Британский вояж
Шрифт:
— Это пока цветочки, ягодки будут еще впереди…
— Послушай, придурок, я ведь могу начальнику тюрьмы рассказать, за что вашу семейку лишили дворянского сословия. Про твой страшный поступок и откуда у тебя шрам на щеке. Если бы не Герасим — я бы тебя убил в тот день.
— Я про тебя тоже справки навел, Никитин. Если на следствии действительно выясняется, что ты работал на англичан, я лично попрошусь в палачи и веревочку для тебя приготовлю…– пробормотал Гарин. — Твой грех стократ превышает мой. Ты родину предал, сволочь. А я даже не тронул твою зазнобу, только успел за грудь подержаться… а ты меня кулаками, будто пса смердячего… у меня один глаз теперь
Все же Гриша Гарин — настоящий выродок. Неисправимый и конченый идиот. Таким людям нужно по закону запретить размножаться…
Я отсидел в холодном подвале два дня, а после еще три. Даже не сомневаюсь, с чьей подачи. Никогда не понимал равнодушного садизма вертухаев, которые наказывают заключенных нахождением в лютом холоде.
Когда меня освободили, я уже был как раскаленная печка с высокой температурой. Меня поместили в лазарет, где я провел в беспамятстве несколько дней. Подхватил все же в холодном подвале пневмонию. Сердобольная толстенькая сестра милосердия Юся присматривала за мной в палате и давала лечебные порошки. На шестой день температура спала и мне стало значительно легче, только по ночам еще душил изнуряющий кашель.
Я спросил Юсю о новостях. Вечером она принесла потрепанный номер «Петербургских вестей».
Из газеты я узнал о наступлении русской армии и недавнем Инкерманском сражении, в котором русская армия понесла большие потери. Однако и англо-французскую армию это сражение поставило в тяжелое положение. К тому же через неделю после боя, в Крыму случилась жесткая буря. Более двадцати английских и французских кораблей со снаряжением для войск пошли ко дну или разбились о скалы Крымского побережья. Отказавшись от активного наступления и штурма, англичане и французы отсиживались в укрепленных лагерях…
Сердобольная Юся продолжала отмечать в журнале, что у меня по-прежнему температура, чтобы я еще погостил в лазарете. Однако на двенадцатый день пожилой доктор Грунц сам померил мне температуру, осмотрел склеры глаз, измерил пульс, и тут же выписал.
После выписки охранник привел меня не в тюремный корпус, а в административное здание, к начальнику тюрьмы Терентьеву.
В кабинете сразу бросился в глаза большой портрет Николая I на стене. На портрете император был еще молод, с лихими закручивающимися усами как у гусара. Полковник Терентьев молча показал на стул.
Когда я присел, полковник вежливо поинтересовался:
— Выздоровели, Никитин?
— Да. Вполне здоров.
— Почему вы мне сразу не сказали о Гарине? Что в прошлом судились с его отцом, самого Григория Гарина жестоко избили.
— Откуда вам все это известно?
— Земля слухами полнится. Кстати, Гарин обещал капитану Литвинову помочь скосить срок, если бы тот придушил вас в старой башне. Они хотели сбросить тело в подвал и сказали бы, что вы сами поскользнулись. Гарин семь месяцев назад в Виаборге оставил боевую позицию. Его разжаловали из лейтенантов и осудили. Он отсидел полгода в комендатуре в Кронштадте, а после остался там и служить ефрейтором. Три недели назад попросился в Петропавловку, думаю специально из-за вас. Ефрейтор Гарин — довольно неприятная личность. Теперь после лазарета он надолго загремит на Соловки.
— После лазарета?
— Три дня назад Гарин взял увольнительную в город и похоже, хорошенько погулял в кабаке. Под утро его нашел случайный извозчик на мостовой, голова в крови, ребра переломаны… но живуч оказался, гаденыш. Оклемался
в больнице. Как говорили в моей деревушке — говно не тонет. Гарин уже признался в сговоре с бывшим капитаном Литвиновым.— Вот урод…
— Ступайте, Никитин. Начальство просило меня, чтобы с вашей головы больше ни один волосок не слетел. Похоже вы и вправду важная птица. Сидите себе спокойно, голубчик. У нас же здесь почти как у Христа за пазухой…
Дни проходили в унылом однообразии, как обычно и бывает в тюрьме. За два месяца я сблизился и даже подружился с сокамерниками.
Из рассказов охранников я знал, что Севастополь все так же осажден. Англо-французская армия каждый день обстреливает город, уже несколько раз Севастополь пытались взять штурмом, но безуспешно, защитники города держались за каждую пядь земли и даже иногда сами делали вылазки.
Зима выдалась холодной, хотя толстые стены тюрьмы надежно защищали от пронизывающих ветров. Я часто просыпался по ночам и думал о своей странной судьбе. Почему так долго длится следствие? Неужели на меня и вправду повесят шпионаж в пользу англичан? Тогда это все… Но почему офицеры из Департамента Генштаба не свяжутся с Редклифом? Я ведь так многое сделал для своей страны, неужели все для того, чтобы в конце концов закончить жизнь на каторге или виселице…
Время тянулось мучительно долго. В середине декабря нас покинул майор Чернов, его перевели на поселение в Тобольск. А вскоре и меня неожиданно вызвали к начальнику тюрьмы. Я брел медленно, ожидая самого худшего.
Полковник Терентьев тоже оказался в плохом настроении. Он тихо произнес:
— Что же, давайте прощаться Никитин. Даже не знаю, куда вас теперь отправят…
— То есть как не знаете…
— Бумага на вас пришла из Департамента Министерства Обороны. Просили доставить с вещами.
— Да нет у меня никаких вещей…– пробормотал я.– Куда же меня теперь?
Терентьев печально вздохнул и пожал плечами.
Глава 19
Молчаливый майор Лебедев доставил меня в гостиницу и сообщил, что заедет в половине третьего. Он дал время, чтобы я пока привел себя в порядок. В номере висел новый драповый костюм, пальто, форменные брюки и ботинки. Я попросил прислугу наполнить ванну и почти час блаженствовал в теплой мыльной воде. После заказал обед в номер.
Ровно в три часа майор доставил меня в Министерство Обороны. Мы вошли в большой светлый кабинет. У окна стояли двое, высокий мужчина лет сорока, в длинном черном сюртуке и худощавый пожилой генерал с небольшой бородкой. Майор Лебедев сразу удалился.
— Здравствуйте, Андрей Иванович!– улыбнулся высокий мужчина.– Я полковник Лазарев из Департамента Генерального штаба. Это генерал-лейтенант Касьянов, помощник военного министра.
Я кивнул и пожал руки обоим офицерам.
— Андрей Иванович,– тихо произнес полковник.– В отношении вас следствие закрыто и дело прекращено. Вы полностью свободны.
— Спасибочки…– пробормотал я.
— Честно скажу, жандармерия как всегда слегка перегнула палку. Даже Дубельту досталось по шапке за самоуправство…
Я молчал. А что толку? Два месяца отсидел, можно сказать, запросто так. Да еще чуть не грохнули в тюряге.
— Андрей Иванович, мы внимательно ознакомились с вашим показаниями. Вы оказали неимоверную услугу, завербовав британского ученого и доставив в Россию подводную лодку. Более того, мы еще в феврале получили ваши чертежи и начали производство подлодок в Николаеве.