Бригада

В канаве, вырытой возле железнодорожной насыпи, затаились около пятидесяти чинов, которые смотрели на Шудера широко распахнутыми от ужаса глазами.

Раскинув руки в стороны, он медленно двинулся им навстречу, стараясь припомнить слова из чинского языка, выученные в лагере для пленных.

— Друг, янки.

Один из бантагских рабов вылез из канавы и осторожно приблизился к Гансу. Шудер мысленно проклял себя за то, что не догадался захватить с собой кого-нибудь из чинов, служивших у него в штабе. Кетсвана, умевший худо-бедно изъясняться по-чински, подскакал к Гансу, спешился и произнес несколько фраз на этом языке.

Выслушав зулуса, чин повернулся к старому сержанту и произнес одно-единственное слово:

— Ганс.

Янки поспешно закивал, и бантагские рабы тут же возбужденно загомонили и стали выбираться из забитой грязью канавы. Один из них ткнул себя пальцем в грудь и показал на Ганса.

— Он говорит, что помнит тебя, — перевел Кетсвана. — Его перевели в другой лагерь еще до нашего побега. Его зовут Чжон Си.

Ганс взглянул на изможденного раба, одетого в вонючие лохмотья. Его почерневшие от мороза ступни были обмотаны кусками джутовой мешковины. В глазах чина, устремленных на Ганса, была надежда. Шудер сделал несколько шагов вперед и торжественно пожал руку бывшему солагернику.

— Скажи ему, что я его помню, — бросил он Кетсване.

— Правда помнишь? — недоверчиво воскликнул зулус.

— Конечно нет, но надо же подбодрить этого беднягу.

Кетсвана обратился к чину, и тот, разрыдавшись, бросился к Гансу и заключил его в объятия. Старого сержанта затопила волна воспоминаний, перед его глазами встали лица десятков тысяч безымянных рабов, которым он не смог помочь. Вонь, грязь и вечный животный страх — Ганс вновь окунулся в атмосферу страшного лагеря смерти. Обняв Чжона, он неловко похлопал его по спине, утешая, как отец сына. Гансу потребовалась вся его сила воли, чтобы сохранить хладнокровие и не дать волю эмоциям.

Дорога была каждая секунда, и Ганс понимал, что он должен положить конец этой сцене и вернуться к своим обязанностям, но оттолкнуть сейчас чина было выше его сил. Наконец Чжон Си сам разжал объятия, отступил от Ганса и взволнованно произнес несколько слов, указывая на броневик.

— Он спрашивает, прибыл ли ты сюда для того, чтобы их спасти? — перевел Кетсвана.

— Что?

Все мысли Ганса были сосредоточены на том, как выполнить поставленную задачу: добраться до реки, уничтожить мост, подорвать железнодорожное полотно и, не мешкая ни секунды, уходить в горы. Он бросил взгляд на дрожащих от холода рабов. Многие из них плакали, и все без исключения смотрели только на Ганса. «Сколько тысяч я бросил на произвол судьбы, зная, что они погибнут из-за моего желания обрести свободу? — подумал он. — Я говорил себе, что сделал это во имя идеалов Республики, чтобы спасти свой народ, но сколькими чужими жизнями мне пришлось за это заплатить?»

— Да, мы здесь для того, чтобы помочь им, — произнес он.

— Ганс! Но это невозможно! Как ты собираешься это сделать? — воскликнул Кетсвана.

Старый сержант повернулся к своему другу:

— Это ведь наш народ, Кетсвана. Они ближе нам, чем русские или римляне. Они нашей крови, потому что мы вместе были рабами.

— Отсюда до гор двадцать пять миль. Я думал, мы тут все раскурочим к чертовой матери и сегодня же вечером отступим на юг. Гаарк нашлет на нас полчища своих солдат.

— Спроси у этого чина, сколько всего пленников работает на этом участке железной дороги.

Услышав вопрос зулуса, чины возбужденно загомонили.

— Они говорят, что у переправы через реку сейчас находятся тысячи рабов. Постройку моста закончили только две недели назад. Ходят слухи, что все эти люди пойдут на прокорм бантагской армии. До сих пор их использовали для транспортировки грузов через реку.

— А сколько бантагов охраняет мост?

— Один полк.

В бантагском полку тысяча солдат. Дьявол, им уже наверняка известно о маневре Ганса.

— Чжон поедет со мной.

Взгляд Ганса был прикован к железной дороге. Было видно, что ее прокладывали наспех. Шпалы были положены кое-как. В некоторых местах из-под снега проступал балластный слой старой республиканской дороги. По обе стороны от насыпи валялись перекрученные обломки рельсов, взорванных при отступлении. Бантагские рельсы были худшего качества, а сама дорога, вместо того чтобы быть прямой как стрела, постоянно виляла из стороны в сторону — явное следствие спешки. У янки ушли годы на то, чтобы сделать из русских профессиональных железнодорожников, а бантаги использовали рабский труд и стремились сделать все как можно быстрее. Глядя на железнодорожное полотно, Ганс подумал, что в этом отношении позиции Гаарка очень уязвимы. Он мог владеть высокими технологиями, но вложить эти знания в головы своих подданных было ой как непросто. Переведя взгляд на лица чинских рабов, Ганс еще яснее осознал главную ошибку кар-карта: Гаарку нужно было обучать этих людей, хорошо кормить их и содержать в достойных условиях, а не просто использовать.

Один из кавалеристов, бывший железнодорожник, подъехал к Гансу, неодобрительно качая головой:

— По этой дороге можно делать не больше пятнадцати миль в час, иначе она расползется по швам.

Ганс согласно кивнул. И все же, если бантагам удастся обеспечить движение поездов по своей главной транспортной артерии, их устроит и такая скорость.

Он поднял глаза на кавалериста:

— Сынок, ты работал на железной дороге?

— Да, сэр. Я помогал прокладывать первую ветку от Суздаля до Форт-Линкольна до того, как меня призвали в армию.

— Назначаю тебя руководителем спецгруппы. Выбери двух-трех человек из своего отряда, которые тоже работали в железнодорожных бригадах. Принимай командование над этими чинами и начинай взрывать полотно. Делай «колючки Шермана», нагревай рельсы и обматывай их вокруг телеграфных столбов.

Телеграфные столбы! Как он мог забыть?

— И ради бога, первым делом перережьте провода.

— А что делать, когда появятся бантаги? — спросил у него суздалец, косясь на чинов и явно не зная, что делать с этими пятьюдесятью скелетами, вдруг оказавшимися у него под началом.

Ганс подошел к ближайшему броневику и махнул рукой командиру машины, приказывая тому спуститься на землю.

— Тебя ведь зовут Игорь?

— Так точно, сэр.

— Отлично, Игорь. Мы поворачиваем на восток, к мосту. Ты же поведешь свою машину на запад. Держись рядом с железной дорогой. Кетсвана, выбери двадцать человек, которые отправятся вместе с Игорем.

Ганс заслонил глаза ладонью от солнца и бросил взгляд на запад. До самого горизонта расстилалась открытая степь, припорошенная ослепительно белым снегом. Пастбища перемежались с возделываемыми полями, кое-где виднелись виноградники и обугленные развалины брошенных домов, похожие на гигантские гнилые зубы, торчащие из земли.

— Будь бдителен. Солнце светит тебе в глаза. Постарайся не нарваться на засаду и не подпускай к себе близко вражеских артиллеристов. Всех чинов, на которых наткнешься по пути, отправляй сюда, на восток. Займи удобную позицию, где тебя будет трудно застать врасплох, и, если получится, пусти под откос какой-нибудь поезд или уничтожь бантагский локомотив. После этого немедленно отступай.

— Куда, сэр?

Ганс посмотрел в глаза юному командиру броневика. Арифметика выходила очень простая. Если Игорю удастся беспрепятственно пройти пять миль на запад, это даст лишний час времени основным силам Ганса. А если бы он к тому же пустил под откос бантагский поезд, это стоило бы потери десятка броневиков, потому что Гаарку будет крайне трудно возместить потерю даже одного локомотива. Ради такого случая не грех было бы пожертвовать даже одной машиной. Да, но эта простая арифметика означала почти неминуемую смерть для этого человека и всех его солдат.