Браво-Два-Ноль

Как-то вечером часов в семь меня и Винса, еще одного командира отделения, вызвали к командиру роты. Тот пил чай с ротным старшиной.

— У нас есть для вас одна задача, — сказал командир, протягивая нам по кружке чая. — Будете работать вместе. Командиром будет Энди, Винс у него зам. Совещание завтра утром в 8.00. Жду вас здесь. Обязательно предупредите своих людей. Пару дней можете еще отдыхать спокойно.

Моих ребят эта новость обрадовала. Помимо всего прочего, это означало конец нервотрепки бесконечного стояния в очередях к единственным двум имеющимся в наличии раковинам и двум очкам в сортире. В полевой обстановке запах чистой одежды и чистого тела может спугнуть живность, что, в свою очередь, выдаст местонахождение солдата, поэтому за два дня перед выступлением нужно прекращать мыться и заботиться о том, чтобы вся одежда была ношеной.

Ребята разошлись кто куда, а я отправился смотреть последний выпуск новостей Си-эн-эн. Несколько иракских «СКАДов» упало на Тель-Авив, ранив по крайней мере двадцать четыре человека из числа мирных жителей. Ракеты попали в жилые кварталы, и я, глядя на кадры с многоквартирными башнями и детьми в пижамах, внезапно вспомнил Пекхэм и свое собственное детство. В ту ночь, положив голову на подушку, я как-то незаметно для себя стал вспоминать все свои старые призраки, думать о своих родителях и еще о многом том, о чем я уже очень давно не думал.

ГЛАВА 2

Свою родную мать я не знал, хотя мне всегда хотелось думать, что кто бы она ни была, мне она хотела лучшего: колыбелька-переноска, в которой мать оставила меня на крыльце больницы «Гайз», была куплена в дорогом магазине «Хэрродс».

Моими опекунами была семейная пара из Пекхэма, района в Южном Лондоне; когда мне исполнилось два года, они надлежащим образом оформили усыновление. Наверное, по мере того, как я рос, они все чаще жалели об этом поступке. Когда мне стукнуло пятнадцать с половиной, я окончательно бросил школу и пошел работать грузчиком в одну компанию в Брикстоне. И до того в течение последнего года я прогуливал по два-три дня в неделю. Так что вместо подготовки к аттестату зрелости я зимой развозил уголь, а летом — коктейли навынос из баров. Перейдя на полную рабочую неделю, я стал зашибать по восемь фунтов в день, что в 1975 году было серьезными деньгами. Имея вечером в пятницу в кармане сорок фунтов, я чувствовал себя большим человеком.

Мой отец отбыл воинскую повинность в интендантском корпусе и теперь работал водителем такси. Мой старший брат поступил в Королевский фузилерный полк, еще когда я был совсем маленьким, и, прослужив лет пять, женился. У меня сохранились захватывающие воспоминания о том, как брат приезжал домой на побывку из разных далеких мест с вещмешком, полным подарков. Однако мои собственные молодые годы не ознаменовались ничем примечательным. У меня не было особых склонностей ни к чему, и уж точно я даже не думал о военной службе. Больше всего на свете мне хотелось снять вместе со своими друзьями квартиру и заниматься тем, чем я хочу.

Начиная лет с тринадцати я повадился убегать из дома. Иногда я отправлялся с одним из своих друзей на выходные во Францию; эти экспедиции он финансировал, похимичив с газовым счетчиком в доме своей тетки. Вскоре у меня у самого начались неприятности с полицией, в основном за вандализм в пригородных поездах и в залах торговых автоматов. Мои «подвиги» разбирались судом по делам несовершеннолетних и заканчивались солидными штрафами, что причиняло моим бедным родителям много горя.

В шестнадцать я сменил работу и устроился в «Макдоналдс» в Кэтфорде. Все шло хорошо до Рождества, когда меня с двумя приятелями арестовали выходящими из квартиры в Далвиче, которая не принадлежала ни одному из нас. В ожидании предварительного судебного слушания меня на три дня поместили в приют для несовершеннолетних преступников. Мне страшно не понравилось находиться за решеткой, и я дал себе клятву, что если мне посчастливится выбраться, я приложу все силы, чтобы больше туда не попадать. В глубине души я понимал, что мне нужно решиться на что-нибудь крутое, иначе я всю свою жизнь проведу в Пекхэме, болтаясь как дерьмо в проруби и огребая пинки и затрещины от всех подряд. Армия казалась мне неплохим выходом. В конце концов моему брату она понравилась, а я чем хуже?

Когда состоялся суд, двух моих приятелей упекли в колонию для несовершеннолетних, я же ограничился предупреждением. На следующий день я отправился на вербовочный пункт. Там первым делом проверили мои знания, дав простейший тест, который я безбожно провалил. Мне сказали прийти ровно через месяц, и на этот раз, поскольку тест был тот же самый, я с огромным трудом его сдал с запасом всего в два балла.

Я сказал, что хочу стать пилотом вертолета, — как бывает всегда, когда у человека нет никаких навыков и он понятия не имеет, чем ему предстоит заниматься.

— Пилотом вертолета ты никак не сможешь стать, — ответил мне сержант-вербовщик. — Однако, если хочешь, ты можешь пойти служить во фронтовую авиацию. Там из тебя подготовят механика, и ты будешь обслуживать вертолеты.

— Здорово! — обрадовался я. — Это как раз то, что мне нужно.

Новобранца отправляют на три дня на сортировочный пункт, где ему приходится сдать еще несколько тестов, немного побегать и пройти медкомиссию. Если он подходит и если есть свободное место, его направляют в тот полк или в тот род войск, который он выбрал.

Мне предстояло последнее собеседование, и офицер, проводивший его, сказал:

— Макнэб, скорее в тебя попадет молния, чем ты станешь сержантом во фронтовой авиации. Я считаю, твое место в пехоте. Я направляю тебя в Королевские зеленые камзолы. Это полк, в котором служу я сам.

Я понятия не имел, кто или что такое эти Королевские зеленые камзолы и чем они занимаются. По мне, это могла быть американская футбольная команда.

Если бы я прождал еще три месяца, то мне бы исполнилось семнадцать, и я бы попал в Зеленые камзолы уже в качестве совершеннолетнего новобранца. Однако я как идиот хотел всего и сразу. Я попал в учебный батальон младших командиров, расквартированный в Шорнклиффе, графство Кент, в сентябре 1976 года и сразу же проникся к нему лютой ненавистью. Здесь всем заправляли гвардейцы, и учеба состояла из всякой чуши и муштры. Новобранцам запрещалось ходить в джинсах; все должны были стричь волосы наголо. Нас даже не отпускали в увольнение на целые выходные, поэтому поездки домой в Пекхэм к моим старикам превратились для меня в головную боль. Однажды я получил нагоняй за то, что, не успев в Фолкстоуне на автобус, опоздал на десять минут на вечернюю поверку. Шорнклифф стал для меня настоящим кошмаром, но я освоил правила игры. Вынужден был их освоить — ничего другого мне не оставалось. Выпускной парад состоялся в мае. Я ненавидел учебный батальон от первой до последней минуты пребывания в нем, но я научился приспосабливаться к системе, и меня почему-то даже произвели в младшие сержанты и как самого многообещающего солдата распределили в Легкую дивизию.

Затем я провел некоторое время в стрелковом центре в Винчестере, где нас, молодых солдат, объединили в учебные взводы и в течение шести недель готовили к службе в Легкой дивизии. В сравнении с Шорнклиффом здесь все было гораздо спокойнее и по-взрослому.

В июле 1977 года я был зачислен во 2-й батальон Королевских зеленых камзолов, который в то время нес службу в Гибралтаре. Для меня это было как раз то, ради чего идут служить в армию: теплая погода, хорошие товарищи, экзотические женщины и еще более экзотические венерические болезни. К сожалению, всего через четыре месяца батальон возвратился в Великобританию.

В декабре 1977 года я совершил свое первое турне в Северную Ирландию. В первые годы конфликта в Ольстере погибло так много молодых солдат, что туда стали направлять только тех, кому исполнилось полных восемнадцать лет. Поэтому хотя батальон отбыл 6 декабря, я присоединился к своим товарищам только в конце месяца, после своего дня рождения.

Наверное, у боевиков Ирландской республиканской армии была особая любовь к зеленым новобранцам, потому что я сразу же попал в дело. Бронетранспортер «Сарацин» застрял в болоте неподалеку от Кроссмаглена, и нас с товарищем поставили его охранять. В предрассветный час я, осматривая местность в ночной прицел винтовки, увидел двух типов, которые подкрадывались к нам, прячась в кустах. Когда они приблизились, я отчетливо разглядел, что один из них вооружен винтовкой. Рации у нас не было, поэтому я не мог вызвать подкрепление. Выбора у меня не оставалось, и я окликнул неизвестных. Они бросились бежать, и мы выпустили им вдогонку с полдюжины пуль.

К сожалению, в то время еще испытывалась нехватка ночных прицелов, поэтому одну и ту же винтовку передавали следующей смене. Прицел на той винтовке, из которой стрелял я, был пристрелян под чей-то другой глаз, поэтому из всех моих пуль только одна нашла цель. Когда рассвело, местность прочесали с собаками, но так ничего и не нашли. Однако два дня спустя один известный «игрок» (боец ИРА) обратился в больницу по ту сторону границы с пулей калибра 7,62 мм в ноге. Это было первое боевое столкновение нашего взвода, и все горели огнем. Мы с товарищем чувствовали себя настоящими героями, и оба приписывали прицельный выстрел себе.