Бремя феодала

— Есть! — вытянулся помощник и вышел из-за стола, направляясь к своему «трезвеющему» человеку.

— Баронет, ты, смотрю, не из робкого десятка? — криво усмехнулся капитан мне. Дескать, игра не вышла, но мы ещё поиграем, это не конец.

— Я — наследник своего отца, — спокойно, с королевским величием ответил я. — А ещё я не люблю отвечать на вызовы привычными инструментами. Рекомендую трижды подумать, прежде чем цеплять меня или кого-то из моих друзей или вассалов.

— Твоё здоровье, баронет Валуа! — Он поднял кубок, отсалютовал и выпил. Надо же, даже имя запомнил. — Уважаю смелых. Главное, чтобы на фронтире твоя смелость не переросла в безрассудство.

Экзамен сдан, не начавшись. Прикольненько.

— И вам не болеть. — Я косо осмотрел татей, стоящих в ожидании махача вокруг стола, кто-то картинно убрал руки с эфесов. — Всего хорошего! — Кивнул и ушёл к себе.

— Это не конец вечера, — выдал умную мысль дядька Берни.

— Да, но если будем сидеть тихо — всё пройдёт хорошо. Первыми нас не тронут, и особо нагло провоцировать больше не будут, — сказал Клавдий.

— Значит, будем провоцировать мы, — потянув вино, заметил я.

Бернардо аж закашлялся:

— Ри…Ромарио, ты сумасшедший! — И продолжил шёпотом. — Я думал это всего лишь разведка. Просто способ проникнуть внутрь.

— Конечно. Так и есть! — не стал разуверять его я.

Но не сказал, что «просто» не бывает. «Просто» даже котики не родятся. Татей под утро надо собрать в одном месте, чтобы не искать потом крыс по кораблю… То есть по городу. А значит надо провоцировать и забивать «стрелку». Они — братки, поймут правильно.

— Ромарио, ты не даёшь другим пригласить меня, но и сам не танцуешь! — уточкой надула губки эльфа. — Это неправильно.

— Сеньорита… — Я встал, отодвинул стул и склонил голову, протягивая руку — приглашая.

— Сеньор! — она протянула в мою руку ладошку, поднялась, сделала книксен.

Танец был чем-то похож на пасодобль — нотки боевого марша так и сквозили. Не такой «южный» и «горячий», но всё же жаркий и страстный. И, что меня-Рому порадовало, Рикардо танцевать умел. Виконт, наследник — должен был уметь.

Тан-тада-тан, тада-тан… Тан-тада-тан, тада-тан… Играла всего одна лютня — это плохо. Ни ударных, ни маракасов. Но акустика в зале была на уровне — не подкачала. Возможно, знания Старой Империи — там умели амфитеатры с акустикой строить. А может эльфийские технологии. Лютня, сама по себе тихая, тут звучала достаточно громко, и мы кружились в импровизированном танце, прыгая друг вокруг друга, как здесь принято.

Наших танцев-обжиманцев тут не знали. Были танцы, где мужчина держал женщину за талию и вёл, но в основном для салонов. А так прикосновения ладошками в основном, и прыжки. Своеобразно, но каждая самобытная культура имеет право развиваться так, как ей хочется. И прогрессорствовать не буду — а не умею я наши танцы танцевать — нельзя объять всё на свете.

Наконец, сели. Налили вина. Я даже потянулся пригубить. Менестрель Сильвестр тем временем, дав публике рассесться (мы не одни плясали), сделал паузу и произнёс:

— Признаюсь, братья, вам, я дедушку любил.

Обращение «братья» норма для всех сословий — мы братья во Христе. Дети божьи. Но мне слово перевелось ближе к значению «братцы», то есть коллеги по выполняемому делу, близкие по духу люди. И отставив кубок, я на автомате, вообще не задумываясь, прокричал по тексту на весь зал:

— Так он же бил тебя?!

Пауза. Сильвестр, думавший что-то такое сказать, продолжив монолог, раскрыл рот. Затем закрыл. Испуганно вытянул лицо в гримасе удивления, снова раскрыл рот. Затем сориентировался, подскочил, и, яростно крестясь, вылупив глаза, произнёс:

— Клянусь, за дело бил!

Зал загудел — поверил. Хорошая игра. Я же пока молчал, ибо по тексту и должен был. Менестрель чуть успокоился и присел назад. Продолжил также по тексту. На местном эти слова звучали без рифмы, рифма отдавалась только в попаданческой памяти, но я-то помню, как должно звучать:

— Он хоти и строгий был, зато меня учил. Всё, что я знаю — от него я получил! — Музыкант показал нам свою лютню, имея в виду талант? Умение играть? Продолжил, снова перейдя на тональность убеждения. — Ну, а когда хотелось баловаться мне — так тут святое — врезать плёткой по спине!

Моя партия. Если по тексту. И я, играя перед притихшей таверной, замолчавшей от такой неожиданной ботвы, ибо все понимали, что проезжий баронет не может быть подсадной уткой в зале у нищего менестреля… В общем, я не ударил лицом в грязь:

— Так что же с дедушкой приключилась за беда? Ведь у него здоровья было — хоть куда! — На местном прозвучало «ведь он был здоров как бык».

Сильвестр, успокоившись и также войдя в роль, развалился на стуле, развёл руки, в одной из которых была лютня, в стороны:

— Увы, охотников в округе нет теперь. И стал всё чаще нас лесной тревожить зверь. Я думал, сделаю из волка колбасу! — в притворном гневе, вновь вылупив глаза, подскочил он. И снова опал. — Да где ж разбойника найдёшь теперь в лесу…

В таверне, как в песне, никто не смеялся. Ибо волки — серьёзная напасть, многих загрызают, особенно в лесах ближе к северу зимой. Но буду честен, некоторые наёмники всё же улыбнулись — ценят чёрный юмор.

Далее шла песня, один в один наша, только рифма была переложена на местный романно-иберийский. Талантливо переложена, я аж заслушался! Ничего пропущено не было. Про то, как скрипели у телеги старые колёса, кобыла шлёпала по грязи, а усталый дед ехал и думал о ночлеге… И просил кобылу — быстрей в село вези.

Слово «ружьё» было заменено на «рогатину». Это короткое толстое охотничье копьё — боевые крестьянам не положены. Ага, жаль нет рогатины! А свирепый хищник под вечер чертовски опасен. А до села ещё нескольк миль, и путь в тумане кобыле не ясен. И дедушка в конце также был скушан в эту ночь.

Не знаю почему, но тут народ в конце смеялся. Тёмные века, тянет на чёрный юморок?

— Сигизмунд, не забывай, что сказал, — повторился я.

— Угу, — кивнул отрок. — Уже понял. Ещё один?

— Ещё один? — не понял я.

— Уже третий, — пояснил он. — Ты, лекарка… Теперь этот…

— Молчать! — зашипел я.

— Лекарка? — А это эльфа. Остальные за столом ничего не услышали. — Которая изобрела те лекарства?

Да йоб же ж вашу мать! Твою бога душу! Счастье на мою голову длинноухое!

— Зай, я готов сотрудничать с Лесом. Но на равных паритетных условиях! — шёпотом заявил я, с силой пнув ойкнувшего Сигизмунда под столом. Кажется, наше расставание с Наташей не будет долгим. И Лес — не Карлос, не надо недооценивать древнюю цивилизацию. — Но если пришлёте диверсантов — очень на вас обижусь. Помяни моё слово, со мной лучше сотрудничать добровольно и на равных, больше приобретёте выгоды.