Братья-оборотни

— Да, и Беллу, — кивнул Мелвин.

— Ее, кажися, уже пытают, — сказал кнехт.

— Бегом! — рявкнул Робин и взмахнул рукой, будто срубал невидимым мечом чью-то невидимую голову.

Кнехт втянул голову в плечи и убежал.

— А мне вот что интересно стало, — сказала Бонни. — Законы природы и колдовства учат нас, что ничто ниоткуда не возникает и никуда не пропадает. А вот Робин, когда был зайцем, весил, наверное, раз в десять меньше, чем теперь.

— Милая, не еби мне мозг, — попросил ее Мелвин. — Потерпи, успеешь еще. Эй, стражник! Когда Бенедикт будет входить в комнату, ебни его сзади по башке чем-нибудь тяжелым.

Кнехт, просунувший морду в комнату, испуганно перекрестился.

— Грех беру на себя, — поспешно добавил Мелвин.

— Нет, лучше я на себя, — возразил Робин. — У тебя еще есть надежда на спасение, а я от спасителя совсем отрекся, когда эти мудаки стали стрелами пулять…

— Нет, я грех возьму, — перебила его Бонни. — Из нас троих моя душа самая погрязшая. Лучше пусть на мне лишний грех будет, мне уже похуй, грехом больше, грехом меньше. Все одно в аду гореть.

— Охуеть какая у нас взаимовыручка, — пробормотал Мелвин себе под нос. — Один, блядь, за всех, и все за одного.

В коридоре послышались шаги, затем голос кнехта-стражника почтительно проговорил:

— Извольте пожаловать, святой отец.

Святой отец переступил порог, недоуменно заморгал, затем вздрогнул и с криком:

— Еб вашу мать, пидоры!

Взмахнул своим чудесным посохом.

И получил по башке рукоятью меча. И повалился святой отец на каменный пол вниз мордой, и откатился посох в сторону, и выпала из набалдашника неведомая херовина, железная и довольно массивная. И поднял ее Мелвин, и увидел на боку херовины буквы и прочел:

— Сцорцхер. Скорцхер. Сцорчер. Хуйня какая-то.

— Может, скорчер? — предположил Робин.

— Может, и скорчер, — кивнул Мелвин. И добавил задумчиво: — Где-то я уже слышал это слово…

За дверью кто-то деликатно покашлял, затем источник кашля появился в дверном проеме, и стало видно, что это Реджи Хеллкэт.

— Осмелюсь доложить, это слово многократно произносилось покойным узурпатором, когда он напивался, злился, буянил и ругался с невидимыми демонами, — сказал барон. — В основном примерно в таком контексте: «Не знаю, кто спиздил ваш ебаный скорчер, но наказывать весь род человеческий нельзя!» Как-то так.

— Ага, — сказал Мелвин. Немного помолчал и повторил: — Ага.

И перекосилось его лицо, и пнул он поверженного Бенедикта под ребра со всей силы.

— Так значит, сука, блядь, вся хуйня из-за тебя?! — злобно прошипел ярл. — Спиздил демонический артефакт, и теперь доволен? Да я тебя…

— Осмелюсь предложить вашему высочеству, пусть ведьма превратит его в лягушку, — предложил Реджи.

— Не ведьма, а невеста его высочества, — уточнила Бонни.

— Ну ни хуя себе! — изумился Реджи. — Ваше высочество, это правда?

— Хуявда! — рявкнул Мелвин. — Да, правда. Кто-нибудь, разбудите попа, я заебался ждать, пока он очнется!

— Позвольте мне, ваше высочество, — вызвался Реджи.

Примерился, отвел ногу назад, но тут почтенный настоятель открыл глаза и промычал нечто нечленораздельное.

— Встать, — повелел Мелвин, и голос его был негромок, но страшен.

Бенедикт беспрекословно подчинился.

— Сейчас ты, мудень, выслушаешь мою исповедь, — Мелвин стал загибать пальцы, — затем исповедь моего брата, моей невесты, моего вернейшего вассала, — он ткнул пальцем в Реджи, — и отпустишь все грехи, какие будут перечислены. Немедленно отпустишь, без всяких епитимий. Понял?

— Это же пиздец моей душе, — вздохнул Бенедикт.

— Пиздец твоей душе настал давно, — строго сказал Мелвин. — Когда ты, пидарас, спиздил этот ебаный скорчер хуй знает у кого, вот тогда и настал пиздец твоей ебаной душе.

Из коридора донесся неясный шум, словно кто-то упал.

— Что там такое, кого черти несут? — возмутился Мелвин.

— Монашек какой-то, — отозвался из коридора кнехт-стражник. — Шел-шел, а потом вдруг наебнулся и забился в судорогах.

— Это Эрик Припадочный, — пояснил Бенедикт. — Падучей страдает, как святой Павел.

— Тебе, мудаку, слова не давали, — оборвал его Мелвин. — Ну что, готов слушать исповедь?

— Куда же я, блядь, денусь, — вздохнул Бенедикт.

— Тогда слушай, — сказал Мелвин.

— Может, не стоит так прилюдно? — перебил сюзерена барон Хеллкэт. — Исповедь — дело интимное…

— У меня нет тайн от верных вассалов, — заявил Мелвин. — И у вас от меня тоже нет тайн. Или я неправ?

— Прав, — печально вздохнул Реджи.

Мелвин каялся минут десять, затем выдохся.

— Ну, вообще, — сказала Бонни, когда он замолк. — Я-то про себя думала, что грешница невообразимая, а теперь…

— Ты еще меня не слушала, — подал голос Робин. — Я тут недавно человека случайно загнрыз и сожрал…

Реджи истерически расхохотался.

— Не смешно, — сказал Робин. — Знаете, друзья, как страшно, когда просыпаешься, а вокруг мясо и кишки, а брюхо набито, как пернатый барабан. Жуть!

В коридоре снова послышались шаги, в комнату влетела Изабелла Айронсайд, вся растрепанная и с разбитыми губами.

— Любимая! — закричал Робин.

И попытался сгрести Беллу в объятия, но получил в нос и отлетел в сторону, в то время как Белла бросилась к Мелвину.

— Милый! — воскликнула она и осела на пол, как бы лишившись чувств.

Мелвин легонько пнул ее по круглой заднице и сказал:

— Я не дракон. Дракон мой брат. Робин его зовут, вот он стоит. И нечего его бить, он на тебе жениться хочет.

Эти слова моментально привели Беллу в чувство. Она открыла глаза, вскочила и через секунду рыдала в объятиях Робина.

— Святой отец, давайте я пока исповедуюсь, чтобы времени не терять, — сказала Бонни. — Значит, так. Я убивала, крала, прелюбодействовала, лжесвидетельствовала…

— Есть ли хоть одна божья заповедь, которую ты не преступила, ведьма? — мрачно спросил Бенедикт.

— Козленка в молоке матери не варила, — ответила Бонни. — А остальные, вроде, все преступила. Значит так, по порядку. Убивала я следующих людей…

Исповедь ведьмы продлилась минут пять и прекратилась, когда отец Бенедикт не выдержал ее словоизлияния и закричал:

— Да пропадите вы все пропадом, отпускаю вам все грехи оптом, только отъебитесь от меня!

Братья Локлиры радостно зааплодировали, и Мелвин сказал: