Бригантина, 69–70

Перед отлетом из Покхары мне представили возможность посетить небольшой недавно созданный госпиталь. Единственный врач с гордостью показал нам свое в общем неплохое хозяйство. На лужайке перед госпиталем сидела группа жителей окрестных деревень. Они пришли сделать прививку оспы. Это большой сдвиг — еще недавно люди отказывались от прививок, опасаясь гнева богов. И сейчас многие прямо из госпиталя идут в храм и просят у богини, ведающей вопросами оспы, извинения за то, что усомнились в ее полномочиях. Все дело именно в этой индуистской богине. Для тех, кто находится вне ее юрисдикции, прививка не проблема. Наоборот, как отмечал знаменитый русский востоковед И. П. Минаев, побывавший в Непале около ста лет назад, непальцы-ламаисты тибетского происхождения уже в то время были «великие охотники прививать себе оспу», были между ними «любители, готовые подвергаться этой операции ежедневно или по крайней мере через день».

Перед отъездом в Москву экзотика нанесла мне последний удар. Друзья показали мне в центре Катманду покрытый золотом храм живой богини. По нашей просьбе богиня — девочка лет шести-восьми в золотом облачении — появилась на несколько мгновений в окне, выходящем на внутренний двор храма. Так завершилась моя первая поездка в Непал.

* * *

Прошло всего полтора года, и я снова отправлялся в Гималайское королевство.

На этот раз вдвоем с Андреем Крушинским, корреспондентом «Комсомольской правды», веселым, покладистым и вообще очень славным человеком. Нам предстояло присутствовать на торжествах, посвященных сорокашестилетию короля Махендры. С собою мы везли подарок — довольно большого орла работы карпатских резчиков по дереву. Этот орел начал доставлять нам неприятности еще по дороге на аэродром. До поры до времени он был разобран на три части — туловище и два крыла, — и каждая была отдельно завернута в бумагу. Из одного пакета торчал острый деревянный клюв. На узком пространстве между задним стеклом и сиденьем «Волги» даже расчлененному царю птиц было, наверное, не по чину тесно, поэтому чуть не при каждом толчке он падал оттуда и неизменно «клевал» Андрея в затылок. Пришлось брать орла на руки. На аэродроме мы в багаж его не сдали — боялись, что в дороге повредится резьба, поцарапается краска. Орел отплатил нам черной неблагодарностью. На этот раз он свалился с самолетной полки, теперь уже на меня. В Дели деревянная птица снова продемонстрировала свою строптивость — не знаю, как это случилось, но об нее сильно ушибся приехавший нас встречать атташе советского посольства. К концу пути злосчастная скульптура стала для нас чем-то вроде знаменитого бунинского чемодана, и мы смотрели на нее как на хитрое и злобное живое существо. Пришлось удвоить бдительность, и на пути из Дели в Катманду, находясь под неусыпным наблюдением, орел смирил, наконец, свой коварный нрав. Увы, как выяснилось позже, только на время.

По приезде в Катманду нас разместили в доме, принадлежавшем ранее наследственным премьер-министрам из семейства Ранов. Этот клан более ста лет безраздельно правил страной. Короли Непала, как в свое время японские императоры, возглавляли государство чисто номинально. Хотя формально король именовался «Господин пять раз» (этот титул сохранился и по сей день), а премьер-министр всего только «Господин три раза», по существу монархи были лишь почетными пленниками. И только в 1951 году отец нынешнего короля, Трибхувана, сумел, опираясь на широкое антирановское движение, покончить с диктатурой Ранов. Многие из членов этого очень обширного, разветвленного и изрядно нажившегося за время пребывания у власти семейства покинули страну. Некоторые их дворцы сейчас используются как административные здания, гостиницы и т. д.

Дом, в котором мы остановились, находился в Патане. Когда-то Патан (сейчас он официально именуется Лалитпур) был отдельным городом, даже столицей независимого княжества. Потом он слился с Катманду, превратился в один из его пригородов, отделенный от центра города рекой Багмати. И только старинные королевские дворцы и храмы в центре Патана напоминают о былом его величии.

Единственный путь из центра Катманду в Патан — узкий и длинный мост через Багмати. Две встречные машины на нем не разъедутся. У концов моста стоят регулировщики, поочередно пропуская машины и повозки с того или другого берега. При появлении машины с правительственным флажком чины непальского ОРУДа прекращают вообще всякое движение и застывают как изваяния. Непальцы говорили мне еще в 1963 году, что, дескать, давно бы надо построить на этом месте новый мост, пошире. Что-то собирались сделать, даже поставили щит с надписью о том, что мост строится с помощью Индии, привезли какие-то конструкции, но на этом дело замерло. Не знаю, как сейчас, а в 1967 году, во время моей третьей поездки в Непал, картина была все та же — старый мост, регулировщики и щит с надписью.

На торжества по поводу дня рождения короля приехало довольно много иностранных гостей.

Были среди них и пять или шесть волонтеров «Корпуса мира». Вообще же их в Непале много. Время от времени часть «корпсменов» заканчивает срок пребывания в стране и уезжает, на их место приезжают новые, но общая цифра держится где-то на уровне ста пятидесяти — двухсот человек.

В нашей литературе, особенно в прессе, иногда можно встретиться со статьями, описывающими «Корпус» как окончательно саморазоблачившуюся шпионскую организацию, а его персонал — как примитивных детективов с поднятыми воротниками. Будь это действительно так, с «Корпусом» можно было бы не считаться. На деле все, однако, оказывается сложнее.

Конечно, «Корпус» — американская правительственная организация. Наверняка немалая часть «корпсменов» связана с ЦРУ. Но задачи «Корпуса» гораздо шире, чем только политическая разведка. Было бы серьезной ошибкой недооценивать пропагандистское влияние «Корпуса» на население таких стран, как Непал. Там, где большинство населения еще очень отстало в культурном отношении, где прогрессивные силы немногочисленны и разобщены, «Корпус» может проводить большую работу по расширению американского влияния. Учитывая, что подавляющее большинство населения не подготовлено к восприятию политической пропаганды в полном смысле этого слова, «корпсмены» обращают главное внимание на завоевание авторитета среди непальцев, их симпатий. Большинство сотрудников «Корпуса» владеют непальским языком. Многие из них могут не только сравнительно свободно объясняться на непали, но и преподавать на этом языке, читать лекции. Популярности «корпсменов» способствует и то, что они не пользуются дипломатическими привилегиями, как правило, не располагают крупными средствами. Они живут и питаются почти так же, как местное население. Члены «Корпуса» оказывают в далеких районах медицинскую помощь, прививают элементарные гигиенические навыки, учат детей. Деятельность «Корпуса» имеет дальний прицел. Сущность этой деятельности четко сформулировал один из «корпсменов», работавших в деревне, расположенной на расстоянии нескольких дней пути от Покхары: «Если я дам непальцу правильный совет и вылечу его ребенка, то за первым в его жизни политическим советом он также придет ко мне». Нужно учитывать и то, что в горных районах Непала, практически отрезанных от культурных центров страны и друг от друга, американец из «Корпуса мира», располагающий, как правило, хорошим (иногда армейским) радиоприемником, — первый, если не единственный источник сведений обо всем происходящем в мире.

Было бы ошибочным, однако, думать, что влияние «Корпуса» распространяется только на наиболее отсталые слои населения. «Корпсмены» ведут серьезную идеологическую работу в среде молодой непальской интеллигенции, привлечению которой на свою сторону американцы уделяют большое внимание. Занятые этим «корпсмены», как правило, симпатичные, эрудированные молодые люди, хорошо владеющие искусством человеческого общения. Они неназойливы и терпеливы, публичным выступлениям предпочитают тихую беседу. Они могут в течение многих месяцев ни разу не упомянуть о политике, присматриваясь к людям, изучая их. В беседах на политическую тему, особенно если объект воздействия достаточно подготовлен в этой области, работники «Корпуса» широко используют подчеркнутую беспристрастность, политическую терпимость. Если понадобится, они готовы осудить и политику американского правительства в Азии, и расовую дискриминацию в США. Пропагандистская потеря в таком случае невелика — подавляющее большинство интеллигенции заведомо отрицательно относится и к тому и к другому. Зато есть шанс выиграть симпатии собеседника — важнейший залог дальнейшего идеологического успеха.

День рождения короля отмечался в Катманду очень пышно, как большой национальный праздник. С утра на Тундикхель — большую, покрытую подстриженной травой площадь в самом центре города — начали собираться люди. Многие из них пришли из окрестных сел или даже специально приехали из дальних горных районов. Часам к двум пополудни перед небольшой трибуной с венчающим ее высоким троном стали выстраиваться войска. В июне даже в высокогорном Катманду на солнце долго не выстоишь. Но непальцы не зря славятся по всему миру своей воинской доблестью и стойкостью. Солдаты не обращали внимания на зной. Зато менее тренированному и закаленному дипломатическому корпусу, занявшему места на открытой трибуне, пришлось туго. Наконец появился и сам король — один за рулем открытой спортивной машины. За ним на почти такой же машине меньшего размера ехал наследный принц Бирендра. Король поднялся на трон. Началась церемония поднесения подарков, затем последовали военный парад и демонстрация населения города. В заключение над полем пролетел вертолет, рассыпая лепестки цветов.

После парада мы вернулись в Патан и, наскоро приведя себя в порядок, отправились на королевский прием, который проходил в саду резиденции, представляющей собой нечто вроде городской дачи и носящей характерное для южной страны название «Шиталь нивас» («Прохладный дворец»). Ехать нужно было в другой конец Катманду. И тут случилось непредвиденное. На мосту через Багмати мы попали в пробку. Ситуация складывалась незавидная. На приеме иностранные гости должны были вручать королю свои подарки. Теперь мы рисковали опоздать. Сопровождавший нас офицер нервничал. Не выходя из машины, мы пересекли несколько кордонов полиции и дворцовой стражи, буквально ворвались на обширную лужайку, где происходило торжество, и только тут вспомнили, что в спешке забыли «смонтировать» свой подарок. Времени было в обрез. Прием закончился, и король в сопровождении наследника и свиты уже двинулся к выходу из сада. Придворные и гости образовали широкий коридор, в одном конце которого оказались король со свитой, а в другом — мы с Андреем, взмокшие, встрепанные, судорожно сколачивающие своего орла. На мгновение мы оцепенели. Казалось, нет силы, которая может заставить наши неумелые пальцы закончить несложную работу в оставшиеся секунды. Но свершилось чудо. Все детали с покорной готовностью встали на свои места, и когда король приблизился, наш орел уже приветствовал его царственным размахом искусно выточенных крыльев. Назревавшая «накладка» оказалась пресеченной. Подарок, по-видимому, понравился. Король даже сфотографировался с ним.

Праздники заняли несколько дней. В городе проводились официальные церемонии, спортивные соревнования, концерты. На этих последних большая часть времени отводилась народным танцам с песнями и декламацией. Исполнителями были, как правило, любители, не всегда отличавшиеся отточенным мастерством, но зато отчаянно импровизировавшие. Аудитория откликалась на удачный экспромт едва ли не благожелательнее, чем на технически сложные па. Видели мы и выступление очень хорошо подготовленной, как нам сказали, полупрофессиональной труппы, которую возглавлял отличный танцор по имени Мригендраман Синх Прадхан. Актеры разыграли небольшую танцевальную пьесу на какой-то мифологический сюжет. В роли главного божества выступал глава труппы. Представление началось с того, что танцовщицы по очереди передавали в танце различные состояния человеческой души — чувственную любовь, отвагу, печаль, изумление, веселье, страх, гнев и, наконец, умиротворенность. Мы, грешным делом, подумали, что эта демонстрация танцевальной и мимической техники пришла на непальскую сцену из «этюдов» современного европейского балета. Оказалось — нет. Такие танцы, олицетворяющие различные душевные состояния и сопровождаемые соответствующим стихотворным текстом, были непременной деталью народных представлений еще во времена правления предыдущей королевской династии Малла, то есть до второй половины XVIII века.

В один из ярких солнечных дней непальские хозяева повезли нас за город. На горе, возвышавшейся над рисовыми полями и покрытой лесом, расположено нечто среднее между заповедником и обычным пригородным парком. В глубине леса — небольшой дом, что-то вроде загородной дачи, как говорят, любимое место пикников непальского вышесреднего начальства. Рядом с домом бродят два-три полуручных оленя, выпрашивая подачку, а если нужно, то и поощряя деятеля рогами и копытами. Меня они не тронули. Но на обратном пути в город со мной приключилась неприятность. Надо сказать, что вообще, куда бы я ни поехал, мне везет на конфузы. Особенно почему-то они связаны с животными. В Казахстане на меня в присутствии двух очаровательных девушек плюнул верблюд. В Гане во дворе гостиницы меня побила какая-то ручная, почти человекообразная обезьяна. В Индии друзья преподнесли мне почетный подарок — змею. Правда, оказалось, что она неядовитая, но я уже перепугался до икоты. А на этот раз на меня напал павлин. Мы остановились на минутку, чтобы полюбоваться его распущенным хвостом. Вообще-то павлины в Непале и в Индии не редкость. Но этот был особенно красивый. Правда, как выяснилось, и особенно драчливый. Стоило мне присесть на корточки и приспособить киноаппарат, как мерзкий петух захлопал куцыми крыльями, взорлил и клюнул меня в темя, как царя Додона. Попутно он когтистой лапой порвал на мне рубашку. Я никогда раньше не воевал с павлинами и позорно отступил. Мы поспешно скрылись в машине, она сдвинулась с места, но расходившийся нахал еще полсотни метров бежал за нею, норовя клюнуть заднее колесо.