Бригадир

– Вы должны морды бить, так я понимаю? – с укоризной во взгляде усмехнулась дознаватель.

Она хоть и при погонах, но, по сути, это обычная женщина, пусть и облеченная властью. Неблагодарная работа, тяжелый быт, может, живет на одной площади со свекровью; муж, возможно, пьянствует или по бабам шляется, дети двоечники, в перспективе сын может стать прапорщиком, а дочь – проституткой. Все как у обычных людей, поэтому к ней можно взывать как к человеку. Главное – не дерзить ей, хотя и зажиматься не надо.

– Булыжник – оружие пролетариата. И кулак тоже… Э-э, извините, все забываю, что у нас капитализм, классовая борьба нынче под запретом… Хотя, если разобраться, Франция – тоже страна капитализма, и Швеция – тоже. Но там если трудовой народ зажимают, он на улицы выходит, булыжники в ход идут и все такое… Нет, я, конечно, не призываю выходить на баррикады, но и за пролетариат обидно. Работали, работали… Извините, говорить трудно…

– Да, кстати, хотела спросить, что это у вас во рту, – участливо посмотрела на него женщина.

Спартак, может, и не убедил ее в своей правоте, но в какой-то степени расположил к себе.

– Проволочная шина. Двойной перелом челюсти. Все тот же звериный оскал империализма. Какие-то крепкие ребята подошли, избили. Я так понимаю, их гражданин Сагоян нанял. Думал, что это убедит меня отказаться от денег. А не вышло, я снова к нему подошел. Он сказал, что я уволен и что денег не получу. А я не за себя в ответе, у меня бригада, я перед своими рабочими отвечаю… В общем, не выдержало сердце поэта. От всей души, так сказать…

– От всей души да по сто восьмой статье, – усмехнулась женщина.

– Ну, это вряд ли, – нахмурился Спартак.

В дисбате их заставляли учить наизусть и воинские уставы, и Уголовный кодекс, чтобы впредь неповадно было нарушать закон. Но сто восьмую статью он знал не по книгам, эта статья значилась в его уголовном деле, по ней он был осужден, – тяжкое телесное повреждение.

– По органу я его не бил, с этим у него должно быть все в порядке.

– По какому это органу? – развеселилась вдруг женщина.

– Ну, я же знаю, что такое сто восьмая статья, там про опасность для жизни сказано, про потерю зрения, слуха. Или какого-либо органа. Либо утрату органом его функций… А по этому органу я Сагояна не бил. В челюсть дал, врать не буду. Но там точно перелома нет. Он со мной сегодня разговаривал. Братков привел, те сказали мне, чтобы я проваливал, а то кости, говорят, переломают. Как будто мне этого мало? – С печальным вздохом Спартак погладил пальцами нижнюю челюсть. – Даже не знаю, как жить в этом мире, где прав тот, у кого больше силы…

– Ну, это мы подскажем, как жить в таком мире. А ты подскажи мне, откуда у тебя такие познания Уголовного кодекса. Только не темни, не надо…

Дознаватель вдруг расслабленно опустила плечи, выдохнула воздух, который, казалось, помогал ей поддерживать изнутри пышную грудь, полезла в ящик стола, достала оттуда пачку сигарет.

– Будешь?

И себя угостила, и Спартака не обделила.

– Кстати, я даже не знаю, как вас зовут, – по-свойски улыбнулся он ей.

– Татьяна Ильинична… Капитан Свекольникова… Можешь просто, Татьяна Ильинична… Так откуда познания?

– Три года дисциплинарного батальона, – покаянно вздохнул Спартак. – Раньше только два года давали, а потом три стало, и я на эти три года загремел…

– За что?

– Да начальнику столовой двинул. Он, когда падал, голову проломил… Я мог бы на суде сказать, что он тушенку ящиками воровал. Не сказал. Хотя он и воровал. Сто процентов моя вина, я ее даже отрицать не пытался. Не должен был этого делать, но не сдержался. А здесь другое дело…

– Будем разбираться, какое здесь другое дело. Если выяснится, что Сагоян вам не заплатил, с ним совсем другой разговор будет…

– А какая статья мне реально светит?

– Сто двенадцатая.

– Легкое телесное повреждение?

– Да. Срок до одного года лишения свободы.

– Но есть же и другие варианты. Исправительные работы, например. А еще лучше штраф…

– Это суд решать будет. А у тебя судимость.

– Погашенная.

– Не важно.

– Спасибо.

– Пожалуйста, мой дорогой, – с той же иронией отреагировала Татьяна Ильинична.

Думала она недолго и до выяснения всех обстоятельств дела отправила Спартака в камеру предварительного заключения.

5

Кого-то перед дракой колотит мандраж, а из Мартына ключом била энергия – руки не мог на месте удержать, ноги покоя не давали. Это все от волнения. Драка – это всегда страшно; может, потому и хочется, чтобы все поскорей закончилось. Быстрее начнешь, быстрее кончишь…

Мартын и рад бы, чтобы все началось поскорей. Но сегодня он во главе угла. Он развил бурную деятельность – собрал огромную толпу, договорился с автобусом, который особым рейсом доставил народ к рынку. За старшего вроде бы Гобой, но реально Мартын всем рулил, и ему нельзя облажаться. Спешка, как известно, хороша лишь при ловле блох. А братва против них серьезная. Мощные ребята на них идут; мало того, что накачанные, так еще агрессия в них зверская – кажется, что не люди, а танковый клин накатывается.

Три амбала впереди, остальные – сзади, цепью. Немного их, десятка полтора, ни палок у них, ни кастетов. Но выглядят московские очень внушительно.

Мартын оглянулся назад – толпа за ним солидная, без малого четыре десятка пацанов, и почти все с молотками на длинных ручках. Секретное оружие знаменских, таким и покалечить можно, и убить. Особенно удобно для тех, у кого кулачный удар не очень сильный. Такой мощью даже самых крутых амбалов умолотить можно.

Мартын понимал, что выглядит не очень впечатляюще. Нет в нем той богатырской стати, что у Спартака, но с ним Бабай и Угрюм, вдвоем они хоть как-то компенсируют отсутствие вожака. Сейчас главное – не теряться. И с вражескими авторитетами вести себя как минимум на равных. Тогда и разговор состоится.

– Я не понял, шпана, что за дела? – с хамским презрением глянул на Мартына бритоголовый детина с грубыми, тяжелыми чертами лица.

Авторитеты сошлись на середине пустыря. Сначала терка, потом все остальное. Только Мартын почему-то не чувствовал себя авторитетом. Хотя именно к нему обратился главарь вражеской команды, его за старшего принял.

– Шпана у тебя в штанах! – стараясь вести себя важно, солидно, отозвался он.

– То, что у меня в штанах, тебе в рот не залезет, девочка.