Бриллиант Фортуны

– Мсье доктор не велел открывать.

– Откройте, – приказал Каверин.

В комнату ворвался свет южного летнего дня – такой яркий, что в первое мгновение Алексей даже зажмурился. Жанна с тревогой обернулась к нему, но он уже разлепил веки и широко улыбнулся.

– Как хорошо…

Жанна с участием поглядела на него. От его улыбки у нее сжалось сердце. Он был такой бледный, такой изможденный, такой несчастный. И такой красивый… Не то что тот противный горбатый старик, любитель цветов, который постоянно норовил подстеречь ее в коридоре, когда приезжал в «Ла Вервен»; и уж, конечно, совсем не то, что рябой малый, которого она несколько раз видела в церкви и который вздумал за ней ухаживать. Вот если бы за ней стал ухаживать господин офицер, она бы, пожалуй, еще подумала. А так…

«Что же теперь будет? – думал Алексей, блаженно щурясь на солнечный свет, который мягкими волнами заливал постель. В воздухе кружились бесчисленные золотые пылинки. – Задание я провалил… Голикова уже наверняка написала обо всем отчет… Чернышёв в Петербурге рвет и мечет… Не загреметь бы мне в крепость, черт подери. Хотя – с меня взятки гладки: ну попался дуэлист получше, чем я… (Алексей скрипнул зубами, вспомнив, каким образом противнику удалось одержать над ним верх.) Выкручусь, не впервой. Но она… Почему она ухаживала за мной, зачем сидела у моей постели? Ведь я чуть не убил ее милого, даже ранил его…»

Жанна кашлянула.

– Вам ничего не надо, мсье?

– Нет, благодарю вас.

Тут в комнату вплыло облако жасминового аромата, и у облака этого были незабудковые глаза и лицо Полины Степановны Серовой. Она тотчас же нашла предлог, чтобы услать Жанну, поправила на Алексее одеяло и, страдальчески морщась, села у изголовья раненого.

– Полина Степановна, – сказал Алексей, легонько дотрагиваясь до ее руки, – я виноват.

Полина исподлобья покосилась на него.

– Ваша скрытность, сударь, – сердито сказала она, – не делает вам чести. Ну что мешало вам все мне рассказать? Зачем вы набросились на беднягу?

– Боюсь, вы многого не знаете, – вздохнул Алексей и поведал ей о тайной переписке через Жанну и о том, что Эльстон, похоже, был для великой княжны не простым увлечением.

– Замечательно, – еще более сердито промолвила Полина. – А теперь смотрите, что получилось в итоге. Вы затеяли историю, Алексей Константинович, и сами же в нее влипли. Вы живете в доме княжны, вы устроили дуэль под совершенно нелепым предлогом… и еще ваше счастье, что сейчас не сезон и в Ницце почти нет иностранцев, не то поднялся бы такой скандал, что его не замял бы и русский консул. Я понимаю, что у вас инструкции, которым вы обязаны следовать, но все же надо взвесить ситуацию, прежде чем вызывать этого Эльстона на дуэль! А прежде всего, – обидчиво добавила она, – рассказать мне!

Алексей не мог удержаться от улыбки.

– И что бы вы сделали?

– Я переключила бы внимание этого Эльстона на себя, – заявила Полина, – а потом сделала бы так, чтобы княжна об этом узнала. Конечно, я потеряла бы ее доверие, но Эльстон бы тоже его потерял!

– Ну допустим, – нехотя признал Алексей. – А что делать с письмами?

– Тоже мне задача, – фыркнула неподражаемая вторая фрейлина. – Выкрасть и уничтожить.

Алексей задумчиво посмотрел на нее.

– Не обижайтесь, Полина Степановна, но сейчас вы рассуждаете точь-в-точь как наш общий знакомый. Он бы тоже наверняка присоветовал что-нибудь… эдакое.

– Мсье Видок? – Полина улыбнулась. – Вы тоже не обижайтесь, Алексей Константинович, но вы не мыслитель. Действовать у вас получается хорошо, но когда вами не руководят, получается бог знает что такое.

– А вы, значит, мастерица руководить, – поддразнил ее Алексей.

– Можно подумать, в прошлом у вас не было повода убедиться, – парировала Полина. – Прошу вас, когда вам в следующий раз захочется кого-нибудь убить, сначала спросите моего совета, потому что ваши методы, увы, оставляют желать лучшего. Я уж молчу о том, что вы едва не погибли, а ваша миссия сорвалась, и неизвестно, удастся ли нам исправить положение.

Это «нам» обещало многое, даже очень многое, и все же Алексей тихо вздохнул. Он бесконечно уважал Полину Степановну, но, когда она начинала говорить назидательным тоном, ему становилось не по себе. Как и большинство людей, Алексей не любил, когда его поучали.

– Скажите, а Александра Михайловна… – Он запнулся. – Она не сердится на меня за то, что я…

– Нет, – коротко ответила Полина. – Она была просто изумлена всем случившимся.

– Вы не расскажете мне, что произошло, пока я лежал без памяти? – попросил Алексей. – Я хотел бы понять, как теперь себя вести.

Полина начала рассказывать.

Когда полковник Вадье и доктор Лабрюни доставили в карете истекающего кровью молодого человека, княжна находилась в голубой гостиной, той самой, где стоял рояль. Ей сообщили о случившемся, и она не на шутку взволновалась.

– Боже мой… Боже мой… Но что же произошло? Зачем эта дуэль?

Полковник Вадье значительно кашлянул.

– Вчера, когда у меня сидели за картами, мсье Эльстон позволил себе неосторожные слова. Господин офицер счел себя оскорбленным и вызвал его на дуэль.

– Мсье Эльстон?.. – Княжна стиснула руки. – И что же это были за слова?

Полковник напустил на себя важный вид.

– Не имею права говорить, ваше высочество. Но характер сказанного был таков, что, гм, господин офицер не мог не потребовать удовлетворения.

– Говорят, он поймал Эльстона на плутовстве, – с удовольствием доложила несколькими часами позже неисправимая старая сплетница, графиня де Сен-Люк.

– И ничего подобного! Это его Эльстон поймал на плутовстве и даже велел нести канделябры, – возразила другая сплетница, мадам Парни.

(По старинному обычаю, канделябрами по физиономии били попавшихся на плутовстве шулеров.)

– А по-моему, игра тут ни при чем, – высказал свою точку зрения мсье Лаборд, который сладко проспал весь знаменательный вечер в гостиной. – Просто мсье Эльстон позволил себе неуместные слова о русском императоре.

– Нет, мсье Эльстон предложил тост за Бонапарта, а офицер обиделся, – уточнило еще одно информированное лицо.

– И вовсе неправда! Дело в том…

Наконец Варвара Федотовна Голикова, которую не меньше прочих интересовало, какой же предлог изобрел ее «племянник», чтобы вызвать на дуэль зарвавшегося авантюриста, догадалась навести справки у лакея четы Вадье, который в тот вечер зажигал свечи, и получила исчерпывающую информацию.

– Мсье Эльстон позволил себе компрометирующий намек на… на одну особу… И мой бедный племянник не смог этого вынести, – доложила она, всхлипывая и утирая платочком близко поставленные глазки цвета мышиной шкурки.

Княжна была слишком горда, чтобы спрашивать, на какую такую особу мог намекать мсье Эльстон. Она уже знала, что начало ссоре положила фраза «Кому везет в картах, тому не везет в любви». Стало быть, ее поклонник недвусмысленно давал понять, что именно ему, а не кому-нибудь другому, везет в любви. В первой половине XIX века это и впрямь было весьма оскорбительное заявление. От него за версту несло слухами, сплетнями, уроном для репутации женщины, о которой шла речь, и прочими неприятностями. Именно поэтому, когда Эльстон наконец немного оправился и смог прибыть в «Ла Вервен», ему был оказан не совсем тот прием, на который он рассчитывал. Из нежного влюбленного, сочиняющего восхитительные письма, он вдруг превратился в обременительного болтуна, зато неприятный молодой офицер с пристальным взглядом на поверку оказался настоящим рыцарем, который не колеблясь вступился за честь дамы, едва ему показалось, что кто-то хочет ее задеть. Кроме того – чего не следует забывать, – племянник Варвары Федотовны пострадал куда серьезней пылкого поклонника, да что там – он попросту мог умереть, и даже милейший доктор Лабрюни не мог ручаться, что его пациент останется в живых. А Александра Михайловна была всего лишь женщиной, и то, что кто-то едва не погиб из-за нее, казалось ей ужасно романтичным. Она добровольно вызвалась помогать Полине ухаживать за раненым и решительно отказалась от услуг Варвары Федотовны, которая только и знала, что причитать над Алексеем да ломать руки, после чего преспокойно отправлялась в к себе и с неизменно превосходным аппетитом поедала дюжину-другую пирожных.