Бригантина, 66

Величина возвращенного джунглями бриллианта превышала все, что только можно было себе представить. Это был, пожалуй, самый обширный в мире участок археологических раскопок. В самом сердце джунглей раскинулась целая система городов и храмов, называемая Ангкор-Ват, простирающаяся на 30 километров с востока на запад и на 20 километров с севера на юг. Открыто уже сорок археологических памятников, некоторые из них по величине равны пирамидам. По меньшей мере шестьсот из них еще скрыто джунглями, над которыми проносятся самолеты-разведчики, которые устанавливают расположения новых построек там, где не может пройти человек. Так были открыты постройки, единственными обитателями которых сейчас являются змеи и летучие мыши. Потому что одновременно с наступающими джунглями сразу же за первой цепью деревьев шли дикие звери. По улицам разгуливали тигры, в храмах поселились пантеры, а толпы обезьян подымали возню там, где некогда купцы выставляли на продажу товары со всего мира.

Открытие этого чуда из чудес, этих мостов, построенных для прохода слонов (в королевской кавалерии их будто бы насчитывалось 200 тысяч), этих каналов, не уступающих по ширине рекам Азии, и башен, более высоких, чем те, которые высятся над Собором Парижской богоматери, имело совершенно неожиданные последствия. Ученые с ужасом обнаружили, что воскрешение этих построек стало началом их гибели. Неужто на этот раз окончательной?

Ибо джунгли все же тщательно оберегали свое сокровище. Они обернули тонким слоем земли и прикрыли плащом из буйной растительности этот хрупкий песчаник, который служил здесь строительным материалом. На нем же была высечена история народа и его величия, воспоминание о великолепной цивилизации, которая бурно цвела в то время, когда Европа еще пребывала во мраке. Теперь же вновь открытый камень разрушается эрозией, тропическими ливнями, едким птичьим пометом, наконец бактериями, которые прозваны здесь «черной заразой». Эти последние представляют собой настолько грозную опасность, что консерваторы прибегают к мерам, необычным даже в масштабах современной техники: они разбирают объекты на отдельные камни, очищают их от мхов и растительности и насыщают песчаник антибиотиками. За один только год «обработано» было таким образом 80 тысяч камней, из которых самый маленький весил тонну. Бернард Грослье, 35-летний француз, ведущий эти работы, уверяет, что эти меры сохранят для грядущих поколений этот памятник цивилизации, настолько выдающийся, что Лоуренс Палмор Бриггс написал: «Кхмеры не оставили миру ни великолепной административной системы, ни воспитания, ни этики, как китайцы, ни литературы, ни религии или философии, как индусы, но зато именно здесь, в архитектуре и резьбе, они достигли своей вершины».

ПОЛИТИКА ВОДЫ

Поразителен вид пяти башен, вздымающихся восемнадцатью этажами над джунглями. Они были построены во времена короля Сурьярмана II, правившего в XII веке, когда кхмеры владели пространством между Индийским океаном и Китайским морем.

На барельефах — сцены, запечатленные в камне. Здесь обезьяний народ нападает на лошадей, там дракон пожирает перепуганную женщину, а еще дальше — морское сражение, где аллигаторы хватают упавших за борт матросов. В другом месте — сценки обыденной жизни. Кхмеры следят за петушиным боем, играют в шахматы. А там небесные танцовщицы, или «апсарас», почти нагие, с великолепными головными уборами все еще продолжают очаровывать невероятной красотой своих изощренных танцев даже по прошествии восьмисот лет.

Ученые долго ломали головы над изменениями стиля одежды этих придворных танцовщиц. Точнее говоря, они старались отгадать, почему вообще они начали одеваться, если на протяжении столетий они танцевали почти нагими? Сейчас полагают, что после захвата города королевский балет вместе с военной добычей был отправлен в Сиам, где люди уже несколько столетий носили при монаршем дворе дорогие наряды. И танцовщицы были одеты своим новым владыкой, а когда кхмеры вновь завоевали независимость, то опять воскресили и прежний стиль танца, но уже в костюмах сиамского двора.

На площади Слонов каменные животные с тремя головами стоят вокруг тех мест, где некогда владыка принимал парад своих войск. Вокруг дворца возносятся к небу двенадцать башен Канатоходцев, которые демонстрировали здесь свое искусство.

Политика воды занимает и сейчас правительство Камбоджи. Однако планы полного использования реки Меконг для сельского хозяйства требуют объединения усилий всех народов, живущих по берегам великой реки. Это все страны буддийского вероисповедания, и, следовательно, идея объединения на основе нейтральности имеет для них свою притягательную силу.

ПЯТИСОТЛЕТНЯЯ ВОЙНА

И все же война между Сиамом и Камбоджей, начатая в 1350 году и завершившаяся в 1421 году взятием Ангкора и разграблением города, по сути дела, продолжается и по сегодняшний день. Кажется, что две эти страны побили мировой рекорд продолжительности спора о межах. Последняя стычка произошла по поводу буддийского храма в пограничном районе, который, по мнению камбоджийцев, должен принадлежать им, хотя и занимают его сиамцы.

Камбоджа — государство нейтральное. СССР построил этой стране больницу на пятьсот коек и политехнический институт для тысячи студентов, Соединенные Штаты дали ей 213 километров автострады, которая, однако, из-за злоупотреблений во время строительства находится сейчас в плачевном состоянии.

В тени древней башни сегодняшние проблемы теряются во времени и пространстве. Горизонты Азии расплываются вдали в солнечном блеске, близость этого чуда из чудес заставляет думать о людях, унесенных потоком истории, который, однако, сохранил нам каменный рассказ об их славе.

У ЗМЕЯ ДЕВЯТЬ ГОЛОВ

Репортер Чу дополняет рассказ каменных барельефов историей о том, что король каждую ночь посещал дворец, в башне которого «живет дух девятиглавого змея, владеющего землей всего королевства. Он является еженощно в облике женщины. Если в одну из ночей змей не явится, это будет означать, что срок жизни короля истек. Но если король не придет сюда хотя бы одну ночь, это принесет ему несчастье».

Репортер из далекой страны, который семьсот лет спустя разыскивает народ кхмеров, тот самый, о котором рассказывал Чу, очарован фантазией китайского корреспондента. «Все было символом в государстве кхмеров», — припоминается ему высказывание ученых. Король, который каждую ночь шел на встречу с женщиной-змеем, владеющим плодородной землей Камбоджи, — какая же это прелестная основа для сказки, сколько здесь мест для игры фантазии!

Когда мы возвращаемся в Пном-Пень — столицу страны, мы проезжаем мимо деревни на сваях. Перед домами — жующие бетель женщины готовят снедь под открытым небом, просеивают рис. Буддийские монахи медленно гуськом шагают по деревне. Они останавливаются и ждут, пока крестьяне не вынесут им миску дымящегося риса. Получив милостыню, монахи неторопливо подкрепляются. Потом возносят молитвы и снова трогаются в путь.

Одинокий ибис низко пролетел над нами, а заходящее солнце благодушно поглядывает на двух нагруженных голыми ребятишками слонов, купающихся в пруду и поливающих из хобота своих хохочущих пассажиров. Невольно я оглядываюсь вокруг — не видать ли марширующих королевских войск. Я уже начинаю подумывать: не является ли наш запыленный автомобиль машиной времени, которая переносит путешественников в другую эпоху?

Перевод с польского Ю. ЗЕЛЬДОВИЧА

М. Алигер

ЧИЛИЙСКОЕ ЛЕТО

ОТ АВТОРА

В сказках, которые сопутствуют нам с малых лет, у каждого человека, наверно, есть свой любимый герой. Моим был третий сын, тот самый третий сын, славный и добрый малый, которому отец, умирая, ничего не оставил в наследство. Третий сын надевал котомку, прощался с братьями и уходил куда глаза глядят… Куда глаза глядят! Боже мой, как заманчиво это звучало и как я с детства завидовала этому парню! Той легкости, с которой он отправлялся в путь. Его легкому, веселому сердцу.

Выйти на привокзальную площадь чужого города, в ее гомон и суматоху, поставить наземь свой нетяжелый чемодан и постоять минутку, решительно не представляя, что делать, куда идти. Наверно, это удивительное ощущение, и я бы дорого за него дала.

Что говорить, приятно и удобно, когда тебя встречают, устраивают, принимают и опекают, но этот сладкий и тревожный холодок, который подступает к сердцу путника, когда все впереди неизвестно, — не в нем ли главная прелесть путешествия, не эти ли минуты всего острей запоминаются?