Бросок на Альбион

Шторм бушевал еще день, будто там, в глубине моря, кто-то очень злой правил тризну по погибшим. Буйную тризну, страшную.

Мать узнала о несчастье на третий день после крушения. Сына своего она отыскала под обломками корабля, похоронила, крест на могиле поставила, крепкий, дубовый, хотела сходить в монастырь Ле Бек к Херлуину, но раздумала, не решаясь тревожить человека, с которого началось у нее в жизни все хорошее и нехорошее. На могилы сына и мужа ходила часто, но потом – все реже. Умерла она в один год с основателем монастыря Бек, хотя и не знала об этом.

Херлуин в последние годы жизни, казалось, смирился со всем, со всеми. Ланфранк, хоть и стал архиепископом Кентерберийским, не забывал о Ле Беке, о Херлуине, да и Вильгельм часто посылал в этот монастырь дары с Альбиона. Только не нужны они были Херлуину. Он мечтал в последние годы лишь об одном. Он умереть хотел позже Вильгельма. Он зла ему не желал. Он лишь хотел умереть после дюка Нормандии, ставшего королем Англии. Ему это не удалось. Он умер раньше, в 1078 году.

КТО ПРЕНЕБРЕГ ХАРАЛЬДОМ СУРОВЫМ

«Человек – извечная жертва своих же истин».

Ш. Руставели. Грузинский поэт. XII в.

«Разум не от старости и не от младости».

Курдская поговорка.

Слухи о победах Вильгельма сына Роберта Дьявола, ставшего королем Англии, доходили до Эллисив. Она относилась к ним равнодушно. Ее не интересовали дела королей, князей, императоров, она жила в доме, построенном еще при Харальде на скалистом берегу моря, иной раз выходила по вечерам под навес, где когда-то англичанин Тости уговаривал ее мужа пойти войной на Англию, на короля Гарольда. Море слушало ее думы, порою что-то шептало недовольное, со злобой било волной о скалы, а то и ревело штормово, но никогда Эллисив не замечала в голосах моря осуждения ее мужа, короля Норвегии Харальда сына Сигурда Свиньи. Быть может, дочь конунга русов так себя настраивала: слышать только хорошее о муже. А, может быть, море и люди жалели скромную, тихую женщину. Кто знает? Но ей было приятно, что о бывшем конунге Норвегии, Харальде Суровом, плохо не говорят.

Однажды – три года минуло после гибели Харальда – в дом на прибрежной скале прибыл путник из Альбиона, сказал, что ему нужна Эллисив по важному делу. По какому, не сказал, хотя все в Норвегии знали, что у Эллисив самым главным делом жизни является память о погибшем муже.

– У госпожи нет важных дел, – слуги пытались отказать бедному путнику.

– Есть. Я знаю, – упрямо заявил тот и спокойным голосом добавил: – Я не уйду отсюда.

Из покоев вышла во двор Эллисив. Путник узнал ее, смело сказал:

– Я был на корабле Харальда. Меня ранили. Я потерял много крови и чудом остался жив. Я должен передать тебе вису Харальда.

– «Висы радости», все до единой, он прислал мне по пути из Византии в Гардарики.

– Он сочинил еще одну вису.

– До чего же упрям! – не сдержался слуга, слушавший их разговор. – Тебе ясно сказано…

– Сказано мне, но зачем говоришь ты?

– Тебе нужны деньги? – спросила Эллисив.

– Много вас тут шляется, – буркнул слуга.

– Я не шляюсь.

– Проходи, проходи в дом! – Эллисив заметно устала от словесной перепалки двух мужчин, путник охотно последовал за ней.

Она указала ему скамью в большой затемненной комнате, он отказался сесть, извлек из котомки свиток, передал ей. Первые несколько строк Эллисив читала без воодушевления, но вдруг лицо уже пожилой женщины, судьбой приученной ждать, напряглось.

– Но почему?! – шепнула она, продолжив чтение висы.

Корабль мой объехал Сицилию;Оружие наше блистало;Черный корабль, нагруженный воинами,Рассекал морские волны,Послушный воле наших надежд.Жаждая битв, я думал,Что ничего не может противиться моим желаниямНо русская деваПренебрегла мной.

Эллисив несколько раз прочла неслышным шепотом последние две строки, удивленно посмотрела на путника, спросила:

– Где взял ты эту вису? Здесь – рука Харальда.

– Он пел ее перед тем, как мы высадились на берег. Я удивился, потому что он записал вису на свитке. Мне удалось сохранить его.

Эллисив не дослушала его, углубилась в чтение:

Я бился с жителями Трёнделага,Их было больше нас,Мы выдержали жестокую битву.Я – еще совсем молодой –Оставил на поле битвы труп конунга,Закаленного годами.Но русская деваПренебрегла мной.

Вдова оторвала глаза от свитка, посмотрела удивленно на странного гостя. Тот робко заговорил, не зная, как вести себя:

– Я потерял много крови. Сначала с поля боя убрали раненых. Пришла ночь. Холод разбудил меня. Я пополз к своим. Наткнулся на какие-то вещи. Чьи они, не могу сказать.

– Скажи, почему он так написал? – спросила и испугалась своего вопроса Эллисив.

– Как? – путник, было видно, хотел поговорить.

– Так, – отрезала, впрочем негрубо, хозяйка и неожиданно добавила: – Я устала! Мне нужно отдохнуть. Утром мы закончим нашу беседу. Не уходи.

– Я не уйду, – путник понял ее.

Набросив на плечи большую темную шаль, она вышла под навес с жировой лампой в правой руке и со свитком – в левой.

Однажды нас было шестнадцать на корабле;Буря раздула паруса.Корабль захлебывался под тяжестью волн,И мы одни столкнули их в море.Жаждая битвы, я думал,Что ничто не может противиться моим желаниям,Но русская деваПренебрегла мной.

– Что ты такое выдумал, Харальд?! – воскликнула, обращаясь к морю, Эллисив. – Ты лучше меня знаешь, как я страдала без тебя те долгие годы, когда ты, по уговору с отцом, добывал себе богатство и славу на Юге. Почему ты сочинил такую вису?

Я изучил восемь упражнений,Битвы для меня нипочем,Ни один конь не выбьет меня из седла,Ловко я умею плавать,Отлично стою на коньках,В метании дротиков, в управлении весломЯ не знаю равных,Но русская деваПренебрегла мной.

К ней подошла старая служанка, сказала:

– Пора отдыхать.

– Погоди, – ответила Эллисив, передала ей лампу. – Держи. Я буду читать.

Ей очень хотелось понять, почему так грустна эта виса, почему в своем последнем походе Харальд сочинил ее.

Нет ни одной вдовы,Ни одной девушки,Которая не знала бы,Что во всех странах югаПервые лучи солнцаВсегда заставали меняНа поле битвы;Храбро рубился я мечом,Есть свидетели моих подвигов,Но русская деваПренебрегла мной.

Эти висы без сомнения принадлежали Харальду Суровому. Юношеский задор, гордость непобедимого поединщика, смельчака, – все было в висе его, Харальдово. Никто из известных Эллисив сочинителей не обладал столь искренней радостью и бахвальством: в этом был весь Харальд, посылавший ей «Висы радости». Но сейчас она услышала новое в его висах. Что же это? Всего две повторяющиеся строки? Но какой в них смысл? Какой? Харальд знал, как любит и любила его дочь конунга русов? В чем тут дело? Почему помудревший Харальд написал эту вису?