Братья Стругацкие

Генеральный смысл повести высказан на первых ее страницах в коротком диалоге дона Руматы и арканарского книжника Киуна:

«— Вздор! — сказал Румата, осаживая жеребца. — Было бы скучно проехать столько миль и ни разу не подраться. Неужели тебе никогда не хочется подраться, Киун? Всё разговоры, разговоры…

— Нет, — сказал Киун. — Мне никогда не хочется подраться.

— В том-то и беда, — пробормотал Румата».

5

Насколько такой призыв мог быть «дешифрован» читательской аудиторией?

Вполне. Теперь можно сказать — вполне. Да, издательская цензура прошла мимо него [14] , но те, кому «мессидж» предназначался, превосходно его поняли.

В рецензии, написанной для «Литературной России», Ариадна Громова прозрачно намекала: «Когда черные „монахи“ готовят переворот, при котором удар обрушивается на „серых штурмовичков“, авторы прямо заявляют: „История коричневого капитана Эрнста Рема готова была повториться“. Что ж, авторы правы: „Каждый век имеет свое средневековье“, как говорит польский сатирик Станислав Ежи Лец».

14

В отличие от других произведений братьев Стругацких, повесть «Трудно быть богом» прошла через консультирование, редактирование и рецензирование относительно легко, быстро, без особых потерь.

Каждый век — стало быть, и век двадцатый… А место… Что ж, только очень бесхитростный человек не понимал, о чем пишет Ариадна Громова: «На твоих глазах гибнут замечательные люди, умные, честные, добрые — лучшие люди своей страны. А ты, зная всё, видя всё, обречен на бездействие…» Кому там, в марте 1965-го, когда появилась цитируемая рецензия, не было ясно, что вовсе не о доне Румате Эсторском пишет ее автор?

«Я думаю, — писал Войцех Кайтох, внимательный исследователь творчества братьев Стругацких, — культурный советский читатель не имел ни малейших трудностей с обнаружением в арканарских событиях аллегорий судьбы российской и советской интеллигенции, массово уничтожаемой во времена правления Сталина или же подвергающейся различным преследованиям. Читатель именно культурный, ибо иной мог и не знать ничего об этих делах. Если же знал и аллюзии прочел, то в… монологе Руматы имел возможность обнаружить попытку анализа исторической роли сталинизма в его отношении к интеллигенции и прямое предостережение о том, чем мог бы кончиться для СССР рецидив… если учесть личные недоразумения Хрущева с интеллигенцией».

Подобной точки зрения тогда сочувствовало множество людей. Да и сейчас сочувствует. К примеру, публицист Илана Гомель в большой статье об аллегориях в текстах братьев Стругацких (2004) убедительно показала, что правильное понимание повести «Трудно быть богом» служило в свое время неким тестом на идентичность.

«Метафорой становится и сам фантастический мир романа, — писала И. Гомель. — Его внутренние противоречия снимаются, как только Арканар и его проблемы превращаются в аллегорию тоталитаризма: нацистского — очевидно, сталинского — более замаскированно. Мнимое средневековье оказывается попросту кодовым обозначением социально-психологических корней тоталитаризма: мещанства, невежества, тупости. Всё, что остается от исторической реальности, — набор клише „темных веков“. Из этого клише вырастает роман, который только притворяется, что создает мир. На деле он придумывает шифр. Расколов этот шифр, читатель вознаграждается чувством принадлежности к избранной группе: тех, кто понимает, что в преследовании книгочеев авторы изображают сталинский террор… Смысл аллегории в „Трудно быть богом“ состоит в том, что сталинизм и нацизм — это сходные, если не идентичные явления… Эта идея была расхожей в кругах основных читателей Стругацких — либеральной советской интеллигенции 60-х… „Трудно быть богом“ — не столько роман, сколько пароль: его правильное прочтение гарантирует принадлежность читателя к кругам либеральной интеллигенции…»

Конечно, это слова из реальности 90-х. Не было в 60-х прошлого века столь многочисленной и столь однородной группы, которую можно было бы называть «либеральной интеллигенцией». Интеллигенция, тяготевшая к интернациональному романтизму, к свободному творчеству, а иногда легонько пробовавшая на вкус западничество, — да, была. Именно она и составляла основной круг читателей звездного тандема. Так что повесть «Трудно быть богом» и впрямь работала как индикатор «свой/чужой».

6

Но феноменальный успех достался повести «Трудно быть богом» не только из-за политических аллегорий, спрятанных в ней авторами. С чисто литературной точки зрения она демонстрирует очень тонкую, поистине мастерскую работу. «Механизмы» ее текста могут быть представлены в виде каскада ребусов.

От чьего имени ведется повествование в «Трудно быть богом»?

Вроде бы ясно, от имени земного ученого Антона, получившего в королевстве Арканарском новое имя — дон Румата Эсторский. Позиция авторов передается через него, глазами прогрессора читатель видит происходящее на пространстве почти всей повести. Но одновременно голос авторов звучит и в высказываниях других персонажей. Это целый сонм творческих личностей: земляне дон Гуг (Пашка), дон Кондор (он же Александр Васильевич), арканарцы Будах, беглый интеллектуал Киун, изобретатель Кабани, сочинитель Гур. Все они — часть некоего единства. Все они являются в какой-то степени двойниками Антона-Руматы и входят в невидимое сообщество думающих интеллигентов, противостоящих темной государственной машине. Все они стоят на одной «платформе» с главным героем, и в разговорах, даже в прямых спорах с ним, всего лишь добавляют главной теме новые тона, новые нюансы. Не случайно Антон-Румата называет арканарских книжников своими «братьями», а дона Рэбу решает убить как раз за то, что он убивает его «братьев» и становится причиной смерти его возлюбленной. То есть перед нами некий коллективный персонаж, который можно назвать (условно) «городом мастеров» — по заглавию известной сказки Тамары Габбе. Там город, состоящий из трудолюбивых умельцев и умников, противостоит жестокому герцогу де Маликорну именно как единство, а в повести «Трудно быть богом» такое же единство составляют интеллигенты Земли и Арканара. Антон-Румата говорит и действует не только от собственного имени, он говорит и действует от имени всего «города мастеров». Иными словами, от имени советской интеллигенции 60-х, да и вообще всей интеллигенции от начала времен до скончания веков. Отдельно звучат лишь голоса откровенных врагов да второстепенных персонажей, вроде мальчика Уно. В советское время все это производило на понимающих читателей нокаутирующее воздействие. Они чувствовали свою невероятную близость с героем, узнавали суть сказанного.

«Это не он говорит, это я говорю, это мы говорим!»

7

Итак, голос «города мастеров» звучит прежде всего в монологах Антона-Руматы.

По одному монологу содержится в каждой из первых трех глав. В четвертой никаких монологов нет, но эго компенсируется тем, что в третьей главе таких монологов уже два, а в пятой, шестой и седьмой главах — еще три. Дальше монологи отсутствуют, зато в восьмой главе широко развернут спор дона Руматы (землянина) с арканарским интеллигентом Будахом, и спор этот выглядит как дискуссия внутри самого «города мастеров». Своего рода согласование позиций… Затем идет девятая глава — вставка, написанная по совету редактора книги Б. Г. Клюевой (для более легкого прохождения через цензурные рамки). Здесь главный герой ведет беседу с «профессиональным мятежником» Аратой. Цель беседы чисто утилитарная: авторам необходимо вывести на сцену «народного героя» и «крестьянское движение». В десятой главе нет ни длинных монологов, ни особо важных диалогов, но зато там есть некий абзац, чрезвычайно важный для понимания повести. И говорится в этом абзаце примерно следующее: всем ясным и чистым душам следует отказаться от любви к страшному существующему отечеству, приносящему их себе в жертву, но всем им следует искренне возлюбить отечество будущее, — пока только угадывающееся в идеалах «города мастеров».

А дальше наступает развязка.

Вот представим себе, что какой-то хитрый затейник разобрал красивый веер на отдельные лопасти и на каждой лопасти написал строку стихотворения. Затем наклеил лопасти на холст с изображением каких-то средневековых приключений. Если читать написанное на каждой лопасти в отдельности, получится набор перепутанных смыслов, но все же есть способ разгадать головоломку, увидеть цельный образ! Для этого нужно проделать работу в обратном порядке: снять лопасти с холста… переложить их в правильном порядке… наконец, смонтировать веер заново…

Другими словами, вырезав из текста повести «Трудно быть богом» семь монологов, добавив туда диалог Руматы и Будаха, а также указанный абзац из десятой главы, надо расположить «лопасти веера» в верной последовательности. Вот тогда и возникает связный, самостоятельный историко-философский трактат. От художественного произведения в нем останется очень мало, почти ничего. Повесть «Трудно быть богом», образец научно-фантастической литературы, несет в себе этот связный историко-философский трактат, как подводная лодка несет торпеды. И весь смысл ее действий состоит в том, чтобы донести их в торпедных аппаратах до неприятельского конвоя, подобраться поближе, а потом дать залп…

О чем он, этот трактат?

А вот о чем. Как бы ни менялись те или иные эпохи, идеалы интеллигенции, то есть думающих (а значит, строящих будущее) людей, вечны. Это:

личная свобода интеллигента;

творчество;

гуманизм;

устремленность к развитию, накоплению знаний о мире, изменению общества в лучшую сторону.

Эти высшие ценности интеллигенции уходят корнями в Средневековье, чуть ли не в библейскую историю. Королевство Арканарское и, скажем, Советский Союз времен позднего Хрущева даруют им антураж, но в этом меняющемся от века к веку антураже они неизменно становятся основой для одной и той же «пьесы».

Все выше перечисленное всегда гораздо важнее (с точки зрения авторов) самых амбициозных планов любых правительственных людей, поскольку правительственные люди приходят и уходят, а интеллигенция вечна, интернациональна, и именно она движет человеческую цивилизацию в будущее. Перед государством у нее всегда приоритет. Особенно если государство — традиционное. Ведь именно Традиция (не традиция национального пивоварения и не традиция на Новый год ходить с друзьями в баню, а именно Традиция с большой буквы) представлена в повести «Трудно быть богом» как главный враг развития общества. Дон Рэба — всего-навсего одно из живых проявлений Традиции. Суть ее, по мнению братьев Стругацких, как раз и состоит в том, чтобы удерживать любое общество в одном, удобном для власти, состоянии и уничтожать людей, которые открывают будущее, то есть всё тех же интеллигентов…