Брусилов

Брусилов вспоминал об этом с неудовольствием: «Мы называли эти вызовы кавалерии к Карсу «выходами на бульвар», и этот «бульвар», признаться, нам порядочно надоел». Гораздо увлекательнее, конечно, гнаться за турецким главнокомандующим по горным дорогам. Однако поручик Брусилов именно тут приобрел тот важнейший навык военного человека, без которого ни ему и никому другому до и после него не стать бы выдающимся полководцем: умение стоять под огнем. Это издали очень просто: стоять, когда в тебя стреляют, и не ложиться, идти вперед, под огонь, хотя непослушное тело само, кажется, готово поворотиться вспять, идти медленно, когда ноги как будто несут тебя быстрее и быстрее, слушать в грохоте боя команду и исполнять ее не мешкая (или отдавать нужную команду и показывать пример исполнения ее).

Этому нельзя выучиться в самых лучших военных училищах, не освоить на самых суровых маневрах. Это можно постичь, только находясь самому под огнем. Но только человек, сам не раз бывавший под огнем, только он поймет, что можно, а чего нельзя ожидать от другого человека, других людей, посылая их в огонь. Только он знает пределы возможного и невозможного здесь. И сможет точнее и лучше рассчитать все как командир. Раз за разом ходить и водить людей в атаку нерезвой рысью под огонь, под грохот разрывов и стоны раненых товарищей — это боевой опыт, который не имеет цены для будущего военачальника. Под Карсом Брусилов такой опыт приобрел.

Пока войска, осаждавшие Карс, вели изнуряющие, но нерешительные бои, главные силы русской Кавказской армии вели поначалу успешное наступление. Южнее Карса русский так называемый Эриванский отряд взял с ходу сильную турецкую крепость Баязет. Тем временем к северу от Карса на Черноморском побережье были успешно отражены турецкие десанты.

Турки, опасаясь полного разгрома на азиатском участке фронта, вынуждены были перебросить резервы в свою Анатолийскую армию, хотя эти резервы так нужны были в то время под Шипкой и Плевной! Итак, стратегическая задача, поставленная в начале войны перед Кавказской армией, выполнялась: силы противника оттягивались от главного театра военных действий. Но ведь можно и перевыполнить намеченные задачи, и такая возможность русскому командованию предоставлялась судьбой. Сложились благоприятные условия для решающего сражения с главными силами турок, отступившими в районе Сарыкамыш — Зивин, примерно посередине основной стратегической линии военных действий (Карс — Эрзерум). Стал вопрос перед командованием Кавказской армии — атаковать ли турецкие позиции, что называется, «на плечах отступающего противника», или дождаться падения Карса и тогда уже обрушиться всеми силами. Решение было принято опрометчивое — идти вперед, силы турок явно недооценивались, началось легкомысленное, плохо подготовленное наступление на Зивин.

Войска повел генерал Гейман. То был колоритный и экстравагантный человек, кантонист, довольно ловкий интриган и острослов, но безусловный авантюрист. Стремясь во что бы то ни стало связать свое имя с решающим, как он полагал, успехом в войне, Гейман направил свои войска прямо на лобовой штурм. Лорис-Меликов, находившийся при его отряде, тоже куда как не выдающийся стратег и тоже авантюрист, этот план утвердил. Перед атакой Гейман самоуверенно произнес слова, которые обыкновенно говорятся «для истории»:

— Я не веду сегодня колонн. Здесь и без того довольно генералов, нужно же им дать случай отличиться.

Отличились… Опытный Мухтар-паша собрал превосходящие силы, русская атака была отбита, турки сами перешли в наступление. Самоуверенность Геймана и Лорис-Меликова сменилась растерянностью, и русские войска покатились назад. Покатились далеко, даже осаду Карса пришлось снимать.

Брусилов подробностей этих еще не знал, просто однажды вечером по полку приказано было срочно собраться и отходить. Отошли они быстро, неожиданно для противника и без потерь, но настроение у всех было неважное. Тем более что все понимали: проиграли сражение не рядовые, а генералы. Так и было. Брусилову не раз предстояло еще убедиться в слабости высшего военного и политического руководства тогдашней России. Дряхлеющий правящий класс уже не мог дать из своей среды Петра Великого, Суворова или Кутузова. Под Карсом лишь в малой пропорции произошло то, чему Брусилов стал свидетелем в масштабах неизмеримо более огромных и последствиях более трагических. Только невероятная стойкость, лишь неописуемое мужество русских воинов позволяли армии восполнять неграмотное командование и плохое руководство.

В конце июня Брусилов и его товарищи оказались уже на территории России под местечком Игдырь (немного юго-западнее Еревана, в настоящее время на турецкой территории). Здесь простояли в бездействии месяца полтора. Было скучно, ибо серьезных боевых столкновений не происходило, но изнуряли страшная жара и очень плохое снабжение. Питались чем бог пошлет, причем солдаты и офицеры в эскадронах были тут в совершенно равном положении. Негде было даже нагреть воду, чтобы помыться как следует, не говоря уже о банях. Пропитанные потом рубахи приходилось кипятить в котлах, даже сменной пары не имелось, и вот Брусилову и его товарищам приходилось сидеть под буркой, пока единственная эта рубаха высохнет. Перевязочных материалов и лекарств не имелось вовсе.

Снабжение русской армии в описываемую войну было из рук вон плохое.

Война за освобождение балканских народов стоила русской армии больших жертв, ибо турки сопротивлялись мужественно и упорно. Но едва ли не меньшие потери наши солдаты понесли… от собственных же интендантов. В упомянутом уже сборнике «Русско-турецкая война 1877–1878 гг.» со ссылками на соответствующие документы пишется об этом: «Интендантство действующей армии России заключило специальный договор на поставку необходимых продуктов для войск с крупными торговцами Грегором, Горвицем и Коганом. Все они были иностранного происхождения и безразлично относились к целям войны. Договор рассматривался ими как хорошая коммерческая сделка. Компании Грегор — Горвиц — Коган считали, что война создала возможности для получения громадных прибылей. Снабжение армии проводилось скупо, солдаты нередко голодали и т. д. Множество русских солдат замерзли на балканских и кавказских перевалах от голода и холода по вине интендантов-гешефтмахеров: не нашлось одеял, теплой одежды, обуви и т. п.».

К началу сентября тверские драгуны вновь были переброшены в состав главных сил. Брусилов, как и все его сотоварищи, с радостью покидали голые, выжженные солнцем скалы вокруг Игдыря. Теперь-то, надеялись они, предстоят настоящие бои с противником — настоящие в их представлении, то есть лихие конные атаки, обходы противника, прорывы в тыл. Но и здесь русская армия вела пока пассивную позиционную войну. Зато подходили резервы. Рядом с брусиловскими драгунами стала только что прибывшая из Москвы 1-я гренадерская дивизия. По всему чувствовалось — вот-вот начнется…

И верно, готовилось новое наступление. Командование осталось прежним, те же Лорис-Меликов, Гейман и прочие, но сил у них теперь стало больше, причем особенно прибавилось артиллерии — для осад крепостей, которыми так изобиловала кампания в Закавказье, это было очень важно. С наступлением следовало спешить, ибо турецкое командование, переоценивая тактический успех Мухтар-паши, намеревалось даже перебросить часть сил Анатолийской армии на Балканский театр боевых действий. Это было бы недопустимо, ибо как раз в конце августа начали разворачиваться решающие сражения под Плевной — твердыней Османской империи в Болгарии.

Большим преимуществом русской армии в ее войне с турецкой феодальной военщиной была, как уже говорилось, поддержка местного населения. Летом из грузин и армян, проживавших тогда на территориях, принадлежавших турецкому султану, были сформированы вспомогательные и даже боевые отряды. Многие армяне, жители так называемой турецкой Армении, служили в нашей армий переводчиками, проводниками, разведчиками. (Сорок лет спустя турецкая озверелая военщина устроит во время первой мировой войны страшную резню мирного армянского населения, будет уничтожено около двух миллионов человек — мужчин, женщин, стариков, детей, навсегда обезлюдеют цветущие города и села, так безжалостно отомстили османские феодалы армянскому народу за дружеские чувства к России.)

…Ночь на 20 сентября огласилась артиллерийским громом. В ночной тишине и темноте, усиленная горным эхом, канонада звучала особенно впечатляюще. Тверской драгунский полк, построенный по тревоге, замер в ожидании приказа о наступлении. Лошади нервничали, переступали ногами, трясли головами, испуганно похрапывали. Справа и слева уходили вперед пехотные колонны, молча, без криков и песен, тяжко ступая по каменистым дорогам, а драгуны все стояли. Наконец, когда вершины гор уже осветились ранними лучами, Брусилов услышал раскатистое: