Братья Берджесс

Теперь дни ее вращались вокруг дома, сыновей, частной школы, мужа по имени Тед – он возглавлял отделение большой фармацевтической компании в Нью-Джерси и каждый день ездил туда из Нью-Йорка, – вокруг работы два дня в неделю и светских мероприятий, ради которых приходилось то и дело отправлять одежду в химчистку. И на Пэм частенько нападала тоска. Почему? Она сама не знала, и ей было от этого стыдно.

Она выпила еще вина, оглянулась – и вот он, ее милый Боб, шагает к ней, похожий на большого сенбернара. Не хватало лишь ошейника с деревянной флягой виски, и можно было бы отправлять его выкапывать заблудившихся путников из осенних листьев. О, Бобби!

– Казалось бы, – доверительно прошептала Пэм, кивая в сторону немцев, которые лишь теперь перестали маячить у нее над душой, – развязав две мировые войны, они могли бы стать менее настырными.

– Чушь собачья, – любезно ответил Боб, медленно крутя виски в бокале. – Мы начали много войн, но настырными так и остались.

– Это уж точно. Ты вчера вернулся? Выкладывай.

Склонив к нему голову, Пэм внимательно слушала, перенесясь назад в городок Ширли-Фоллс, где не была много лет. «Ох, Бобби», – то и дело повторяла она. Наконец она выпрямилась.

– Боже мой… – Пэм жестом попросила бармена повторить. – Так, ладно. Во-первых, позволь задать глупый вопрос. Зачем он это сделал?

– Вопрос хороший. – Боб кивнул. – Парень так удивлен последовавшей реакцией… В общем, понятия не имею.

Пэм заправила локон за ухо.

– Ясно. Во-вторых, ему необходимо лечение. Говоришь, он плачет один в комнате? Это клинический симптом, надо что-то делать. И в-третьих: к черту Джима. – Тед не любил, чтобы Пэм при нем выражалась, и теперь она с удовольствием выпалила грубое слово, как уверенно поданный теннисный мяч. – Просто. Пошли. Его. К черту. Я бы сказала, что процесс над Уолли Пэкером его испортил, но он и раньше был недоумком.

– Ты права.

Никому другому Боб не позволил бы так отзываться о Джиме, но Пэм имела на это право. Пэм была ему родным человеком, самым старым другом.

– Ты что, в самом деле щелкаешь пальцами, чтобы подозвать бармена?

– Расслабься, я ему просто помахала. Ты пойдешь на эту демонстрацию?

– Пока не знаю. Я волнуюсь за Зака. Сьюзан говорит, он насмерть перепугался в камере, а ведь она даже не знает, как выглядит камера. Думаю, я бы сам помер со страху, а если ты посмотришь на Зака, то сразу поймешь, что он к тюремной жизни еще менее приспособлен.

Боб выпил виски, запрокинув голову. Пэм постучала по барной стойке.

– Стоп, так его что, посадить могут?

Боб вскинул ладонь.

– Непонятно, чего ждать от помощницы генерального прокурора по защите гражданских прав. Я сегодня немного почитал про нее. Зовут Диана Додж. Пришла работать в генеральную прокуратуру штата пару лет назад, послужной список у нее весьма приличный, и, похоже, рьяная она не в меру. Если она решит представить это дело как нарушение гражданских прав, если Зака признают виновным, и если он нарушит любое из поставленнных условий – в этом случае его могут посадить на срок до года. То есть теоретически такое возможно. Идиотизм какой-то…

– А Джим разве не знает эту женщину из генеральной прокуратуры? Он же наверняка там кого-то знает.

– Ну, он знает самого генерального прокурора штата, Дика Хартли. А Диана Додж вроде молодая, они не успели вместе поработать. Я выясню точно, когда Джим вернется.

– Слушай, у Джима ведь неплохо складывалась карьера в прокуратуре…

– Да, все шло к тому, что он ее возглавит. – Боб встряхнул бокал, и кубики льда звякнули. – Но после смерти мамы он рванул из штата без оглядки.

– Помню. Это было очень странно. – Пэм отодвинула свой опустевший бокал, и бармен налил ей еще вина.

– Кроме того, нельзя же так запросто явиться туда и начать манипулировать старыми связями. Это не вариант.

– Ну да. И все-таки… – Пэм принялась копаться в сумочке. – Если кто и может манипулировать, так это Джим. Причем никто этого даже не заметит.

Боб допил виски, подвинул бокал к бармену, который тут же поставил на стойку полный.

– Как дети?

Пэм подняла глаза от сумочки, ее взгляд смягчился.

– Прекрасно. Еще год-другой, и они пойдут прыщами и начнут меня ненавидеть. Но сейчас они чудеснейшие, милейшие мальчики.

Боб знал, что Пэм так и тянет рассказать о детях, но она сдерживается. Они много лет безуспешно пытались завести ребенка, откладывая поход к врачу (как будто знали, что это будет концом их брака), соглашались между собой, что беременность должна наступить естественным путем, и она непременно наступит – пока наконец Пэм, которая с каждым месяцем нервничала все больше, вдруг не заявила, что это все провинциальные предрассудки. «Если у нас ничего не получается, должна быть причина! – говорила она, плача. – И, наверное, дело во мне». В отличие от жены, Боб был далек от науки, и он молча согласился с этим предположением лишь потому, что женская роль в зачатии представлялась ему гораздо сложнее мужской. Воображение рисовало ему расплывчатые картины того, как Пэм отправляется на техосмотр, прочистку труб и полировку яичников.

Однако бесплодным оказался Боб.

Тогда он увидел, да и сейчас продолжал видеть в этом ужасающий смысл. Еще из детства он помнил, как мать говаривала: «Если Бог не дает кому-то детей, Он знает, что делает. Вот поглядите на чокнутую Энни Дэй. Ее удочерили добрые люди, – тут она вскидывала брови, – добрые, но не созданные быть родителями». «Это же просто смехотворно! – кричала Пэм много раз за месяцы, пока они пытались свыкнуться с ужасной мыслью: у Боба никогда не будет детей. «Твоя мать – женщина умная, но необразованная, у нее примитивное мышление, ну смешно же, чокнутая Энни Дэй с самого начала была чокнутой!»

И все это не прошло даром.

Боб занервничал, когда Пэм отказалась от идеи усыновления: «Мы тоже нарвемся на чокнутую Энни». Он занервничал еще больше, когда она отказалась от искусственного оплодотворения донорской спермой. Под гнетом этой ситуации ткань их брака в конце концов расползлась. И когда Боб познакомился с Тедом через два года после расставания с Пэм (все два года она то и дело звонила ему в слезах и жаловалась на «дурацкие» свидания с «дурацкими» мужчинами), он понял, что его умная жена, вечно раздираемая мучительной тревогой, не шутила, говоря: «Я хочу начать все сначала».

Пэм накручивала прядь волос на палец.

– Ну, как там Сара? Вы с ней видитесь? Вы решили совсем расстаться или просто сделать передышку?

– Мы расстались. – Боб допил виски, посмотрел по сторонам. – Думаю, у нее все хорошо. Мы не общаемся.

– Я ей никогда не нравилась.

Боб слегка пожал плечами, давая понять, что это ерунда. На самом деле сначала Сара одобрительно относилась к тому, что Боб поддерживает дружеские и цивилизованные отношения с бывшей женой (а также ее новым мужем и детьми), потому что ее собственный бывший супруг не захотел разойтись по-хорошему. Но затем она начала испытывать к Пэм сильную неприязнь. Даже если Боб не говорил с Пэм неделями, Сара пеняла ему: «Она бросается звонить тебе всякий раз, когда хочет, чтобы ее по-настоящему поняли. Она бросила тебя, чтобы начать новую жизнь, но все равно зависит от тебя, потому что ты ее знаешь как облупленную». «Я и правда знаю ее как облупленную, – отвечал Боб. – А она меня».