Брусилов

— Мы знакомы с вами,— сказал он тихим, но многозначительным голосом.— Я князь Юсупов (19). Мы встречались у Дмитрия Павловича. Он говорил мне о вас на этих днях. Я вижу, что вы торопитесь, и не задержу вас, но очень прошу позвонить во дворец и условиться с великим князем о дне встречи. Все эти сборища я считаю излишними и не рекомендую подвергать себя риску по пустякам.

— Но в чем же риск? — нетерпеливо перебил его Игорь.

Высокомерный и безапелляционный тон Юсупова вызывал раздражение.

— А знаете ли вы, что Распутин охраняется сыщиками целых трех учреждений? И никто не поручится, что среди присутствующих не было такого, кто бы сегодня же не доложил ему о нас. Его охраняют шпики министерства императорского двора — по желанию императрицы, шпики от министерства внутренних дел и шпики—от кого бы вы думали? — Не имею представления.

— Шпики от банков, махинации которых Распутин поддерживает. Вот почему тот, кто серьезно намерен уничтожить Распутина, не должен сам идти в руки зверя.

— Я не вижу, однако, оснований,— перебил его Игорь сухо,— почему бы мое здесь присутствие изобличало меня в злостных намерениях... Вряд ли кто-нибудь из собравшихся способен на выполнение акта, а возмущаться никому не запрещено. Кто только теперь этим не занимается!

Юсупов держался прямо, подтянуто, как подобает юнкеру перед офицером, но он был старше Игоря годами, значительно выше стоял по общественному положению, и какая-то неприятная нотка превосходства звучала в его голосе.

— Вы ошибаетесь. Здесь найдутся дельные люди.

— Вы думаете? — в тон ему подхватил Игорь.

— Убежден. Один из них перед вами.

От неожиданности Игорь чуть подался назад.

— А другой,— можете положиться на мою скромность,— все в том же тоне продолжал Юсупов,— другой — вы сами.

Он протянул Игорю руку, Игорь невольно пожал его холеные пальцы, не успев ни возразить, ни возмутиться.

— Итак, не забудьте позвонить Дмитрию Павловичу,— буднично-небрежно сказал Юсупов на прощание и, четко повернувшись на каблуках, пошел к выходу.

VII

— Каков наглец? — бормотал Игорь, последним выбегая на улицу и растерянно оглядываясь по сторонам.— Кто дал ему право? Что за тон!

Спустились сумерки, ветер поддувал под шинель, сверху сыпало что-то холодное. Игорь сделал несколько нерешительных шагов. Сердце билось учащенно, бестолково.

— Эх! Шут с ними со всеми! Как решил, так и будет! — выкрикнул он упрямо и зло.

— А вы всегда думаете вслух?

Игорь дернулся в сторону. Рядом шлепал по лужам Мархлевский.

— Плохая привычка для заговорщика.

— Вот те раз! — обрадовался Игорь.— А я вас искал, хотел выйти вместе. Представьте — узнал вас не сразу, а помню хорошо. Вы тот самый капитан, что лежал со мной рядом в виленском лазарете.

— Тот самый,— добродушно согласился Мархлевский.— Я узнал вас тотчас же... Вы мало изменились с тех пор, возмужали немного... А я тогда лежал пластом, кикиморой небритой, правда, и сейчас у меня щетинка...— Капитан, посмеиваясь, провел рукой по шершавой щеке.

— Как странно мы встретились,— помедля, снова заговорил Игорь,— никак не ждал... в таком месте... при таких обстоятельствах...

— А вы все еще мучаетесь? — быстро метнул на него взглядом Мархлевский.

— Да. Мучаюсь. И вам не верю, что вы не мучаетесь тем же. Иначе зачем бы пришли вы к Кутепову.

— Вот те раз! — Добродушные складки пошли гулять по обтянутым щекам Мархлевского.— Кутепов — мой давний приятель, однокашник по Первому корпусу и Павловскому училищу. Вместе вышли в Литовский полк, да я вскоре был отчислен — пошел в глухую пехтуру на Дальний Восток, застрял в капитанах. А он так и остался столичной штучкой и обогнал меня чином... Вы меня извините, но ходить к такому пошляку со своими мучениями— это уж смешно.

Игорь даже не нашел, что ответить, так сразили его слова капитана.

— В таком случае зачем же было сидеть, слушать других и самому выступать?

— А я люблю слушать. И говорить люблю. Вы этого не заметили в лазарете? У меня тогда голова болела зверски. Да и теперь нет-нет побаливает... Оттого и сослан в тыл.

— Все это не резон, — угрюмо перебил его Игорь.

— Нет, как же! Резон есть. Мне нравятся смелые люди. Я уверен, что смелый человек, при всей его глупости, на что-нибудь дельное да пригодится. Надо только его подзудить маленько.

— Значит, по-вашему, все, что говорили,— вздор?

— Что вы! Помилуйте! Сущая правда, а не вздор.

— Ну?

— Ну и хорошо, что заговорили. Даже такой зубр и закостенелый черносотенец, как Пуришкевич, и тот в колокола ударил. Вот и Кутепов мой — хоть и дурак, а и тот засучил рукава. Я его шире размахнуться подбиваю. Шире валяй! Повыше!— Мархлевский рассмеялся.

— Не понимаю я вас,— упрямо огрызнулся Игорь.

— Чего же не понять? В Евангелии, кажется, ясно сказано: «Придет час, когда и камни заговорят». Вот они и заговорили.

Игорь схватил Мархлевского за рукав шинели.

— Вы действительно считаете нас младенцами? Мархлевский произнес серьезно:

— Большинство из вас — политические младенцы. А Пуришкевич — политический шарлатан.

— Благодарю.

Игорь прибавил шагу, Он боялся своей несдержанности, где-то глубоко в душе не хотел ссоры с Мархлевским.

— Да вы не сердитесь,— добродушно убеждал его капитан, не умея соразмерить свой шаг с походкой Игоря: он был мал ростом и коротконог.— Вы и тогда на меня сердились и теперь. А право, не за что.

Игорь смягчился, попытался идти медленно, в ногу.

— Вы совершенно правы — в политике я очень несведущ, но мне кажется, что каждый честный человек...

— Бросьте, милый,— задушевно перебил его Мархлевский.— Стоит ли говорить! Кричи, не кричи, а революция все равно сметет все это к черту.

Игорь принагнулся и заглянул соседу под козырек.

— Вы революционер? — спросил он пытливо и требовательно.

Мархлевский усмехнулся.

— В лазарете вы меня за толстовца приняли,— ответил он,— а теперь революционером величаете. А я ни то, ни другое. Хотел бы замуж, да маменька не велит, — добавил он дурашливо и горько.— У меня мать чудесная. Такой другой не сыскать. Мы с ней вдвоем живем. И кофе пить очень любим. Но все-таки, скажу вам,— перебил он себя,— я настолько умен, что кое в чем разбираюсь и на пуришкевичскую глупость не пойду.