Бронелетчики. Кровь на снегу
Шрифт:
Но использовать препарат, который войдет в широкую практику лишь через несколько десятилетий, да еще в присутствии посторонних, категорически запрещалось. Вот и приходилось действовать по старинке… А получить нужную информацию надо было – иначе действия 44-й дивизии, а значит, и всей миссии Спасателей времени могли оказаться под угрозой. Из двух зол всегда приходится выбирать меньшее…
У майора Злобина была надежда, что удастся обойтись вообще без физического воздействия, одной психологией – радист не выглядел таким уверенным и упертым, как лейтенант Руннель, значит, и разговаривать с ним будет легче.
Из документов знали, что рядовой Вяйне Пасонен был призван в армию совсем недавно, прямо
Причем совершенно случайно – лейтенанту понадобился новый радист вместо убитого, и он взял первого, кто оказался под рукой. Но Вяйне, в отличие от настоящих диверсантов, храбростью никогда не отличался и быть героем совсем не мечтал. Это было первое его задание в тылу противника, оно же могло оказаться для него и последним. Это Вайне прекрасно понимал. А умирать совсем не входило в его планы…
И вот, растерянный и напуганный до полусмерти, он сидел на стуле перед майором Злобиным и со страхом ожидал своей участи…
Капитан Лепс пошире раскрыл саквояж и стал медленно, неспешно доставать из него инструменты и демонстративно раскладывать на столе. При свете керосиновой лампы матово блеснули острые скальпели, различные металлические зажимы, стальные зонды, стеклянные шприцы и длинные, страшные иглы.
На самом деле это был обычный полевой хирургический набор, но ведь пленному знать об этом совсем не обязательно… Пусть думает, что хочет. Или представляет, что ему больше кажется. Особенно если у него богатое воображение…
Вяйне со всё возрастающим беспокойством смотрел на отливающие холодным блеском страшные хирургические инструменты и особенно – на ужасного вида скальпели и ножницы. Он уже не сомневался, что его сейчас будут пытать – ведь он столько слышал о зверствах большевиков, сдирающих живьем кожу с человека или вырывающих клещами ему зубы! А для чего, спрашивается, нужны все эти ужасные металлические штуки? Ясно же, что не для игры в фанты!
И русский доктор такой мрачный, у него холодные, безжалостные глаза… Глаза настоящего садиста и убийцы. Ему, наверное, человека прирезать – что муху прихлопнуть. Не дрогнет ни единый мускул на лице. И при этом доктор еще улыбается, смотрит приветливо, ласково, а сам тем временем сноровисто ножи свои проверяет, достаточно ли острые…
Лицо Вяйне Пасонена сделалось совсем белым, губы мелко затряслись, а лоб покрылся липким холодным потом. Он не мог оторвать взгляда от блестящих инструментов на столе и находился, кажется, уже на грани обморока…
Леонид Лепс заметил состояние «пациента» и широко улыбнулся, потом достал из саквояжа большие ножницы. Не спеша пощелкал ими, проверяя, насколько они свободно ходят, и положил на самом видном месте. А затем вынул большую хирургическую пилу. Поднес поближе к свету, как бы осматривая зубья, потрогал большим пальцем и удовлетворенно кивнул – нормально, острые.
При виде пилы Вяйне дернулся всем телом, пытаясь бежать вместе со стулом, но старлей Овсянников, стоявший позади него, тут же схватил за плечи и усадил на место. Он уже понял замысел Лепса и стал активно ему подыгрывать:
– Сиди и не рыпайся, – зло прошипел Овсянников в ухо бедному радисту, – все равно, гад, никуда не денешься. А вы, товарищ капитан, не беспокойтесь, делайте спокойно свое дело, я этого пацаненка подержу…
Овсянников сжал захватом шею Пасонена, чтобы тот не мог даже шевелиться, Вяйне захрипел и выпучил глаза. Казалось, еще мгновение, и он отключится. Лепс поднял повыше хирургическую пилу и приблизился к пленнику, как бы прикидывая, что бы ему отрезать в первую очередь. Обошел вокруг
и деловито произнес:– Ну что ж, приступим, пожалуй, чего время тянуть. Принесите мне какую-нибудь простынь или пару полотенец, а то, боюсь, крови много будет, запачкаюсь. И воды – чтобы в чувство нашего друга приводить…
– Нет! – крикнул по-русски Вяйне. – Не надо, я все скажу!
Он уставился белыми от страха глазами на пилу в руках капитана Лепса.
– Уберите это, пожалуйста…
– Хорошо, – тут же вмешался майор Злобин, до того, казалось, совершенно безучастно наблюдавший за всем происходящим, – пилу мы уберем. Если вы согласитесь правдиво ответить на все наши вопросы…
Вяйне быстро закивал – да-да, соглашусь.
– Но если вы будете врать… – угрожающе произнес Леонид Лепс, поигрывая пилой.
– Нет-нет, – затряс головой Вяйне, – не буду. Я всё скажу, честное слово…
– Товарищ старший лейтенант, отпустите пленного, – с напускной строгостью приказал Овсянникову майор Злобин. – А вы, доктор, отойдите от него. Не время еще…
Командир разведчиков немедленно ослабил захват, выпрямился и встал позади пленного, как бы говоря: «Я здесь, за тобой, и если ты вздумаешь хоть раз дернуться или даже громко чихнешь…» Леонид Лепс с видимой неохотой вернулся к столу и опустился на скрипучий стул. Но зубастую пилу не убрал – продолжал держать в руках, любуясь ее красотой и блеском.
Вяйне тяжело сглотнул слюну и попросил воды. Овсянников поднес к его трясущимся губам фляжку. Радист сделал глоток, сморщился и закашлялся:
– Водка!
– Конечно, – пожал плечами Овсянников, – что же еще! Не воду же нам, русским, пить… Самый наш напиток!
И весело засмеялся – славно пошутил! Финн кисло улыбнулся и приложился к фляжке – глотнуть для бодрости.
Дальше разговор пошел легко и непринужденно: майор Злобин задавал вопросы, а Вяйне – отвечал. Как выяснилось, он довольно хорошо говорил по-русски, почти без акцента. Что, впрочем, было неудивительно: его мать, урожденная Татьяна Одинцова, сбежала в 1918 году из революционного Петрограда в Финляндию и поселилась у друзей в Хельсинки. Через несколько лет вышла замуж за финского инженера и родила ему сына. А три месяца назад юного Вяйне Пасонена, студента университета, неожиданно призвали в армию. Раз хорошо говоришь по-русски, то послужи защите своего Отечества от страшных большевиков…
К несчастью, тот, кто принимал такое решение, не знал, что рядовой Пасонен панически боится врачей, и особенно – хирургов. В раннем детстве ему пришлось перенести довольно сложную и болезненную операцию – повторно сломали неправильно сросшиеся кости на левой руке, следствие детской шалости – грохнулся с дерева, – и мальчик навсегда запомнил холодный, мертвый блеск хирургических инструментов.
С тех пор он старался избегать врачей, предпочитая терпеть боль, но не обращаться к ним за помощью. Лишь бы не видеть снова эти ужасные металлические штуки! К счастью, здоровье у Вяйне было отменное, и с докторами он встречался крайне редко. А хирургические операции вообще больше ему не потребовались…
Но вот он снова увидел хирургические инструменты, и детские ужасы всплыли в памяти. И полностью парализовали его волю…
Через полчаса допрос был закончен – Злобин узнал все, что хотел. Как он и думал, финны планировали обойти 305-й полк с тыла, отрезать от основных сил 44-й дивизии и зажать на узкой рокаде у селения Пюнямя. Единственным способом избежать этого было самим перекрыть опасный участок и поставить надежный заслон. А лучше – разбить финский батальон до того, как он пойдет в поход. Напасть неожиданно, разгромить, разогнать ополченцев по лесам и, таким образом, обезопасить свои тылы, а также правый фланг 44-й дивизии.