Брет Гарт. Том 5. Рассказы 1885-1897

Все трое вошли в вестибюль. Принц был маленький, с виду безобидный человечек, дама — вне всякого сомнения, моя соотечественница, а девочка... вылитая Сара Уокер и в то же время нет — не она! Те же черты, та же фигурка — но где та живость, пыл, отвага? Я не вытерпел:

— Простите соотечественнику бесцеремонное любопытство, сударыня, — сказал я, — но, я слышал, вы только что назвали эту юную особу именем очень дорогой мне маленькой приятельницы, с которой я был знаком двадцать лет тому назад, — Сара Уокер. Я не ошибся?

Принц остановился и со страхом поглядел на нас обоих; потом, очевидно, усмотрел в моей вольности чисто американское пренебрежение приличиями, вызванное, конечно, тем, что тут оказалась еще одна представительница моего племени, — и, никак не желая поощрять подобное, укрылся за спиной швейцара. Это отнюдь не расположило даму в мою пользу, и она ответила надменно:

— Принчипессу назвали Сара Уокер потому, что таково было девичье имя ее матери.

— Значит, это в самом деле дочь Сары Уокер! — обрадовался я.

— Это дочь принца и принцессы Монте Кастелло, — ледяным тоном поправила дама.

— Я имел удовольствие хорошо знать ее матушку.

Тут я запнулся и покраснел. Так ли уж хорошо я знал Сару Уокер? Признала бы она меня сейчас? Пожалуй, задрала бы носик и прошла мимо — это больше на нее похоже. Судя по этой ее жалкой, бледной копии, тут надеяться не на что. И все же я колебался, как вдруг принц, вероятно, выслушав от швейцара какие-то успокоительные заверения, выступил вперед, пробормотал, что принцесса, без сомнения, будет счастлива немного позже меня принять, и кинулся вверх по лестнице; мне показалось, что он готов сию минуту потребовать счет и отбыть в неизвестном направлении. У меня больше не было предлога затягивать разговор.

— Попрощайся с джентльменом, Сара, — чопорно сказала девочке ее спутница.

Я посмотрел на девочку, в душе моей вспыхнула страстная надежда уловить хоть проблеск непослушания, тот дух противоречия, что роднил бы ее с прежней, утраченной подружкой моей юности... но тщетно!

— Прощайте, сэр, — сказала маленькая лицемерка и сделала реверанс, точно заводная кукла. — Вы очень любезны, что вспомнили мою маму.

— Прощай, Сара!

И это действительно было прощание навеки. Я пошел к себе и в коридоре наверху чуть не налетел на принца: он разговаривал с кем-то через открытую дверь, в голосе его звучала брюзгливая жалоба; слова, полные негодования, никак не вязались с его хилым обликом и робкими манерами.

— Это в высшей степени серьезно! — говорил он. — Всякие социалисты, агенты беззаконных государств и каких-то диких стран сотнями съезжаются сюда, Бог весть из какой дали, шпионят за нами, стараются захватить врасплох, набрасываются с объятиями и поцелуями. Нас выслеживают, толпами бегают за нами по пятам, рыщут стаями, проходу не дают, один Бог ведает, как еще нас не начали публично лобызать! Открыто заявляют, что когда-то качали нас на коленях, умывали и одевали и готовы впредь заниматься тем же. Наше счастье, наша безопасность висят на волоске...

— Хватит, принц! Уши вянут!

Принц весь съежился и словно стал еще меньше ростом, а я ускорил шаги. За раскрытой дверью стояла перед зеркалом рослая, величественная красавица и укладывала пышные медно-рыжие волосы. Она раздраженно посмотрела на дверь и тут же отвернулась, но и в профиль заметна была сердитая морщинка меж бровей. Когда я проходил мимо, наши взгляды на миг встретились. Дверь тотчас захлопнулась, и больше я уже никогда не встречал Сару Уокер.

МИЛЛИОНЕР ИЗ СКОРОСПЕЛКИ

Пролог

На этот раз ошибки быть не могло: он нашел золото. Сейчас только оно лежало перед ним: крупицы тусклого желтого металла, вкрапленные в бесформенный кусок кварца; кварц был мягкий, и кирка легко вошла в его ноздреватую поверхность, но в то же время он был достаточно тяжелый: при попытке поднять его с красноватой земли он осыпался с кирки.

Он ясно видел все это, хотя теперь, сам не зная почему, оказался далеко от своей находки; сердце у него учащенно билось, дыхание в груди перехватило. Он брел куда глаза глядят, временами останавливаясь и окидывая взглядом окружающую местность, которая теперь казалась ему совсем незнакомой. Он надеялся, что врожденный инстинкт или сила привычки помогут ему прийти в себя; однако, увидав соседа, работающего на смежном участке, он задумался, но подойти к нему не решился, а потом и вовсе отвернулся от него. А ведь за минуту до этого он был готов подбежать к нему и крикнуть: «Нашел, ей-богу!» или «Черт побери, приятель, мне повезло!» Но минута прошла, и теперь ему казалось, что и голос ему не повинуется, и если он даже сумеет крикнуть, восклицание выйдет натянутым и искусственным. А просто подойти к соседу и хладнокровно сообщить ему о своей удаче он стеснялся. Отчасти из-за этой странной застенчивости, отчасти в надежде, что вторичный осмотр находки поможет ему овладеть собой, он вернулся к своей шахте.

Да, это было золото! И не просто «карман» или «россыпь», а настоящая жила, которую он так долго искал. Вот оно тут, перед ним, рядом с киркой, и, придя в себя после первого потрясения при виде золота, он ловко раскрыл наносную породу, покрывающую жилу, и еще раз убедился в неоспоримости и прочности своей удачи. Вот оно лежит. Оно опровергло насмешки врагов, оправдало веру друзей, оно подтвердило на практике правильность его теорий и вознаградило его за упорный труд. Оно тут, тут. Но теперь находка не доставляла ему прежней радости. Напротив, им овладело смутное чувство тревоги и ответственности. Для человека в его положении жила, конечно, составляла огромное богатство; возможно, что она таила в себе несколько сот тысяч долларов или даже больше — если судить по ценности прииска старого Мартина, несомненно, менее золотоносного, — но прежде всего нужно было умело и выгодно разработать ее. Это чувство явного беспокойства не оставляло его и тогда, когда он снова увидел яркий солнечный свет на склоне холма. Сосед, очевидно, уже закончил работу, но со своего участка не уходил, и, сидя под большой сосной, задумчиво курил трубку. На мгновение он позавидовал его явному довольству. В нем внезапно проснулось необъяснимо жестокое желание подойти к соседу и смутить его беспечную бедность, сказав о своей находке. Но и это чувство быстро прошло. Он все стоял, бессмысленно поглядывая кругом.

Как только он объявит о своей находке и будет определена ее ценность, он сразу же пошлет за женой и детьми. Он выстроит красивый дом на противоположном склоне холма, если жена будет согласна и если не предпочтет ради детей жить в Сан-Франциско. Сознание потери своей независимости — обстоятельства изменились, и он больше не принадлежит самому себе, — стало тяготить его в самом разгаре радужных планов. Придется возобновить отношения с другими членами семьи — они были прерваны разлукой и не налаживались, пока он был беден. Придется помочь сестре Джейн, брату Вильяму, бедным родственникам жены. Было бы несправедливо утверждать, что им руководило не великодушие, а какое-то иное чувство; однако он уже испытывал растерянность и озабоченность.

Тем временем сосед, по-видимому, докурил трубку и, вытряхнув из нее пепел, вдруг встал и, покончив с неопределенностью положения, направился прямо к нему. Владелец золота тоже сделал несколько шагов вперед, но затем остановится в нерешительности.

— Здорово, Слинн! — бодро крикнул сосед.

— Здравствуй, Мастерс, — негромко ответил Слинн. Если судить только по этим словам, можно было совсем неправильно истолковать их взаимоотношения.

— Да что ты тут бродишь как потерянный? В чем дело?

Затем, увидев бледное и озабоченное лицо Слинна, он быстро добавил:

— Ты что, болен?

Слинн был уже готов рассказать ему о своей находке, но удержался. Неудачный вопрос убедил его в собственном недомогании, и физическом и духовном, и он боялся показаться смешным в глазах товарища. Он расскажет ему после; Мастерсу незачем знать, когда он нашел золото. Кроме того, то состояние неопределенности, в котором он находился, не позволяло ему вынести грубый деловой допрос, — а такой допрос неизбежно последовал бы, если бы он признался человеку с темпераментом Мастерса.