Братья по крови

Из кухни показалась небольшая вереница рабов. Впереди двое несли длинный поднос с жаренным до коричневой блестящей корочки поросенком, обложенным миниатюрными постряпушками. Раб, что шел следом, нес корзину с хлебами, а тот, что за ним, держал поднос с грибами, жареным луком и прочими овощами. Смесь обворожительно аппетитных запахов вызывала такое слюноотделение, что невозможно было даже высказать комплименты. Отон с женой улыбались неприкрытому восторгу своих гостей. Макрон рядом с Катоном, не сводя глаз с поросенка, потирал руки:

– Вы только гляньте, какая у него корочка… Мм-м!

Сумрачным и молчаливым оставался лишь Катон, по-прежнему не способный отделаться от предчувствий в связи с опасностями, который таил в себе предстоящий поход.

Глава 21

– А этот что здесь делает? – грозно спросил центурион Ацер, указывая на виноторговца, пристраивающего свою крытую повозку в конце небольшой колонны телег и возов с припасами и метательными орудиями.

– Этот? – оглянулся Гораций. – Трибун дал ему разрешение примкнуть к нашей лихой компании. Звать его Гиппарх. Еще один грек, цепляющийся к охвостью римской армии в надежде поднажиться.

Остальные офицеры рассмеялись, улыбнулись и Катон с Макроном.

– Хм, – мотнул головой Ацер. – Если серьезно, то я думал, что мы оставим позади все, что замедляет нам продвижение. Трибун ведь сам приказал: никакого лишнего барахла.

– Это как раз то, что нам нужно, парни, – вступился Макрон, – трибун зрит в корень: жена и запас вина для успеха нашей миссии просто необходимы.

Все снова рассмеялись.

– И не только, – добавил Гораций. – Купец этот думает поторговать с бригантами. А у здешних варваров ничто так не ценится, как наше вино. Клянусь богами, за кувшин доброго фалернского они и мать родную продадут. А что, так оно когда-то и было… Мне отец рассказывал – он служил в Гесориакуме [33] , еще задолго до вторжения.

33

Гесориакум (совр. Булонь) – город, использовавшийся римлянами в качестве базы для покорения Британии.

В Британию постоянно текло вино, а обратно в империю возвращались корабли, груженные мехами и рабами. Трибун надеется, что привоз вина подмажет и сделает варваров сговорчивей. К тому же кто не знает этих греческих купцов: где только слышится полезный разговорец, они уж тут как тут, первые из всех. Слышат все, что надо и не надо.

Над фортами и приземистым поселением только что взошло солнце, стены чуть розовели под его первыми лучами. В чистое небо всходили синеватые струйки дыма от первых разожженных костров. Люди из колонны Отона вольно расположились на плацу, ожидая приказа выступать. Лошади вспомогательной алы были оседланы и нагружены поклажей и торбами с кормом. Чувствуя выжидательное настроение людей, они прядали ушами и поворачивали морды, на которых тонко позвякивала сбруя. Запряженные в телеги и повозки мулы, наоборот, никаких чувств не изъявляли, а просто стояли себе в упряжи, глядя мимо своих погонщиков, которые прохаживались, делая последние приготовления: где подогнать упряжь, где поправить поклажу. Крытая дорожная повозка Поппеи была в колонне самой крупной и находилась впереди, чтобы не попадать под пыль от колес и копыт остальных.

– Вон они, – объявил вполголоса Макрон, и офицеры увидели трибуна, идущего рука об руку с женой по направлению от своей виллы. – Не торопятся…

Когда супруги подошли к повозке, Отон помог жене взойти по лесенке сзади и, привстав на цыпочки, напоследок поцеловал, после чего расправил плечи и бодро двинулся мимо легионеров и пехоты ауксилариев смешанной когорты Горация. Подходя к офицерам, он энергично потер руки:

– Оживленное утро, м-да?

– Что еще за «м-да»? – уголком рта прошептал Макрон Катону.

– Видимо, слово-паразит из Рима, – пожал тот плечами.

– Терпеть не могу. Паразиты сам знаешь где водятся. И отчего возникают… Наверно, в этой самой «мде».

– Вы что-то сказали, центурион? – весело спросил Отон.

– Да так, господин трибун. Просто подметил. Приятно глазу, когда мужчина вот так заботится о женщине. В смысле, о жене.

– Подхалим из тебя никудышный, – тоже одними губами произнес Катон.

Трибун довольно кивнул:

– Верно. Я что ни день воздаю хвалу богам за то, что Поппея – моя жена. Однако к делу, господа. Я так понимаю, у нас все готово?

– Ждем лишь вашего приказа, господин трибун, – ответил Гораций.

– Что ж, тогда в путь. До окончательной победы нам рукой подать.

Гораций секунду помешкал, смутившись от такой несерьезности со стороны начальника. А затем со вздохом кивнул:

– Слушаю, господин трибун. Офицеры! По отделениям.

Центурионы, развернувшись, пошагали по своим местам в строю, в то время как префект направился в голову колонны. Катон с Макроном обменялись кивком, и последний двинулся к когорте, выстроенной за повозками. Катон подошел к своему коню, которого под уздцы держал один из всадников, и, взмахнув в седло, устроился там, вслед за чем кивнул декуриону. Мирон, глубоко вдохнув, рупором поднес ладони ко рту:

– Вторая Фракийская, по коням!

Под перестук копыт, короткие людские возгласы и отрывистое ржание лошадей ала вскочила в седла и усмирила под собой возбужденных коней.

Было видно, как через плац раб подводит трибуну лошадь – ухоженного белого жеребца, атласная шкура которого мягко лоснилась там, где он не был прикрыт красно-золотистым потником и кисточками, свисающими с кожаной сбруи. Раб нагнулся и, сведя ладони, подставил их лодочкой под ступню хозяина. Закончив застегивать шлем, Отон забрался в седло и сел, неестественно выпрямившись и озирая сверху свой небольшой воинский контингент. В текучем багряном плаще, отороченном золотистым кружевом, в сияющем нагруднике и шлеме с пышным красным плюмажем он смотрелся, что и говорить, впечатляюще. Прямо-таки Помпей Великий в молодые годы. Безусловно, причиндалы эти затмевали доспехи самого полководца Остория, не говоря уж о легатах, хотя их ранг был несопоставимо выше. Улыбку вызывала мысль о том, насколько таким явлением окажется ослеплена королева бригантов, когда римляне подойдут к ее столице Изуриуму.

Трибун легонько пришпорил коня и рысцой тронулся впереди колонны, где его дожидался Гораций, а также проводник и переводчик Веллокат. Сзади них находился конный отряд Горация, составляющий авангард колонны; ему же отводилась разведывательная функция сразу после того, как колонна выйдет за официальные пределы провинции. По кивку Отона его заместитель Гораций громко огласил тянущийся сзади строй из людей, животных и повозок:

– Колонна, вперед!

Следом за командирами двинулись вперед сигнумы прикрепленных к колонне подразделений, за ними – ряды первой когорты легиона под началом центуриона Статилла, а дальше – люди Ацера, за которыми ехал обоз и шла когорта Макрона. Кровавые Вороны представляли собой арьергард, и из своего местоположения могли при необходимости легко выдвигаться вперед и оборонять фланги колонны.

Колонна выступила с плаца и вышла на дорогу, выходящую из Вирокониума на север. Здесь стояла группа женщин из викуса, собравшаяся проводить солдат в путь. Некоторые при мысли о разлуке с родными мужчинами не могли сдержать слез. Ввиду необходимости добраться до Изуриума в кратчайшие сроки Отон строго-настрого приказал не брать никого из обозников, чтобы в пути ненароком не отбились. Его жена в колонне была единственной женщиной, а виноторговец единственным гражданским лицом.

Снаружи у главных ворот дожидалась небольшая группа офицеров из крепости, намереваясь попрощаться с трибуном и его людьми. Впереди стоял Квинтат, который тут же шагнул к проходящей колонне.

– Удачи тебе, трибун Отон, и доброй охоты, – дружески напутствовал он.

– Господин легат, – улыбаясь, посмотрел на него с седла молодой человек, – даю вам слово привезти Каратака, живого или мертвого.

– А я – что мы с тобой эдак через месяц снова увидимся. Так или иначе.

Они наскоро обменялись салютом, после чего трибун повернул коня обратно к строю и поехал во главе колонны в сторону земель бригантов. Куда шли эти люди – навстречу прежнему союзнику Рима или же непримиримому врагу, – должно было открыться достаточно скоро.