Броненосный крейсер "Баян" (1897-1904)

Сказанное позволяет предполагать, что весь рассказ А.П. Штера о встрече русского отряда с “Ниссин” и “Кассуга” относился не к “Полтаве”, а к “Ретвизану”. Здесь же, продолжив его рассказ, уместно привести и сделанный в нем вывод: “малая сравнительно дальность боя нашей артиллерии играла существенную роль во всей русско-японской войне; даже новейшего типа броненосцы, как “Цесаревич” и “Ретвизан”, не могли соперничать с некоторыми из японских судов” (с.43).

Особенно фатальную роль сыграли эти обстоятельства в судьбе “Баяна”. Во множестве случившихся с ним боевых эпизодов он не мог достичь большего эффекта при присущих ему недостатках вооружения: наличии одноорудийных башен, не позволявших применять эффект залпа, неоптимальной — только две пушки — численность 8-дм артиллерии, малом угле возвышения орудий.

И судьба, не дождавшись проявления “Баяном” боевой активности, послала ему подрыв на японской мине. Это произошло при возвращении после перестрелки с “Ниссин” и “Кассуга”, спустя три часа после того, как подорвалась и едва ли не затонула входившая в состав тралящего каравана грунтоотвозная шаланда № 14. Перед этим в гавань успели войти “Новик”, канонерские лодки и миноносцы, в 18 ч благополучно прошел “Аскольд”.

“Баян” же, идя, судя по описаниям, тем же курсом — посреди расстояния между буйками выставленного минного заграждения сухопутного ведомства и затопленным перед входом в гавань пароходом “Хайлар”, правым бортом задел мину. Через пробоину затопило первую кочегарку, две угольные ямы и правый бортовой коридор против первой группы котлов. При небольшом крене на правый борт дифферент дошел до 2,1 м. Справившись у штурмана — какой путь короче — в гавань шли до Белого Волка, командир, резко прибавив скорость, решил входить в гавань. В 18 ч 40 мин успели встать на бочку и корабль сел на грунт. По указанию старшего офицера и под руководством лейтенанта В.И. Руднева подвели два пластыря, часть переборок подкрепили под руководством трюмного механика Б.П. Кошелева. В помощь плохо державшим пластырям — пробоина длиной 9,75 м пришлась на боковой киль — для откачивания воды подошло портовое судно “Силач”. Пришлось экстренно тралить рейд, после чего только в 20 ч 40 мин в гавань смогли ввести “Ретвизан”. “Паллада” заняла на рейде место дежурного крейсера.

Взрыв “Баяна”, появление под Порт-Артуром почти всего японского флота и неспособность справиться с минами, которыми, по словам В.К. Витгефта, весь район был забросай “даже до бонов”, лишили командующего готовности поддерживать оборону подступов к Порт-Артуру. Войска отступили в крепость.

Авторы истории МГШ не дали объяснения причин появления мин, а в “Боевой летописи русского флота” (с. 294–295) день 14/28 июля 1904 г. оказался вовсе изъят. Слишком, видимо, несбалансированным получалось у советских историков изложение событий — за три дня до взрыва “Баяна” флот потерял бездарно погубленный единственный 30-уз миноносец “Лейтенант Бураков”, бывший незаменимым для прорыва блокады с депешами в Чифу. Его подорвал минный катер с броненосца “Миказа”, прокравшийся под берегом в бухту Тахэ. Таким же образом был подорван миноносец “Боевой”, и чудом избежал попадания торпеды “Грозовой”.

Повреждение подводного борта после подрыва на японской мине

Провал в судьбе “Баяна” на страницах “Боевой летописи” вот уже более 50 лет остается без объяснения, отсутствуют какие-либо упоминания о действиях корабля в море после отражения им 4/17 июля мифической атаки японского “торпедного катера”, отсутствие его в бою 28 июля в Желтом море. Корабль упоминался лишь участием его личного состава в обороне на сухопутном фронте. Недопустимым, видимо, считалось признание подавляющего превосходства противника в технике, тактике, искусстве применения минного оружия, одержанной японцами победы в минной войне, как и неспособности “пещерных адмиралов” развернуть необходимой мощности тральные силы. Нельзя не согласиться с правотой В.К. Витгефта, выразившего неодобрение поступка командира миноносца “Расторопный” лейтенанта В.И. Лепко (1867-?), который, не проявив выдержки, поспешил выпустить торпеду по проявившему непослушание и агрессивные намерения английскому пароходу. Пароход в случае обнаружения военной контрабанды мог быть конфискован и использован в качестве тральщика.

Результаты минной войны и судьба эскадры были бы, наверное, иными, если бы в составе тральных сил были применены все те пароходы (часть их непродуманно затопили на рейде для его защиты) все те плавучие средства, которыми располагал Порт-Артур и порт Дальний, а также весь флот из 16 пароходов, что были присланы японцами для закупорки входа в гавань 11 февраля, 14 марта и 20 апреля. Восстановить их не составляло большого труда, хотя ремонтное наследие адмирала Греве было столь плачевно, что решено было отказаться даже от ремонта заградителя “Амур”, незначительно повредившего днище о камни 3 июня 1904 г. Флот, оказывается, исчерпал запас мин, и заградитель, который мог бы послужить в качестве тральщика и сторожевого корабля, до конца осады оставался в бездействии. “Пещерным адмиралам” было выгоднее использовать экипаж корабля для отправки на боевые позиции. То же предстояло и “Баяну”.

Так приходилось расплачиваться за провалы в предвоенной подготовке, так были предопределены все те утраты, потери и неудачи, которые теперь должны были переживать корабли. Нельзя не вспомнить и о подводной лодке, которая могла резко понизить активность японского флота и о которой великому князю генерал-адмиралу в своем втором письме от 29 февраля 1904 г. написал лейтенант С.В. Шереметев.

Будь порт-артурская оборона насыщена всеми доступными тогда флоту средствами борьбы и ремонта кораблей, судьба “Баяна” мола бы не потеряться на страницах “Боевой летописи”. Эти ее недомолвки вполне устраняются выпущенной в 1913 г. и уже не раз упоминавшейся раоотой исторической комиссии МГШ. В ней (“Действие флота”, кн. 2, СПб, 1913, с. 294–295) говорилось: “Катастрофа с “Баяном” вывела его окончательно из строя; хотя он по выходе из дока и производил по временам перекидную стрельбу, на полную боевую силу.”

Этот лучший и единственный броненосный крейсер в Порт-Артуре так и не удалось восстановить. Причин к тому было несколько, по главной было желание “пещерных адмиралов” воспользоваться аварией корабля для его полного разоружения уже перед вводом в док. С корабля, “чтобы не надломился” (кн. 2, с. 304), сняли все 6-дм и 75-мм пушки. Они были переданы частью на сухопутный фронт, частью для восполнения ранее отданной на береговые укрепления артиллерии броненосцев “Победа”, “Пересвет”, “Ретвизан”, “Севастополь”, “Полтава” (“Документы”, С-Пб, 1913, отд. 3, кн. 1, вып. 6, с. 238). Две из 6-дм пушек, уже поданные к борту “Ретвизана” на барже, утонули с ней вместе при обстреле японской осадной артиллерией.

Разоружению своего корабля содействовал, как ни горько это признать, и его командир. Этот самый популярный из флотских офицеров, о котором, приводя похвальный отзыв лейтенанта С.З. Балка (1866–1913) — “таких людей немного” — и в столь же восторженных выражениях (это тот командир, “который дает своему крейсеру и ум и отвагу”) писал в своей книге художник Н. Кравченко (с. 160–161), успел, видимо, почувствовать утомленность от уже достигнутых с начала войны высших боевых отличий. Сложившееся у него мнение о дальнейшей роли флота в войне он с особой обстоятельностью высказал на совещании 11 командиров и флагманов, которое В.К. Витгефт созвал 15/28 июля 1904 г.

На вопрос Командующего эскадрой “оставаться ли флоту в Артуре до конца, помогая чем можно на берегу в обороне Артура”, только двое: капитан 1 ранга Н.О. Эссен и контр-адмирал Н.А. Матусевич высказались за немедленный уход флота во Владивосток. Остальные не допускали ухода. Р.Н. Вирен предложил наиболее радикальный план капитуляции перед Того. “Флоту оставаться в Артуре, составляя с ним нераздельное целое, но разделить суда на те, которые будут выходить на рейд, и другие, которые останутся в гавани, окончат кампанию, и вся команда их пойдет на берег и примет участие в обороне Артура”.

Вековая слава флота, заветы С.О. Макарова, готовившего флот к решительному сражению и, наконец, прямые настояния Е.И. Алексеева, начавшего запоздало усваивать трезвый взгляд на стратегию войны — ничто не могло поколебать ущербность мышления собравшихся по воле случая в Порт-Артуре “флотоводцев”. Вбитый с детства синдром героики севастопольской обороны парализовал их ум и сознание. Никто не хотел понять, что в отличие от Крымской войны, где флот был обречен на гибель из-за полной технической отсталости и отсутствия какой-либо другой защищенной базы, война в Тихом океане имела реальную победную альтернативу. Имея на своей территории исторически обретенную базу — Владивосток и дождавшись подкреплений из Балтики можно было овладеть морем и решить исход войны в пользу России.

Но что можно было ожидать от всех этих питомцев ценза, из которых на состоявшемся ранее совещании 4 июля (мнение Р.Н. Вирена в сборнике документов не приводилось — он был в море) только Н.К. Рейценштейн признавал возможность прорыва (под прикрытием “Аскольда”, “Баяна“ и “Новика” (“Документы”, отд. 3, кн. 1, вып. 5, с. 101).

На грани маразма находился и сам командующий эскадрой. В телеграмме от 22 июня в очередной раз “доказывая” Е.И. Алексееву невозможность прорыва во Владивосток, он писал: ”Не считая себя способным флотоводцем, командую лишь в силу случая и необходимости, по мере разумения и совести, до прибытия Командующего флотом. Боевые войска с опытными генералами отступают, не нанося поражения, почему же от меня, совершенно неподготовленного (четыре года начальник морского штаба — P.M.), с ослабленной эскадрой, 13-узловым ходом, без миноносцев, ожидается разбитие сильнейшего, отлично подготовленного, боевого 17-узлового флота неприятеля с громадным числом миноносцев. Принятие боя при данных условиях было бы не Синоп, а Сант-Яго”. (“Документы”, СПб, 1913, отд. 3, кн. 1, вып. 5, с. 46).