Бриллиант в мешке

– Если можно, давайте завтра утром. Этот приступ теперь надолго. Видно, хамсин идет, атмосферное давление меняется, я всегда мучаюсь.

– Ладно, – говорит, – поправляйтесь, я завтра зайду. А это, – говорит и берет в руки недоконченное панно, – я возьму, передам в лабораторию. Пусть посмотрят, что там рядом с этими тряпками лежало. Сейчас я вам расписку дам.

Я рукой машу:

– Да ладно, не надо, все равно вернете в непригодном виде… – Лишь бы уж ушел поскорее, а главное, от столика чтоб отошел.

Вынимает два пластиковых пакета, в один кладет панно, а затем захватывает горсть моих заготовок и хочет сунуть во второй. Я так и дернулся весь, но сказать ничего не успел, красоточка моя подходит к нему, спокойно эти заготовки у него из руки вынимает, кладет на стол и говорит:

– Мало того что вы ему одну работу испортите, хотите и вторую испортить? Не стыдно вам? Вы тут в свои игры играетесь, а у больного человека заработок пропадет! Пользуетесь, что у человека трудности с ивритом и за свои права постоять не может.

Он ей негромко говорит:

– Вы, уважаемая, в наши дела не вмешивайтесь. До вашего прихода мы отлично друг друга понимали. – И ко мне: – Так я эти тряпочки тоже беру.

Я тем временем взял себя в руки, хотя страх такой, что в туалет надо, и говорю слабым голосом, но убедительно:

– Зачем они вам? Мне их только позавчера привезли. Новый мешок.

– Почему вы так уверены? – говорит, – Сами сказали, что в лицо каждую не знаете?

– В лицо, – говорю, – не знаю, а качество ткани знаю. В тех мешках ткань была тонкая, трикотаж и шелк, и вся пошла на панно. А эта толстая, ворсистая. Вся из нового мешка, и вам не нужна. А мне для этого заказа эти лоскуты необходимы. Так что уж не трогайте, больше у меня таких нет.

Еще раз пальцем поворошил, пожал плечами и отошел от стола.

Едва я дотерпел, чтоб он убрался, и покатил в туалет.

5

Есть на иврите хорошее слово, по-русски перевести нельзя, называется «пратиют». Это означает: я свою кашу варю, а ты в мой горшок не заглядываешь, что варю, не спрашиваешь. Даже если видишь, что неправильно варю, невкусно будет, – с советами не суешься, мой пратиют соблюдаешь. А я к тебе не суюсь, соблюдаю твой. Живут люди на земле тесно, впритирку друг к другу, вот и выдумали такую перегородку, чтобы у каждого был хоть какой-нибудь свой отдельный кусочек жизни. Слова «пратиют» я раньше не знал, но всегда старался жить по этому принципу. В России ни слова такого нет, ни того, что оно означает. А здесь слово-то есть, а насчет означает…

Я, пока в туалете сидел, все обдумывал, куда мне теперь камушки спрятать. Получается, что в коврик ненадежно. На себе тоже нельзя – а вдруг обыск? В квартире просто некуда, разве что стенку расковырять и замазать – но тогда доставать долго и неудобно. Все местечки мыслью обежал, диван, шкаф, кровать, столы, стулья, коробки, банки, бутылки, лекарства – нет. Кто умеет, везде найдет.

Придумал все же.

Теперь надо быстро сделать. Выхожу из уборной, в кресло уже садиться не стал. Ириска-тайманочка стоит у моего столика, пальчиками тряпочки перебирает и мне лукаво улыбается. А улыбка у нее – это что-то. Блеск! Причем в прямом смысле. И глазки черные, и зубки белые, и волосики закрученные, все у нее блестит, как лакированное. Улыбается, играет глазками и говорит:

– Ну, как я?

– Ты, – говорю от души, – на все сто процентов! (Тут всё в процентах считают.)

Говорю искренне, очень она мне помогла, но в данный момент хотел бы отделаться. Потому что знаю, что пратиюта мне при ней никакого не будет. Вот уже и она интересуется моими тряпочками. Сейчас начнет расспрашивать, в душу лезть. У них здесь это принято, особенно у восточных, считается, проявление душевного тепла. Ну что за наказание!

А она отошла от столика и говорит серьезно:

– Я сразу заметила, что этот человек тебе неприятен. Я была права?

– Еще бы, – говорю, – кому это приятно?

– Вот и хорошо. А теперь давай познакомимся. Ты как себя на самом деле чувствуешь?

(Если бы по-русски, перешли бы с ней на «ты». На иврите ничего не изменилось, но есть ощущение, что уже перешли.)

– Да так, – говорю, – так себе. Ничего.

– Тогда покажи мне квартиру, где что лежит, скажи, что надо сделать, что купить и вообще.

И ни слова, что за человек был, зачем приходил, почему тряпками интересовался.

– Ирис, – говорю, – у меня сегодня все есть и ничего не нужно.

– А убраться?

– И убираться не нужно, чисто.

– А тебя помыть? – говорит деловито, улыбки ни следа.

Хм. Я бы сам тебя охотно помыл. Но не сейчас.

– Ну, а обед сготовить?

– И обед есть, жена приготовила. Все есть. Только, если можно, мусор вынести.

– Молодец у тебя жена, я твою Татьяну очень уважаю. Только для нее и согласилась на эту работу.

Ну, сейчас-то уж наверняка спросит, что это у нас с Татьяной, какие проблемы, почему нянька вдруг понадобилась.

– Мусор, – говорит, – конечно, вынесу. И что, самой мне тоже выметаться, я так понимаю? – говорит без всякой злости, а наоборот с улыбкой.

И – нет, ничего не спрашивает! И как все понимает!

Говорю ей:

– Ирисочка, девочка, ты мне очень даже нужна, но не сегодня. Если можешь, приходи завтра с утра, поможешь мне с завтраком, и с душем, и вообще. А сегодня ты не обижайся, в доме все есть, и у меня дела.

Смеется:

– Татьяна тоже меня все Ириской зовет. Говорит, у вас там были такие конфеты. А чего мне обижаться? Наоборот, замечательно! Побегу скорее домой к деткам, Эйяль с ними там один.

Какая жалость. И Эйяль есть, и детки. И странно было бы, если б у такой ириски да не было, хотя по нынешним временам все бывает, иная загуляется либо заучится и пропустит свое время, и все, поезд ушел. Но только не эта.

Да и Татьяна хороша. Вкус мой учла, однако так только, перед носом помахать, но без рук. Впрочем, это только укрепляет уверенность, что придерживает меня для себя и вернется.

– А много у тебя деток? – спрашиваю.

– Пока всего двое, но будет больше. Я много хочу, пятерых, шестерых, сколько выйдет! Но ты не беспокойся, я сегодня в ночную смену и к тебе с утра пораньше приду, у Эйяля сейчас отпуск. Ты когда хочешь, в восемь? В девять?

И ни одного лишнего вопроса. Вот это я понимаю, уважение к чужому пратиюту. А может, ей просто неинтересно и все равно.

6

В подносике для льда ровно шестнадцать отделений. Чтоб сделать в морозилке шестнадцать ледяных шариков и бросать для охлаждения напитков, кто любит. Я лично не люблю, и льда мы в холодильнике обычно не держим, но два подносика есть.