.

— Признавайся тогда, что вы с вятскими Дедами сообща задумали?

— Мое дело маленькое. Сказано было, воду в Неве да в колодцах отравить, мы и готовились…

Митрополит ахнул, Кузьма нехорошо выругался.

— А вятские? — настаивал Коваль.

— А что вятские? Вятские — они как все. Как все, так и они, — часто залопотал Качальщик. — Велено в Вятке псов бешеных в город пустить да амбары поджечь…

Соборники пыхтели, словно шахтеры в забое. Коваль краем глаза следил, как ребята Исмаила эвакуируют наверх связанных Отцов и завернутого в ковер Деда.

— Зачем?.. Когда?.. За что? — бессвязно лепетал мэр.

Его помощник, ширококостный мужик средних лет, тоже обалдело хлопал глазами, не понимая, как городские власти могли проглядеть злодейство у себя под носом.

— Известно, когда! — разошелся окончательно вошедший в роль Прохор. — Как могучий Карамаз пойдет сюда войском несметным, так и нам начинать. В первую же Красную луну.

Снизу, из-под упавшего шатра, поднимался удушливый чад от горящей человеческой плоти. Кого-то из соборников начало рвать, митрополит сделался весь белый. Артура пока спасало средство Хранителей; ни один запах не пробивался сквозь онемевшие ноздри.

— Что еще за Карамаз? — встрепенулся Кузьма.

— Известно, что за Карамаз. Сто тысяч янычар у него. Правит из города Двух башен. Кидает по небу бомбы, а джинны могучие для него мертвящую воду делают.

— Вот так чушь! — не совсем уверенно протянул помощник мэра. — Откуда сто тысяч человек? Да мы-то ему что сделали?

— А то и сделали, что суете свои носы, куда не следует, — охотно отвечал «Озерник». — С азиатами торгуете? А с кавказниками черными? Вот и нечего вам там делать, отбивать чужое золото! Все пути южные, каспийские, а также азиатские, Карамаз-паша под себя берет, а скоро и доседова, до северов доберется. Тогда поджаритесь, как бесы в аду!

— Это почему такое? — заикаясь от волнения, спросил вятский голова.

— А потому что вы дураки! — засмеялся ему в лицо Прохор. Ковалю показалось, что Качальщик чуточку переигрывает. — Могучий Карамаз-паша, да продлятся его дни, говорит так. Русские, говорит он, никогда не соберутся вместе. Пьяницы вы все и безбожники, даже попы у вас думают лишь о власти и золоте. Не выбрать вам ни царя, ни президента. У поляков уже давно собрались воеводы, выбрали Верховного, и у немца тоже, и у болгар. А русские все дураки. Будет каждый мэр одеяло на себя тянуть, а по одному мы вас живо передавим. У вас новый хозяин как приходит, так на прежних грязь льет, а сам мошну набивает! И Собору центральному не хотят подчиниться, а без единого пастыря хана вам скоро наступит… Да, да, так и говорит великий Карамаз. Надо, говорит, поспешать, пока эти дурни не догадались Петербург столицей признать, а в Лавре патриарха всероссийского выдвинуть….

Вятичи ошеломленно переглядывались. Коваль делал вид, что увлечен раной на плече. Святоши слушали колдуна с такими лицами, точно собирались избрать патриархом именно его.

— А на Питер Карамаз не пойдет… — входил в раж Прохор. — Не, он не идиот, на Питер идти. Самые сильные пограничные отряды, и конница, и пушки. Он так и говорит, когда к нам, в скиты, погостить прилетает. Питер, говорит, мне пока не по зубам. Начну-ка я, пожалуй, с Вятки, да с другой мелочи пузатой, пока они не опомнились. Всех передавлю, как тараканов! Это он твою дочку забрать посоветовал. Стащите, говорит, у старого хрыча девку, всё равно помрет скоро, от бешенства… Всех в Вятке уморим, потом на Кострому пойдем…

Когда Кузьму и помощников усадили в повозку, бедные вятичи выглядели так, словно им вынесли смертельный приговор. Соборники, напротив, разошлись на всю катушку, лазили по закоулкам дока, размахивали кадилами, читали молитвы.

Изгоняли бесов, одним словом.

Коваль сидел на верхотуре и потягивал из фляжки коньяк, пока «главный бес» вытаскивал у него из затылка занозы и куски окалины.

— Думаешь, клюнут? — тихо спросил Прохор, когда ускакал отряд, увозящий отца со спасенной дочерью.

— Думаю, недели не пройдет, как прибегут на поклон. И не только они. Звон пойдет хороший… Только вы уж не подведите! Нам для верности хотя бы парочку агентов Карамаза надо изловить.

— Изловят, не боись! — хихикнул Качальщик. — Анна на этот случай особый сбор сварила. Подпоим завтра же шептунов, из тех, что и так на траве сидят крепко, да и забросим, куда надо. В Великие Луки, да Тихвин, да Смоленск. Кто у тебя еще шибко сопротивляется? Далеко-то смысла нет, не пойдут под крыло проситься.

— Ладно, мы не гордые, далеко мы и сами сходим.

Отдыхавший рядом Христофор вдруг сложился пополам, посинел, и зашелся в диком кашле.

— Ты чего?! — бросился к нему Коваль.

— Белый… Это он, — прохрипел сын луны и забился в руках губернатора. — Проклял он меня, за измену. Теперь, когда ему больно, и мне больно будет. Бьют его там, видать, наверху…

— Ах, он гад такой! — изумился Коваль. — Но это же простое внушение, как мне тебя переубедить? Ладно, пойду скажу, чтобы его не трогали!

— Эт-то ни…ничего, — собравшись с силами, ответил Христофор. — Я другое боюсь. Ты пытать его будешь, дознаваться. Помру я, не выдержу проклятия, от боли-то…

— А вот тут ты ошибаешься, — заявил Артур. — Никто его пытать не будет. Сам всё расскажет, при большом скоплении заинтересованных слушателей. У Аннушки, специально для таких неразговорчивых, наливочка имеется. Выпьет — и сразу подобреет. Мы его по всей России провезем, с лекцией… Даже то расскажет, чего не знает.