Бремя чисел

Весна выдалась холодная и сырая. Небо серое, неприветливое, затянутое тучами. Они сидят в саду местного паба. Сегодня суббота. Папа приканчивает свою пинту пива. Дебора потягивает через соломинку лимонад. Он приятнее «колы», у него более резкий вкус. Именно его всегда пила мама.

— Девять столетий люди приезжали сюда, чтобы полюбоваться одним из красивейших городов нашей страны…

Дебора Конрой выкладывает все, что ей известно из брошюрки туристического бюро. Гарри, ее отец, бывший промоутер борцовских поединков, разъясняет отдельные непонятные слова. Они читают о своем родном городе, о мельнице. (Кстати, это одно из первых слов, которые произнесла Дебора, когда училась говорить. «Ме-нит-са».) О церкви на кладбище, где похоронена ее мать.

Деборе восемь лет. Она не поехала вместе с классом на недельную экскурсию на побережье в Суффолк, сказавшись больной. Отец с первого взгляда раскусил намерение дочери, однако возражать не стал. Это их общий секрет. После того, как умерла мать Деборы, они стараются не расставаться надолго. Для тех школьников, кто также не поехал в Суффолк — чьи родители не имели материальной возможности отправить своих чад на экскурсию или чье поведение было не на высоком уровне, — в школе придумали специальное задание. Правда, вместо слова «задание» следовало бы употребить другое — «наказание». Пока их более удачливые одноклассники исследовали речушки и зыбучие пески, Дебора и остальные мальчишки и девчонки — малообеспеченные, недисциплинированные или хворые — обязаны были изучать достопримечательности «нашего родного города». В школе у него имеется много других названий, которые, однако, подобно смущенной улыбке, не способны никого убедить. Это: «место, которое мы зовем домом», «чудесное место, где мы каждый день ходим» и «место, которое мы, как нам кажется, знаем, а на самом деле нет». Тэкстид: крошечный город, каким он никогда не был. Такое вот важное и знаменитое место. До тех пор, пока не пойдет дождь. Во время дождя его словно вымывает водой. Лишь участки земли между домами и дорогой остаются твердыми. Все остальное вступает в странную случайную связь с пеленой дождя: изгибы ветвей редких деревьев, линия стены там, угол крыши здесь, как будто уже в следующую секунду все это погибнет и исчезнет, унесенное ветром.

Дебора много думает о дожде. На этой неделе они проходят тему «География Тэкстида». Она пишет о дождях. О погоде. Папа старается помочь ей, специально для дочери он принес эту туристическую брошюрку, вот только какой от нее толк. Задание по истории было на прошлой неделе. На этой — по географии.

К Пасхе погода налаживается. Районный библейский уик-энд для детей — большое мероприятие на открытом воздухе: бег наперегонки, когда бегуны держат в руке ложку с яйцом, детские религиозные песни, веселые соревнования и призы для всех участников. С каждым годом праздник все масштабнее и интереснее. В этом году в поле установлены четыре палатки — четыре «дома». Правда, остается загадкой, каким образом организаторы праздника решают, к какому «дому» принадлежит тот или иной ребенок.

«Дома» следующие: Дом Панды, Дом Пингвина, Дом Пони и Дом Голубя. Никто не хочет находиться в Доме Голубя. Даже Дом Пони не так интересен детям, как остальные, но тем не менее. Мальчишки придираются: «Отец Питер, но ведь пони — это то же самое, что и лошадка!» Что касается девчонок, то они вне себя от восторга. Они однозначно покорены очарованием этого животного, запахом кожи и ритмом движения, послушанием и жарким дыханием.

Панда тоже всего лишь разновидность медведя, но никаких жалоб от Дома Панды не поступало. Панды — исчезающий вид. Дети из Дома Панды уже испили из этого источника. Вдохновленные видениями конечности бытия, они едва ли не с религиозным рвением при помощи заостренных карандашей наносят на предплечье рисунок китайского увальня.

Организаторы нынешнего детского библейского уик-энда специально постарались подыскать для «домов» нейтральные названия, чтобы не отпугнуть антиклерикально настроенных родителей. Так что сейчас детишки выстраивают свою собственную теологию вокруг пони и панд, систему своей персональной этики — вокруг пингвинов. Дом Голубя — единственная дисциплинированная группа из всех четырех. Очевидно, уже само название отбило у ребят всякую тягу к озорству.

Дело в том, что образ одних животных религиозен по своей сути, а других — нет. Нетрудно представить себе, что где-то существует культ лошади, даже культ пони. Но разве кто-то когда-нибудь слышал о культе голубя? Одни вещи и создания сакральны, другие — нет. Божественное распространяется ровно на половину всего сущего.

В воскресенье во второй половине дня отец Питер (из Сэффрон-Уолдена), отец Джерри (из Тэкстида), отец Ричард (из Грейт-Честерфорда) и отец Нейл (из Линдена) устанавливают в центре лагеря огромный, ослепительно белый шатер, так называемый Большой Дом. Восьмилетняя Дебора Конрой преисполнена спокойной уверенности: в этом году она в него войдет, как бы ни трепетал от волнения у нее живот.

Мероприятие подходит к концу. Пони, панды, голуби и пингвины уселись, скрестив ноги, на траву и теперь смотрят на белый шатер. Сзади на школьных стульчиках устроились их родители. И взрослые, и дети ерзают от волнения. Большой Дом!

Господь проскальзывает внутрь без всякого приглашения. Юрк — и там!

Кто из вас настолько храбр, что готов войти в Большой Дом?

Дебора Конрой поднимается со своего места.

Рядом с ней встает еще один ребенок и идет следом. Затем еще один. Потом поднимается целая куча детишек. Они обгоняют Дебору, наступают ей на ноги. Священники недовольны. Старые закоснелые черепахи. Наконец они обретают дар речи.

— Вы готовы? На старт! Внимание! Вы готовы? На старт, внимание, марш!

Все не так, как представляла себе Дебора. Торжественной процессии не получилось. Вместо нее вышло столпотворение. Расталкивая друг дружку, Иисусово стадо вбегает вверх по металлическому пандусу в кузов вонючего грузовика Господня.

Дебора подходит к стене белого шатра и видит, что та хлопает на ветру, как парус. Этот Дом Господень не стоит на месте. Стоит войти в него, как он навсегда заберет ее к себе и никогда не отпустит. Все изменится. Неожиданно девочке становится страшно. Она хочет войти в шатер, но даже если она и передумает, все равно ни за что не пройти мимо этой широкой прорези.

Толпа детишек увлекает Дебору к ревущему трубными звуками Дому Господню. Ее охватывает такое бурное ликование, что сознание девочки не воспринимает ничего, кроме собственного «Я».

Дик Джинкс мертв.

Ник, его сын, вытягивает простыню из окоченевших пальцев и накрывает ею тело отца. Ткань ложится на лицо покойного, преображая его черты. Не такой ужасной теперь кажется дыра открытого рта, разверстого словно в последнем крике.

Ник пододвигает единственный стул и ждет. Теперь по ночам его больше не будет будить жуткий вопль — Ииии! Отцовский язык больше не станет вываливаться изо рта. Ник сидит, рассеянно скребя пальцами свои промасленные вельветовые штаны, все еще не веря, что настало избавление.

Он подходит к туалетному столику, наклоняется и рассматривает себя в маленьком, засиженном мухами зеркальце. Даже сейчас, достигнув нарциссических высот полового созревания, Ник соглашается с тем, что красавцем его назвать нельзя. Голова слишком мала для столь крупного тела, а черты лица слишком мелки для большой головы. Но что же такое есть в его внешности, что вселяет в окружающих страх?

Ник ни капли не сомневается в том, что отец его умер от страха. Долгие годы страх разъедал ему внутренности подобно кислоте. Ник пытался успокоить отца, завоевать его доверие. Увы, безуспешно.

Джинкс-младший смахивает со щеки слезу и возвращается к себе. Нет, отец, конечно, любил его. Хотя никогда не пытался сблизиться с ним, сторонился его, забивался в своей комнате в угол, пускал слюну и трясся, но все равно любил.

Они научились жить бок о бок и любить друг друга, как любят отец и сын, — правда, не так, как все: утром в пустой кухне на столе тарелка с горячей кашей. У двери спальни — чистая одежда. Ботинки утром стоят начищенными. На столе немного денег и список покупок, написанный от руки (молоко, хлеб, туалетная бумага), который в конце дня неизменно оставлял то один из них, то другой. Отец и сын заботились друг о друге, готовили еду, приводили в порядок одежду. Они не были счастливы, они не были друзьями и почти не знали друг друга, но все равно это была любовь.