Братья Ждер

Ждер подошел к Гоголе и, хлопнув его по плечу, позвал с собой. Атаман безмолвно последовал за ним. Как только они вышли за пределы стана, Ионуц повернулся к казаку.

— Григорий-атаман, — проговорил он, — этой ночью забери своих людей и уходи. У тебя достаточно коней и здоровых гайдамаков, чтобы прихватить и раненых. Пока настанет час постричься вам с дедом Ильей в монахи, можешь заняться другим промыслом: продаю тебе гурты. Из Сучавы я вывел сто пятьдесят голов. По дороге потерял не более восьми. Бери их по дешевке. Мне они больше не нужны.

Селезень посмотрел на него удивленно, но внимательно.

— Какая твоя цена?

— Не больше той, что сам заплатил.

Атаман покачал головой.

— Я узнал от твоих служителей, сколько тебе стоил этот товар. Не понимаю, зачем отдаешь ты его даром. Иль я тебе более не нужен? Я тут все думал — и так и сяк, со стариком своим посоветовался и решил, что надо менять хозяина. С этим логофэтом Миху нет нам удачи. Даже если б и повезло, то он бы все равно не стал щедрее: он вельможа, король к нему милостив, а мы для него не более как смерды. Поди пожалуйся на него! Сразу вздернут. Вот мы и перебивались, служа ему за малое жалованье и промышляя разбоем. Дошли до нас слухи, что Штефан-водэ собирает рать против измаильтян. Принял бы меня в свое войско и положил бы жалованье, как доброму воину. Может, удостоюсь зарубить указанное мне число язычников и искупить свои грехи в Судный день. А дед Илья тем временем молился бы в обители на Святой горе за спасение наших душ. А то, вижу, совсем ослабел старик. Мало в нем осталось прежней удали. Да и я, если задержусь тут, скоро сделаюсь таким же.

Селезень вздохнул. Лицо у него было хмурое, глаза помутнели.

— Как же тогда быть? — спросил Ждер. — Что до волов, то я их дарю тебе.

— Что ж, коли отпускаешь, я уеду со своими хлопцами, — ответил атаман. — А еще повременишь, так я, возможно, принесу пользу. Тебе надо ехать в Волчинец и найти там кое-кого. Может быть, этой ночью ты ждешь прибытии боярина Симиона. Не удивляйся, что я понял, каким товаром ты промышляешь. Я умею выспрашивать людей и могу заставить их говорить безо всякой пытки. Раз ты гонишь меня, я ухожу. Но держал же ты меня до сих пор, значит, думал, что могу принести пользу. Чем же я могу тебе помочь?

— Никакой мне помощи не надо, атаман, — ухмыльнулся Ионуц.

— Знаю. Ты чувствуешь за собой силу, потому так легко отказываешься. Из Львова едет брат. Говорят, на рубеже готовы ринуться вам на выручку немало сотен конников. Заберете девушку, увезенную Никулэешем Албу, и уедете восвояси. А вот сумеешь ли сделать то, что сделал бы я? Сесть на коня, поскакать туда — вызволить девушку? Вот это молодечество! Правда, потом королевские ратники могут настигнуть и насмерть зарубить. Так что, видать, разумнее сила, пославшая тебя сюда. Оттого-то и захотелось мне поменять хозяина. Прикажи мне поймать логофэта Миху и доставить его тебе в мешке.

— Государю Штефану он не надобен.

Селезень опять вздохнул.

— Зачем ты так говоришь со мной, боярин Ионуц? Ты, видать, совсем не веришь мне. Может быть, ты и прав. Я ведь разбойник. Но у меня тоже христианская душа. Не думай, что мы уходим в глушь на днепровские пороги или в другие места от хорошей жизни. Во владениях короля Казимира христиане живут в нужде и бесправии. Панство бичом управляет смердами, сборщики податей дочиста обирают их. Купцы их обманывают, попы оставляют умерших непогребенными. А ведь и нам хочется правды. Вот многие и решили искать ее под рукой другого правителя. Коли ты не хочешь сейчас же ехать со мной в Волчинец и убедиться в моей верности, дозволь мне подождать в твоем стане приезда боярина Симиона и архимандрита. Я хочу отдаться в их руки.

Ждер отстранил атамана.

— Не искушай меня, Селезень. Поди и жди у костра. Может, оно и лучше подождать тебе отца архимандрита. Погоди.

— Что еще? — повернулся с улыбкой казак.

— Ничего особенного. Я просто хотел спросить, знаешь ли ты дорогу в Волчинец. Далеко ли до него? Есть ли там укрепленный замок?

— Знаю все, боярин Ионуц. Как не знать, — ответил атаман. — Только все это я расскажу его милости постельничему Симиону.

«Лукавый казак!» — думал Ждер, шагая вдоль ряда саней и проверяя стражу. Костер по-прежнему ярко горел в середине четырехугольного стана, разбрасывая искры. Атаман опустился на корточки на своем прежнем месте и о чем-то шептался с дедом Ильей.

Ночь Ионуц провел беспокойно. О сне и не помышлял. Томило его смутное предчувствие. Самойлэ и Онофрей то и дело вставали и отходили от костра посмотреть, что делает Ионуц. Однажды они даже услышали, как он разговаривает сам с собой.

После третьего крика сизого петуха вдали послышался звон бубенчиков и колокольцев. Псы в Слониме дружно и тревожно залаяли.

Ждер оседлал коня и мигом вскочил в седло. Приказав страже быть начеку и не спускать глаз с разбойников, он поскакал с одним из служителей навстречу звону колокольцев.

Поезд состоял из двух пар легких саней, окруженных всадниками. В первых сидел преподобный архимандрит. Следом ехал постельничий. Сделали краткую остановку. Маленький Ждер обнял брата, поцеловал руку отцу Амфилохие и тут же рассказал все, что узнал, и все, что сделал.

— Мне нужен один час отдыха, до рассвета, — заявил Симион. — Затем мы двинемся в путь прямо на Волчинец. За нами, наверное, едет и логофэт Миху. Но он не торопится, подолгу кушает, подолгу отдыхает. Кое-кто из наших людей может подстеречь его в пути. Следом за нами едет Дэмиан со своей невестой. А в обозе у них двое саней, нагруженных подарками.

— Прежде чем двинуться в путь, — сказал Ионуц, — придется тебе, батяня Симион, выслушать россказни атамана Селезня.

Когда постельничий подъехал к стану, костер горел уже вполсилы. Люди были готовы, при оружии. Симион Ждер пожелал увидеть прежде всего двух охотников, сынов Кэлимана, и, удивленно оглядев их, попенял, что они растеряли колеса телеги.

— Кто это соврал тебе? — возмутился Онофрей. — Никаких колес мы не теряли.

— Ну, раз не потеряли, дело другое, — ответил постельничий. — Государь будет доволен.

Симион Ждер внезапно повернулся к Селезню, который быстро поднялся со своего ложа.

— Мне с тобой поговорить надо, атаман Григорий, — сказал он.

— Со вчерашнего вечера жду твоего прибытия, — ответил Гоголя. — Но прежде чем удостоить меня этой чести, дозволь преклонить колени перед отцом архимандритом и испросить у него благословения. Много согрешили мы с дедом Ильей и хотели бы исповедаться его преподобию, дабы он наложил на нас покаяние.

Преподобный Амфилохие поднял руку и благословил разбойников, затем опустился на край плетеного кузова саней. Отблески костра отражались в его глазах и на бледном лице. Служители, отойдя в сторонку, стали запрягать коней и готовить седла.

— Святой отец, — жалобно стонал дед Илья Одноглаз, проливая обильные слезы, — тяжки грехи наши. Особливо я, окаянный, погряз в крови и разбое. Не ведал жалости, никого не щадил. Возможно ли, святой отец, вымолить прощения после таких злодейств?

— Не знаю, посмотрим, — ответил монах, глядя на коленопреклоненных разбойников. — Если вы тратились на свечи и акафисты, можно надеяться, что смягчится гнев божий.

— Ни на что мы не тратились, отче. В селениях наших и церквей-то божьих нет. Наши храмы, отданные в аренду ростовщикам армянам и жидам, заперты, и молиться нам негде. Так что я, окаянный Илья, творил одни злодеяния.