Бразилия и бразильцы

Чем дальше забираешься к югу, тем меньше видишь того, что принято у нас считать тропической экзотикой. Никакой сельвы, никаких обезьян, раскачивающихся на лианах. Никаких крокодилов или анаконд.

После того как машина минует южную границу Сан-Паулу, вместо пальм начинают появляться араукарии. Издали они напоминают гигантские цветы: длинный гладкий ствол похож на стебель одуванчика, увеличенный в сотни раз, а у самой его верхушки раскинулись, образуя что-то вроде зонтика, ажурные ветви.

В штатах Парана и Санта-Катарина араукарии росли раньше на громадных площадях. Теперь же сохранились лишь небольшие их рощи. Правительство вынуждено охранять от хищнической вырубки это красивейшее дерево Бразилии, которому грозит полное исчезновение.

На пятьсот пятом километре от Сан-Паулу мы расстаемся с Параной и пересекаем границу одного из самых «небразильских» районов этой страны. Первыми об этом сообщают дорожные указатели, приглашающие путника в Жоинвиль и Блуменау, Фрейбурго и Лaypo Мюллер, во Флорианополис и Альфредо Вайнер. Мы находимся в центре старинной немецкой колонии.

Бразильская нация представляет собой сплав различных этнических и расовых элементов. Основными ее «родителями» стали португальские колонисты, индейцы и африканские невольники, миллионы которых были доставлены в Бразилию на кораблях работорговцев в XVI–XIX веках. После того, как работорговля была запрещена, нуждавшаяся в притоке рабочих рук для освоения своих необъятных территорий Бразилия принимает меры к поощрению иммиграции из Европы и других районов земного шара. Прибывшие в страну иностранцы — итальянцы, славяне, немцы, японцы — предпочитали расселяться по своей новой родине колониями. Многие славяне, например, осели в Паране, где климатические и природные условия несколько схожи с привычным им климатом Юго-Восточной Европы. Японцы обосновались преимущественно в Сан-Паулу. Итальянцы селились либо в Сан-Паулу, либо устремлялись на юг. Немцы выбрали себе южные штаты — Санта-Катарину и Риу-Гранди-ду-Сул, район плодородных земель, мягкого климата и выгодного географического положения.

Немецкая колонизация этого района началась в 1824 году, когда близ Порту-Алегре был основан немецкий поселок Сан-Леополду. А сейчас, полтора века спустя, здесь образовалась столь мощная колония, что, проезжая через некоторые муниципальные районы, города и поселки Санта-Катарины, а затем и Риу-Гранди-ду-Сул, думаешь, что ты очутился где-то в Саксонии или Баварии. Вылизанные до блеска поселки с кирпичными домиками, увенчанными крутыми готическими крышами, аккуратные кирхи, окруженные кустами жасминов и гортензий, белобрысые мальчишки, резвящиеся под присмотром чопорных гувернанток.

Чем дальше на юг, тем больше немцев

Мы останавливаемся в городке Блуменау, чтобы передохнуть и выпить пива. Единственное, что убеждает нас в том, что мы все еще находимся в Бразилии, это типично бразильская жара. Маленькое кафе, вычищенное, словно аптекарский прилавок. Официантка обращается к нам по-немецки. Она будто сошла сюда с каких-то забытых кинолент с участием Конрада Вейдта и Асты Нильсен: темная юбка, белая кружевная блузочка, расшитый готическим орнаментом фартук и чепчик! Над окном вспархивает в клетке канарейка. Слева от окна аккуратно приклеена к стене вырезка из журнала — рекламное объявление фирмы «Краузе», которая лучше, чем кто бы то ни было, умеет превращать дары моря в питательные консервы.

Выпив пива, мы продолжаем путь по улице Блуменау, такой чистенькой, что кажется, будто все население городка занято одним единственным делом: подметанием улиц, стрижкой газонов и поливанием клумб. Но это не так: калейдоскоп городских вывесок напоминает о том, что здесь сотни мелких и средних фабрик и мастерских, изготавливающих посуду и обувь, украшения из керамики и шоколадные конфеты, трикотажные кофточки и полотенца (обязательно парные: на одном выткана надпись «С добрым утром, дорогая!», на другом — «С добрым утром, дорогой!»).

Мы едем дальше на юг через штат Санта-Катарина. На юге штата близ поселков Крисьума и Лaypo Мюллер находятся самые богатые в стране залежи каменного угля. Трудно найти в Бразилии работу, более неблагодарную, чем труд горняков Крисьумы. В длинных и узких штольнях гремят взрывы; взорвав динамитом часть угольного пласта, шахтеры вручную грузят обломки угля на вагонетки, а затем, опять же вручную, толкают вагонетки к подъемнику. Десять — двенадцать вагонеток за смену должен выдать каждый шахтер, чтобы заработать на пропитание своей семьи.

Здесь, в шахтах, уже не говорят по-немецки. Немцы штатов Санта-Катарина и Риу-Гранди-ду-Сул заняты в основном в текстильной, кожевенной и обувной промышленности, базирующейся на довольно развитом здесь животноводстве.

В небольшом городке Нову-Амбургу в штате Риу-Гранди-ду-Сул около трехсот обувных фабрик и мастерских, принадлежащих, как правило, немцам или потомкам немецких колонистов. Работают же на всех этих фабриках бразильцы.

Владельцы одной из таких небольших фабрик (около двух с половиной сотен рабочих) «Адамс» с немецкой обстоятельностью и учтивостью показывали производство, водили нас по цехам, откровенно рассказывали о проблемах и жаловались на судьбу:

— Трудно конкурировать с большими предприятиями, где внедряется механизация, где низка себестоимость производства обуви. Мы стремимся завоевать симпатии покупателя высоким качеством наших изделий. Изделий ручной работы! Наш лозунг — лучше сделать меньше обуви, но сделать ее высокого качества. Поэтому торговая сеть имеет широкие возможности зарабатывать на нашей продукции приличную прибыль.

— Какую именно?

— Это зависит от рыночной конъюнктуры и от умения торговцев подать товар лицом. Я приведу вам такой пример. Себестоимость одной пары обуви у нас на фабрике равна сейчас тридцати крузейро. Некоторые из наших изделий будут проданы в обычных магазинах, рассчитанных на рядового покупателя, и их цена составит 50–60 крузейро. Но часть точно такой же обуви будет продана в аристократических лавках Копакабаны или на улице Августа в Сан-Паулу. Вы знаете, что клиентура таких торговых заведений ищет только модные вещи и за ценой не постоит. В этих лавках за нашу обувь с покупателя возьмут по сто — сто двадцать крузейро.

Но вы думаете, — улыбнулся хозяин фабрики «Адамс», — что эта прибыль окажется в моем кармане? Нет, она уходит в руки оптовых торговцев и владельцев этих лавок, умеющих обвести покупателя вокруг пальца и преподнести ему мое изделие как последний крик моды.

Если торговец убедит покупателя, что сделанные мной башмаки походят на те, что обувает король боливийского олова Патиньо, он может брать за пару и сто и сто двадцать крузейро.

— А какова зарплата рабочего вашей фабрики? — спрашиваю я.

— Рабочий получает по-разному. В зависимости от своей квалификации и от выработки. Но в среднем — сто восемьдесят — двести крузейро в месяц. Вы считаете, что это мало? Да, вы правы, я тоже так считаю. Но если я стану платить им больше, я сам вылечу в трубу. Вы же знаете, какие нам приходится платить налоги! А сколько обуви залеживается, не находит сбыта, выходит из моды!..

В сельской же местности южных штатов немцы со свойственной им педантичностью и аккуратностью занимаются огородничеством и садоводством, выращивают пшеницу и виноград. Здесь нет крупных латифундий, как в Сан-Паулу или Паране. Тут преобладает мелкая собственность. Немецкая семья владеет обычно тремя десятками гектаров, обрабатывая их с помощью нескольких колонов — либо бразильцев, либо менее удачливых своих соотечественников.