Бригантина, 69–70

Переносить сюда свою резиденцию он, однако, не собирался. В те времена инки могли править, решительно никого не остерегаясь. И гораздо привольнее они себя чувствовали в той широкой долине, где стояла их столица — город Куско.

Но когда вооруженные до зубов испанские завоеватели вторглись в Перу, когда они захватили и дотла разграбили Куско, священный город в теснине Урубамбы, город, о котором не знал ни один испанец, стал расти вширь и ввысь.

На восточном откосе амфитеатра, вне стен города, возникло небольшое предместье. Здесь, подобно ласточкиным гнездам, лепились к скалам каменные домики черного люда, здесь был выстроен форт, в котором помещались воины, охраняющие подступы к священному городу.

Собственно, город располагался на трех буграх перемычки.

В Венеции, по пояс погруженной в воды Адриатики, каналы заменяют улицы. В священном же городе, разбросанном по кручам, вместо улиц были лестницы. Лестницы-проспекты и лестницы-переулки. Лестниц насчитывалось свыше сотни. Были очень странные лестницы, такие узкие, что на них не могли бы разминуться две кошки, были лестницы широкие, с парапетами и балюстрадами. Вдоль лестниц тянулись водоводы: холодная ключевая вода сбегала со склонов Уаяна-Пикчу, наполняя городские бассейны.

Прямо под черным пиком Уаяна-Пикчу, чуть влево от этой мрачной горы, на невысоком холме стоял (и стоит поныне) «кремль» этого священного города. К нему ведет самая главная, самая широкая и самая красивая лестница.

В июле 1911 года, когда Хайрам Бингхем проник в этот мертвый город, лестница была скрыта под обломками камней. Расчистили ее много позже, и тогда оказалось, что каждая ее ступенька — это брус светлого гранита. В холм врезано тринадцать нешироких террас, на террасах некогда были висячие сады. Это холм Интиуатана — гора Солнца.

Самая наисвятейшая святыня Интиуатаны — Камень Солнца, грубо обтесанная плита с выступом в виде тупого зуба. К этому камню, утверждали жрецы, привязано Солнце, и молитвы лучезарному богу Инти доходят прямо по назначению, если читают их под серым гранитным зубом.

Увы, ни в 1532 году, когда дружина испанского авантюриста Писарро вторглась в Перу, ни сорок лет спустя, когда испанские солдаты прочесывали леса Вилькапампы в поисках разгромленных соратников инки Тупака-Амару, бог Инти не помог жрецам.

Правда, он скрыл от бледнолицых дьяволов свой город так искусно, что нашли они его только через триста тридцать девять лет…

Интиуатана застраивалась тесно. Тут помещался и полукруглый храм Солнца, и дома, где жили Девы Солнца, и царское подворье — замок инки и верховного жреца.

По всей вероятности, Манко и Титу-Куси редко посещали священный город, но их дворец не пустовал. Здесь воспитывались дети царей Солнца, здесь обитали длинноухие принцы из рода инков (у всех родичей инков уши почти до самых плеч вытягивались тяжелыми серьгами).

Когда-то инка Манко вывел из Куско лучших каменщиков страны Солнца. И они завершили планы и замыслы своих предшественников, которые явились на берега Урубамбы в годы правления Пачакути.

Великие мастера достраивали храмы Интиуатаны. Особенно хорош был полукруглый храм. В его цоколь уложили могучие гранитные плиты. Выше поставили небольшие прямоугольные бруски и увенчали это сооружение светлыми каменными плитками.

Главная лестница сбегает с вершины Интиуатаны на Священную площадь. Этот небольшой пятачок — единственное ровное место в городе Солнца. В Священную площадь едва удалось вместить два небольших храма — трехоконное святилище (памяти предков) и стройное трехстенное здание с длинном каменной скамьей-лежанкой.

Трехстенный храм венчает полукруглый бастион, который одновременно служит и подпорной стенкой.

Хайрам Бингхем писал, что не мог он оторвать глаз от этого волшебного города. Его очаровала россыпь светлых зданий на уступах черных гор, каскады каменных террас, лестницы-поднебесницы, врезанные в гранитную плоть Мачу-Пикчу.

Он подметил неуловимое сходство Интиуатаны и вещего холма афинского Акрополя. Не удивительно, ведь лучшие зодчие Старого и Нового Света создавали Парфенон и святилища Интиуатаны.

Кто же жил в священном городе? Только Девы Солнца, жрецы и длинноухие кровники инки были «прописаны» на Интиуатане. Солдаты, каменщики, садовники, повара, слуги обитали вне городской стены, в восточном предместье. На Священную площадь и на главную лестницу, ведущую к Камню Солнца, они могли попасть лишь с дозволения верховного жреца. Волей-неволей этих короткоухих плебеев надо было допускать в священные кварталы. Если бы «отцы города» наглухо закрыли бы перед ними единственные ворота в единственной городской стене, тогда некому было бы поить висячие сады и печь кукурузные лепешки.

Однако жестокая казнь грозила всякому, кто переступал порог храма Дев Солнца…

Автомобилист, летчик и неутомимый искатель забытых городов древнего Перу, йельский профессор Хайрам Бингхем 24 июля 1911 года совершил великое открытие.

Там, где сперва с Мельчором Артеагой, а затем с босоногим мальчишкой-индейцем шел к Интиуатане йельский первооткрыватель, проложена была впоследствии широкая дорога. В наши дни гиды-полиглоты водят по крутым лестницам священного города любознательных туристов, которые съезжаются в долину Урубамбы со всех концов света.

А для археологов, влюбленных в перуанские древности, город на горе Мачу-Пикчу стал истинной Меккой, и они с успехом раскрывают последние тайны последней резиденции последних инков.

Еремей ПАРНОВ Океан у Белого лебедя

Путь паломников

Когда-то вышли на сушу из первобытного океана странные рыбоподобные существа. Они унесли в чужую стихию частицу моря. Это древнее наследство все еще живет в наших телах. И не только в наших. По жилам рыб и земноводных, рептилий, птиц и млекопитающих от века бежит беспокойная соленая жидкость. В ней натрий, калий и кальций смешаны в той же пропорции, что и в первозданной стихии, где зародилась жизнь. Это память о тех далеких днях, когда наши слепые простейшие предки выработали первую систему циркуляции, в которой животворной кровью была простая морская вода. Даже протоплазма совершеннейших мозговых клеток и вообще любых частиц нашего тела все еще химически подобна первозданным каплям белка. И, повторяя путь развития жизни в океане, каждый из нас проходит в материнском лоне все стадии эволюции от рыбы до человека.

Мы носим в жилах океан, Соль первых дней творенья носим. И этих жил мы ловим просинь На милом трепетном виске. (Ах, волосы твои как осень — Скирды соломы.) На песке Густая оседает пена. Пустых костелов неуют. Аккорды мощные Шопена Холодными валами бьют. Мы носим в жилах океан — Налог за нашу жизнь на суще. Залог за нашу жизнь и души… (Слезами платим дань любви.) А море ни о чем не просит! Дорожка лунная, как проседь, Но оглянись: ручьи в крови Назад стремятся к океану: Обмен соленою водой. (Густая пена — белый гной.) Так дань мы платим неустанно. Восторг пред небом и росой, Пожар в крови от звезд и звуков — Мы все стократ оплатим в муках, Мы возвращаем морю соль. Ты руки к морю протяни, пусть в море кровь стекает. В прохладной голубой тени пусть рыжим дымом тает. Она его не замутит, журча, к нему вернется и после трудного пути с прародиной сольется. Пора долги платить, долги, обратно возвращаться. И отпуска нам недолги, и некогда прощаться. Нас океан зовет назад, и дымом тают лица. Пора, пора, закрыв глаза, до капли расплатиться. Ах, что ему весна, война — накатит и отхлынет. Он пьян от красного вина от века и поныне. Он дал — он взял. Он будет пить, стаканов не считая. К нему спешит живая нить, туманом рыжим тая.