Бремя выбора. Повесть о Владимире Загорском

«А для кого я сам? Не о боге думаю, грешный, о людях. Нет во мне бога, как мне теперь жить, чем пустоту заполнить?»

Не явили чуда, негодные, и позволили зиять пустоте, ироды. «И отобьют у вас, пастыри, стадо ваше».

Нет в нем смиренномудрия…

Что осталось? Образ света всепожирающего, укрощенной молнии, ни спасения, ни забвения, и мрака такого нет, который бы поглотил сей свет. Чем развеять его, дабы вернуть надежду, и откуда он, по чьему настоянию, где источник?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Направил было стопы к Ленину, сказали — гряди вон.

В подряснике, в скуфейке, руки сложил над поясом, будто поет подложечка, поза вроде бы смиренная, во взгляд стойкий и жидкая бородка вскинута, облик двоится, выражая смирение нажитое и природную непокорность.

— Уж так прямо и сказали? — усомнился Загорский.

— Понять дали. — Смотрит испытующе, решая, будет ли польза от сего посещения. — Пошел я к нему с нижайшей просьбой. — Заколебался, надо ли изливать душу, если человек перед ним не главный?

— Садитесь, говорите свободнее, я не митрополит.

— Благодарствую. Так лучше мысль воспаряет.

Аня Халдина ушла вовремя, смеялась бы — «воспаряет», ну а «гряди вон» прямо хоть в арсенал бери.

— Ленин очень занят, он не в состоянии принять всех желающих.

Поза инока не изменилась, но взгляд стал с укоризной — наместник Ленина отнес его к числу всех праздно желающих.

— Но если ваша просьба важна для дела революции, мы похлопочем, он примет вас, — продолжал Загорский, подбрасывая иноку надежду. Не так-то просто удовлетворить ходатая, настроенного идти непременно к Ленину, — В чем ваша просьба?

Инок шевельнул синеватыми кистями, взял руку в руку.

— Прошу власть запретить вскрытие святых мощен принародно.

Загорский молча покивал — понятно. Дан требует власть отдать, монах — власть употребить. Вот и пораскинь, как тут быть с точки зрения широкой демократии.

Причем оба не одиночки, не от себя просят, требуют, за ними слои населения, тоже массы, особенно за монахом.

Одно утешение: оба нашу власть ощущают, убедились в ней. Осталась некая «малость», чтобы в нее поверили.

— Мы можем запретить или ограничить только то, что идет во вред трудящемуся.

— Народ теряет веру. Вред прискорбный и очевидный. Последнее пристанище утрачивает духовное — веру в бога.

— У парода, и уже давно, появилась необходимость и возможность другой веры — в свои силы. Упразднение иллюзорного счастья есть требование действительного счастья, мы так считаем.

— Вы — кто такие?

— Марксисты. Руководящая партия пролетариата.

Инок даже чуть зажмурился от столь густой ереси.

— А мы христиане, — не без гордости сказал он. — Вашему делу второй год, а церкови христианской без малого две тыщи лет. Вы пришли на готовое.

— Неверно, выдумка. Материалисты появились задолго до христианства.

— Вы пришли на готовое, — упрямо повторил инок. — Христос сказал: «другие трудились, а вы вошли в труд их». Не совестно?

— Хорошо сказал! — воскликнул Загорский, — Не в бровь, а в глаз капиталу, эксплуататорам. Революция и явилась возмездием. А ваша братия разве не пользовалась чужим трудом?

— Не тщитесь сотрясать воздух, меня вы не собьете с пути праведного. А вот народ темен, в вере нуждается, его-то смущать жестоко.

— Значит, пусть народ пребывает в темноте и невежестве. А свет разума — это жестоко. Прискорбно, молодой человек. «Народ темен — и на том стоим». И вам не совестно?

— Надо служить пароду, облегчать поелику возможно его страдания.

«Служить народу»… Прямо хоть изымай из оборота, запрещай декретом эти слова! Эсеры — служить народу, анархисты — служить народу, и церковники то же само». И Колчак, и Юденич под тем же лозунгом ведут полка па парод.

— Ваши коллеги, молодой человек, говорят так: красно глаголя, лжу глаголешь. Народ не верит пустому слову, он убедился: нужно верить только делам. А вы пришла с просьбой запретить дело просвещения, пришли отстаивать темноту. В этом вам никто не поможет. Мы — но власть тьмы.

— Главная тьма — неверие.

— А если вера — в ложь? Мощи Сергия оказались сгнившими, и вы сразу к властям — запретить вскрытая, иначе конец вере.

— Тлением нашей веры не смутишь, — падающим голосом сказал инок — трудно ему, не сможет он сговориться с этим наместником. — Народ Ленину верит, пустите меня к нему.

Загорский быстро обвел глазами стол, подал иноку лист бумаги. Тот принял обеими руками, прочел: «По указанию В. И. Ленина как можно быстрее сделать кинофильм о вскрытии мощей Сергия Радонежского и показать его по всей Москве». Лицо инока стало постным, он вернул листок, перекрестился.

Он устал, огорчение следует за огорчением, и нечем ему остановить смуту свою, оборвать разом, декретом ли, каким другим настоянием, лишь, бы вернуться к прежнему и жить, как жил.

Не дают! И еще беда, не сидится ему в лавре, за пределы пошел, лезет в пекло, тщится узнать, разведать — уж так ли худо везде? Не верится ему. слишком быстро псе рушится.

Да быстро ли? Может, зерно сомнений таилось в его душе давно, только роста не давало до той черной пятницы.

Будто продолжается вскрытие, и уже обнажают по мощи Сергия, а душу самого Иринея и показывают ему при свете новых слов пепел его…

— Нет в мире другой страны, где весь парод по имени Христа назван — крестьяне русские. Не монашеский орден, не секта какая-нибудь суетная, а весь народ на земле русской. Если па ваших знаменах писано: все для народа, то какому же вы пароду служите? Которого пет? Тот, который есть, протестует.

Готовый мартовец. Мек в подряснике. Удивительно, до чего похож в своей логике. Видно, и впрямь меньшевизм — это не программа, а склад мышления, особая природа, порода людей. (Впрочем, большевизм тоже.) По так давно Мартов кричал по поводу продотрядов: «Предательство! Вы придумали убрать из Москвы лучший цвет пролетариата и тем самым задушить здоровый протест против голода». Главное — протест. Здоровый. А за хлебом пусть едет дух святой.

— «Какому народу служите»… Российскому, как и бы, только задачу свою понимаем иначе. Ваше убеждение на вере, а наше — на знании, и только знания дают убеждения. Вы убедились, что мощи тленны, но от нас требуете запретом поддержать заблуждение. А в писании, к вашему сведению, говорится: познайте истину, и истина сделает вас свободными. Познайте! Немало бывших верующих пришли в ряды революционеров. Они прошли сложную полосу исканий. Один из наркомов учился в духовной семинарии, председатель ВЧК когда-то хотел быть ксендзом. Но в ту пору они не просто крестили лбы и долбили догму, они мучительно искали истину, и нашли ее в материализме и в борьбе, а не в молитве и послушании. Уверен, что и вы, молодой человек, перестанете хвататься за старое. У вас еще все впереди, ищите и обрящете, как говорится.