Бремя любви

Болдок презрительно хрюкнул:

– Только не Ширли. Она выдержит. Она крепкий орешек.

– Она живет в жутком напряжении.

– Еще бы. Нечего было выходить за него замуж.

– Она же не знала, что его разобьет полиомиелит.

– Думаешь, ее бы это остановило? Как я слышал, романтический воздыхатель заявился сюда разыгрывать сцену любовного прощания.

– Болди, как вы все узнаете?

– Не закрываю глаз. Для чего еще сиделки, как не для того, чтобы разузнавать у них о скандалах местного масштаба.

– Это был Ричард Уайлдинг, путешественник.

– О да, во всех отношениях славный малый. Перед войной по глупости женился. На знаменитой проститутке с Пикадилли. После войны сбежал от нее. Думаю, очень страдает, что свалял такого дурака. Уж эти мне идеалисты!

– Он милый, очень милый.

– Любезничаешь с ним?

– Он тот, за кого Ширли следовало бы выйти замуж.

– О, я было подумал, что ты присмотрела его для себя.

Жаль.

– Я никогда не выйду замуж.

– Та-ра-ра-бумбия! – свирепо отозвался Болдок.

* * *

Молодой врач сказал:

– Миссис Глин-Эдвардс, вам нужно уехать. Сменить обстановку, отдохнуть – бот что вам необходимо.

– Но я не могу уехать. – Ширли была возмущена.

– Вы очень истощены и измучены. Предупреждаю вас. – Доктор Грейс заговорил настойчивее:

– Если вы не позаботитесь о себе, вы просто свалитесь.

Ширли засмеялась.

– Со мной все будет хорошо.

Врач в сомнении покачал головой.

– Мистер Глин-Эдвардс очень утомительный пациент.

– Если бы он мог хоть немного смирить себя, – сказала Ширли.

– Да, он совсем не способен терпеть.

– Вы думаете, что я не правильно себя веду? Я раздражаю его?

– Миссис Глин-Эдвардс, вы его предохранительный клапан. Вам тяжело, но вы делаете благородное дело, поверьте.

– Спасибо.

– Продолжайте давать ему снотворное. Доза большая, но ночью ему надо отдыхать, раз он так себя изводит. Только не оставляйте лекарства там, где он может до них дотянуться.

Ширли побледнела.

– Вы же не думаете…

– Нет, нет, нет, – поспешно прервал ее врач. – Он не такой человек, чтобы что-то сделать над собой. Временами он грозится, но это просто истерика. Нет, опасность в том, что спросонья человек может забыть, что уже принял дозу, и повторит. Так что будьте Осторожны.

– Конечно буду.

Она попрощалась и пошла к Генри.

Генри был сильно не в духе.

– Ну и наговорил! «Все идет удовлетворительно! Пожалуй, пациент несколько взвинчен! Не стоит об этом беспокоиться!»

– О Генри. – Ширли устало опустилась в кресло. – Не мог бы ты быть несколько добрее?

– Добрее к тебе?

– Да. Я так устала, так смертельно устала. Хоть изредка – будь добрым.

– Тебе не на что жаловаться. Не ты превратилась в кучку бесполезных костей. У тебя все хорошо.

– Значит, ты считаешь, что у меня все хорошо?

– Врач уговаривал тебя уехать?

– Он сказал, что я должна сменить обстановку и отдохнуть.

– Конечно же ты поедешь?

– Нет, я не поеду.

– Почему бы это?

– Не хочу оставлять тебя.

– Мне наплевать, уедешь ты или нет. Какой от тебя прок?

– Кажется, никакого, – тусклым голосом сказала Ширли.

Генри завертел головой.

– Где мои снотворные таблетки? Вчера ты мне их так и не дала.

– Дала.

– Не дала. Я проснулся, просил, а нянька наврала, что я их уже принимал.

– Принимал. Ты забыл.

– Ты собираешься вечером пойти в викариат?

– Нет, если ты этого не хочешь, – сказала Ширли.

– Ох, уж лучше ступай! А то все будут говорить, какой я негодяй. Я и няньке сказал, чтобы она шла.

– Я останусь.

– Незачем. Со мной будет Лаура. Вот забавно – я никогда не любил Лауру, но в ней есть что-то такое, что успокаивает, когда болен. Какая-то особая сила.

– Да, она такая. Она вселяет силу. Она лучше, чем я. По-моему, я только злю тебя.

– Иногда ты ужасно раздражаешь.

– Генри…

– Да?

– Ничего.

Перед тем как ехать в викариат, она зашла к Генри, и ей показалось, что он спит. Она наклонилась над ним. На глаза навернулись слезы. Она уже повернулась уходить, и тут он схватил ее за рукав.

– Ширли.

– Да, дорогой?

– Ширли, не надо меня ненавидеть.

– Что ты! Как бы я могла тебя ненавидеть?

Он забормотал:

– Ты такая бледная, худая… Я тебя замучил. Ничего не могу с собой поделать.. Я всегда терпеть не мог болезни и боль. На войне я думал, что пусть лучше меня убьют, я не мог понять, как другие переносят ожоги или увечья.

– Я понимаю. Я понимаю…

– Я знаю, я эгоист. Но мне станет лучше – я имею в виду рассудок, а не тело. Мы могли бы с этим ужиться, если ты потерпишь. Только не бросай меня.

– Я тебя никогда не брошу.

– Я люблю тебя, Ширли… Люблю. Всегда любил.

Кроме тебя, для меня никого не было – и не будет. Все это время ты была такой доброй, такой терпеливой. Я знаю, что сам я был сущим дьяволом. Скажи, что ты меня прощаешь.

– Мне нечего прощать. Я тебя люблю.

– Знаешь, радоваться жизни можно, даже если ты калека.

– Мы будем радоваться жизни.

– Не знаю как!

Дрожащим голосом Ширли сказала:

– Ну, во-первых, еда.

– И питье, – добавил Генри.

У него на лице возникла слабая тень прежней улыбки.

– Можно заняться высшей математикой.

– Лучше кроссвордами.

Он сказал:

– Завтра я опять буду дьяволом.

– Наверное. Теперь я не возражаю.

– Где мои таблетки?

– Сейчас дам.

Он послушно проглотил таблетки.

– Бедная старушка Мюриэл, – неожиданно сказал он.

– Почему ты о ней вдруг вспомнил?

– Вспомнил, как в первый раз привез тебя к ней. Ты была в желтом полосатом платье. Мне надо было почаще навещать Мюриэл, но она такая зануда. Ненавижу зануд.