БСФ. Том 5-й дополнительный. Параллели

Это открытие привело его к сознанию безвыходности положения, ибо теперь он не мог отступить без объяснений — он не был способен вновь собрать дверной замок. Дверь, оклеенная обоями? Мог ли видеть ее профессор со своего места и была ли она вообще открыта?

В то время как он размышлял, пытаясь найти выход из этой гибельной ситуации, где-то хлопнула дверь. Вскоре до него донесся неясный голос. Он был неподражаем: лишь сторож Карамаллум обладал таким фальцетом. Несколько секунд царила тишина. А потом неожиданно крик, пронизывающий до мозга костей, раздался во всем доме. Этот крик донесся определенно со стороны двери, оклеенной обоями. Через несколько секунд повторился уже беспомощный стон, перешедший затем в хрип, который постепенно замер. Потом послышался опять писклявый голос Карамаллума. Он пел песню.

От страха Бруно почти потерял сознание. Профессор наверняка слышал ужасные крики — почему же он не реагировал на них? Что произошло за маленькой дверью? Раздались тяжелые приближающиеся шаги охранника. Открылась дверь, оклеенная обоями. Бруно увидел запачканный китель Карамаллума. Этому Самсону пришлось нагнуться, чтобы пройти в дверь. Он нес эмалированное ведро, наполненное до краев темной жидкостью. В нос ударил отвратительный запах, запах, который Бруно хорошо узнал за годы войны. Кровь. Этох страшный человек только что кого-то убил.

Карамаллум поставил ведро около двери, чтобы закрыть ее на замок и на засов. Из угла послышался голос профессора:

— Я передумал, Карамаллум. Дай напиться только Титусу и Вампусу. Рохуса сегодня кормить не будем, во всяком случае, не этим эрзацем.

— Но Рохус уже несколько дней питается консервами, господин профессор, — возразил Карамаллум. — Вы знаете, как я люблю Рохуса. И он так благодарен, когда ему дают свежую кровь.

— Ты оглох? — раздалось из угла. — Что мне делать с тобой? Содрать с тебя шкуру или опять сделать укол?

Карамаллум покорился, его распухшее лицо исказилось от страха. Он заверил, что сделает все, что требует от него господин профессор.

— Рохус получит сегодня то, о чем он мечтает с самого раннего детства, — заявил деловито фон Пу-лекс. — Слишком долго лишали мы его настоящего нектара, но это скоро изменится. Сегодня он вдоволь попьет из нашего гостя. Зачем же мы его выхаживаем? — Последовал истерический смех. — Малютка у материнской груди, ха-ха-ха… Этот Плат, однако, тертый калач, и намного хитрее, чем мы предполагали. Полчаса назад ему удалось взломать дверь. Решил от нас удрать: глупо с его стороны. Верно?

— Очень глупо, — оскалился великан.

— И теперь стоит, сосиска, наверху у лестницы и не знает, куда деваться. Включи свет, Карамаллум, и взгляни на него. Он дрожит как осиновый лист.

Карамаллум потянулся к стене. Вспыхнувший яркий свет ослепил Бруно. Голиаф испустил пронзительный крик и потребовал визжащим голосом, чтобы Бруно немедленно сошел вниз, иначе он сам достанет его.

Лестница закружилась перед глазами Бруно. Отпустив перила, он рухнул вниз. Спасительный обморок избавил его от ощущения боли. Карамаллум, ошарашенный быстрым появлением своего пациента, отскочил в сторону. Бруно ударился о ведро, содержимое которого разлилось по паркету.

3

Обморок был кратковременным. Очнулся он в кожаном кресле и тут же увидел прямо перед собой толстые стекла очков.

— Наконец-то, мой друг, — услышал он голос профессора. — А вы откалываете интересные номера, господин Плат. Не верится, что вы были солдатом. Ни с того ни с сего падаете в обморок. Посмотрите на ваше свинство. Вы пролили, по крайней мере, восемь литров крови!

Фон Пулекс отступил назад, прислонился к письменному столу и пристально смотрел на Бруно. Тот еще не совсем пришел в себя. Он заметил, что Карамаллум стоял на коленях в полуосвещенном зале и вытирал пол. «Не бред ли это? Может быть, я еще в Сталинграде?» — пронеслось у него в голове. Но, повернув лицо к профессору, он сделал открытие, которое его окончательно сбило с толку. Под распахнувшимся халатом фон Пулекса он совершенно отчетливо увидел черную форму. На петлицах сверкали серебряные черепа.

Он вспомнил о портрете. Обстановка прояснялась с каждой минутой. Это здание было тайным бастионом фанатиков, продолжавших воевать на свой страх и риск. Убежище было хорошо замаскировано, в противном случае его бы давно обнаружили. Но чем все-таки занимались эти люди?

Карамаллум закончил вытирать пол.

— Готово! — доложил он. — Что мне делать дальше, господин профессор? Я бы охотно пустил ему кровь.

Бруно почувствовал вновь, что колени перестали его слушаться и начали дрожать. Он вспомнил о предсмертных криках.

— Господин профессор, — сказал он, запинаясь, — у меня два ранения, и я был награжден Железным крестом… Я всегда выполнял свой долг… Я был на всех фронтах…

— Погромче, — прервал сто фон Пулекс, — я не понимаю ни одного слова из вашего бормотания. Плат, приятель, возьмите же себя в руки! Мужчина-немец, голубые глаза, белокурый — и такой жалкий вид! Итак, что за крест?

Бруно повторил свою мольбу.

— Постараюсь это учесть, — сказал профессор. — А почему вы не пошли выше ефрейтора?

Бруно повел виновато плечами:

— Я держался до самого конца, честное слово. Но, когда прорвались американцы и Иван уже прошел через Берлин…

Он замолк. Карамаллум подошел к нему, широко расставив ноги.

— Кто прошел через Берлин и что ты сказал про американцев? — осведомился он угрожающим тоном.

Бедный парикмахер собрал все свое мужество, подумав о Хинтергейсберге и своих надеждах.

— Разве вы не знаете, что война закончилась уже три недели тому назад? Мы проиграли, Гитлер, я хотел сказать фюрер, покончил с собой, велев сжечь себя в одеяле или ковре. Хромой… Я имею в виду Геббельса, также принял яд. И Гиммлер пропал, а Геринга они посадили…

Дальше ему говорить не пришлось, хотя его перечисление обещало настоящий драматизм. Карамаллум нанес удар. Бруно вскрикнул, из носа потекла кровь.

— Чтобы это было в последний раз, — пожурил профессор. — Я не переношу жестокость. А теперь у него течет кровь — жаль каждой капли.

Со скрещенными руками стоял фон Пулекс перед Бруно Платом, который больше ничего не понимал. Для безнадежно запуганного мечтателя в эти последние минуты война вспыхнула вновь. У него было такое ощущение, как будто он вошел в ворота ада. Ассистент профессора попросил извинения за свой поступок.

— Я не мог сдержаться, когда эта вошь так бесстыдно заговорила о фюрере.

— Понимаю, Карамаллум, тем не менее нужно быть осторожным, чтобы не было крови. Экономия — высшая заповедь. Итак, Плат, как все было? Избранный провидением фюрер мертв, сказали вы? В одеяле или в ковре?… Так, так, так… Удивительное высказывание. Мне нравятся подобные интеллектуальные шутки. Неужели я вас недооценил? Временами граница между слабодушием и интеллигентностью чрезвычайно толка. НУ и шутник вы! Может быть, и я совсем не обергруппенфюрер, а только ефрейтор, как и вы? Ха-ха-ха! Значит, американцы, по вашему мнению, прорвались. Странно только, что мы до сих пор еще не видели этих потребителей жевательной резинки! А может быть, они спрятались здесь? Посмотри-ка под письменным столом, Карамаллум,