Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов
Шрифт:
Исчурков поднял голову, ничего не сказал.
— Зато исполнение какое!
Текст был набран первоклассной машинисткой на отличной бумаге.
— Видно на самом верху перепечатали… Для президиума Съезда!
Игумнов прочитал еще абзац.
— " Она любила меня, воспитывала в меру своих скромных возможностей и спсобностей честного человека…»
— Ниже там о тебе персонально.
Исчурков готовил какой–то документ начальству — спешил. Разрезал, клеил…
— «Работники уголовного розыска из низменных побуждений и корыстных мотивов стали наживаться на моем
— И дальше…
— " Совершенно пьяные Игумнов и Бакланов, грозя мне смертной расправой, унижали честь и достоинство моей супруги…»
Игумнов щелчком отбросил бумагу.
— Чушь!
— Осторожно! — Исчурков подхватил бумагу. Жалобу полагалось возвратить в ЦК КПСС. — Там еще. В самом низу…
Один из абзацев был отчеркнут.
Игумнов узнал текст — те же обвинения присутствовали в жалобе на имя Генерального прокурора, с которой их знакомила следовательша:
— «… Начальник уголовного розыска Игумнов и инспектор ГАИ нагрудный знак «МО–14565» Бакланов сразу после задержания немедленно подвергли меня жестокому избиению, грозили поломать ребра и изнасиловать…»
— Жалоба взята на контроль, Игумнов. Установлен срок для проверки и дачи ответа…
Игумнов почувствовал, как это с ним уже случалось в последнее время, нога его неожиданно дернулась…
" Становлюсь психом…»
— От меня–то что требуется?!
— Для начала напишешь объснение.
— Объяснения убийце? — В глазах что–то поплыло — серое пятно, закрывшее свет. — Этого не будет!
— Что ты хочешь сказать?!
— Пошли им его собственноручное признание! Как он взял из багажника металлический прут, положил девчонке на горло и встал на него. Наблюдал: как она умирает…
Мутная пленка сейчас уже плотно прикрыла нижнюю часть глаз. Голова Исчуркова была теперь словно отрезана от туловища.
— А то, видишь ли, Съезд всполошился: «Подумайте только: у убийцы в какалке косточка застряла!»
Исчурков едва не потерял дар речи.
— Подумай, что ты позволяешь себе!
— Все! — Игумнов поднялся.
На вокзале было полно дел.
Он уже шел к дверям. Внизу его ждал Бакланов с машиной.
— И больше меня по этому делу не вызывай, Исчурков!
— Знаешь, что тебе за это будет?
— А пошел ты…
Место начальника отделения розыска не было синекурой: низкий оклад, рабочий день до глубокой ночи, постоянный мальчик для битья. Со стороны сюда не шли. Начальники вокзальных розысков были примерно одного возраста, прошли примерно один и тот же путь. Лесенка была одна: опер — старший опер — зам
начрозыска… Если начальника розыска понижали — она падал сразу до старшего опера.
— Смотри, не пожалей, Игумнов! Есть данные: с регистрацией совершенных преступлений у тебя не все чисто!
— Еще бы!
Грехи начальников розысков были все, как на ладони. До времени на них закрывали глаза.
Сверху требовали: «все преступления зарегистрировать и все раскрыть..» Хотя все понимали — требовать полной регистрации преступлений и стопроцентной их раскрываемости, по меньшей
мере, безнравственно.Начальники розысков регулировали возбуждение уголовных дел. А на деле укрывали от регистрации кражи чемоданов, сумок, вещей из контейнеров, раскрытие которых было бесперспективным. Полученным в результате бесчисленных фальсификаций процентом генералы отчитывались перед министром, а тот, в свою очередь, перед ЦК КПСС и это всех устраивало…
Кроме председателя КГБ, боровшегося с МВД за влияние на власть…
У двери Игумнов обернулся:
— Я тебе сам дам список всех незарегистрированных краж. Там сотни три чемоданов! Представляешь? Сразу отличишься! Завалишь показатель всей Федеации. КГБ скажет ли тебе спасибо…
Игумнов пришел в себя уже за дверью.
Впереди по коридору шел генерал Скубилин. Начальник управления шел в туалет. Обгонять его подчиненным не полагалось.
" Делает вид, что ничего не знает! Ни про укрытые кражи, ни про выстрел на перроне. Ни про то, как раскрыто убийство на Белорусском… Какого черта!..»
СКУБИЛИН
— Товарищ генерал… — За Скубилиным бежал его помощник, чудной, напрочь лишенный оперативного чутья статистик, которого готовили на пенсию. — Товарищ генерал…
Он догнал Скубилина у самого туалета.
— Звонил заместитель транспортного прокурора…
Скубилин приостановился, повернул голову.
— У него новость по поводу нашего сотрудника Саидова. Помните? Ну, который родственник… — Помощник намекал на Авгурова. Он все–таки успел докричать свое. — Вымогательство у мясника. Вы в курсе..
— Ты бы еще на колокольню забрался… — Скубилин остановился, досадливо повертел пальцем у виска. — Вот уже поистине " заставь дурака богу молиться…» Все?
— Еще заместитель министра генерал Жернаков…
— Ты сказал, что я здесь, в Управлении?
— Да. Он перезвонит…
Звонок раздался минут через десять после того, как Скубилин возвратился к себе. Генерал наскоро пил жидкий чай, заваренный все тем же помощником.
Звонил заместитель министра:
— Ты радио слушал днем?
— Нет, Борис Иванович. А что? — Скубилин уменьшил звук работавшего сбоку на столике телевизора.
Жернаков помедлил:
— Иногда надо не только телевизор, но и радио включать. Про твоего Саида Саидова речь вели. В курсе?
— Первый раз слышу!
— Транспортный прокурор освободил его из под стражи.
Скубилин не поверил своим ушам.
— Саидова?!
— Транспортный прокурор сам приехал к нему в Бутырку — извиняться! Представляешь, как сейчас Ильин с Авгуровым торжествуют… Какое у них настроение!..
— Ничего не понимаю! А что с мясником?
— Уже в Бутырке! Санкцию дал Московский прокурор…
— Сейчас я свяжусь с его заместителем. Узнаю…
— И сразу перезвони.
Через минуту на проводе у Скубилина уже был все тот же заместитель транспортного прокурора Дороги.
На этот раз судачили не о парилке, ни о деликатесах. Ни о детективах.
Зампрокурора был в полной прострации от случившегося.
— Я звонил на Радио. Там все тоже в недоумении…
— Что за эфир?