Будь моим мужем

И едва он сделал это, как Рейчел осознала, что ведь Чарльз вообще-то и не утверждал, будто был прав.

– Неужели в крестные отцы придется приглашать врачей?

Рейчел опять взяла его руку в свою. Это она сделала первый шаг, Чарльз не проявил инициативу. В их отношениях пробежала пусть небольшая, но трещинка.

Вместо ответа он лишь рассмеялся, и Рейчел пожалела, что вообще затеяла этот разговор.

Они продолжали путь. Рейчел почувствовала холодок, оставшийся между ними. Чарльз словно бы закрылся от нее, загородился невидимой стеной. Теперь он стал осмотрительнее, чтобы не вывести ее из себя неосторожно сказанным словом. Неужели вот так все и начинается: уже при зарождении любви прорастают семена ее смерти? А может быть, никаких правил и не существует, ведь сами влюбленные абсолютно разные существа, и у каждого индивидуума все складывается по-своему.

– Хочешь посидеть немного вон в том кафе? – предложил вдруг Чарльз. – Мы выпили бы абсента, слегка захмелели и сделали бы вид, что мы – закоренелые пессимисты, которым все на свете уже надоело. А вовсе не оптимисты-американцы, которые готовы специально создавать проблемы на пустом месте, чтобы потом преодолевать их.

Им вновь стало легко и весело, меланхолии как не бывало. Ведь это было еще одно испытание, ниспосланное им. И вместе они выдержали его, споткнулись, но тут же восстановили равновесие.

Чарльз заказал пастис и миндальные орехи, и они удобно устроились в открытом кафе, глядя на фланирующих туристов и сами становясь предметом обозрения.

– Мистер Форд, сэр.

Это был Том, матрос с яхты.

– Джон послал меня на ваши поиски, сэр. Вам звонит по телефону некая миссис Андерсен. Сказала, что это очень срочно и что ей нужно поговорить с вами прямо сейчас.

Чарльз посмотрел на часы. В Нью-Йорке сейчас еще только обеденное время. Проклятие! Что такое стряслось у Тэссы?

– Интересно, что ей нужно? – удивилась Рейчел.

– Есть лишь один способ узнать это. – Чарльз поднялся. – Подожди меня, пожалуйста, здесь.

– Да, конечно. Возвращайся быстрей.

Он ушел, и Рейчел осталась одна, но от ее бездумной расслабленности не осталось и следа. Она напряженно соображала. Тэсса разыскала его в Европе. Чего же ей нужно? Не сейчас, но вообще. Денег? Обеспеченности в будущем? Успеха? Да, чутье подсказывало Рейчел, что Тэсса сейчас всерьез преследует эту цель, столь несвойственную ей ранее. Она, конечно, поздновато вступила в игру, но само по себе это никак не снижает силы стремления. Нуждается ли Тэсса в Чарльзе? В этом сомнений нет, несмотря на широкий жест, которым она «отдала» его Рейчел во имя дружбы и женской солидарности… явления столь же необычного и редко встречающегося, как снежный человек.

Но вот сейчас она звонит Чарльзу, а не ей, хотя знает, что может рассчитывать на помощь Рейчел. Дьявольщина, проклятие! Ведь они с ним могли бы в этот момент заниматься любовью, и тогда Тэсса помешала бы им. А может быть, подсознательно она на это и рассчитывала? «Я по-прежнему существую. Не забывайте обо мне».

Рейчел залпом осушила рюмку.

Чарльз все не возвращался. Она продолжала сидеть в уличном кафе, нетерпеливо поглядывая на часы. Десять минут, почти пятнадцать. Ну, сколько же может продолжаться срочный телефонный разговор? Она не привыкла ждать. Никогда и никого! «Прекрати, Рейчел, – одернула она себя. – Это же отдых». Она здесь со своим возлюбленным, у них впереди столько хорошего, более волнующего, чем являлось ей в самых фантастических грезах.

Его уже нет четверть часа. Да что же такое происходит?! Может быть, вот оно – предательство. Она сейчас возьмет да и вернется на яхту. Будет торчать рядом с ним, пока он обсуждает свои важные дела с ее подругой… черт, со своей подругой! Заплатит за выпивку и уйдет. Проклятие! Она же не взяла с собой деньги, а этот официант, типичный французишка со своими зыркающими глазками, не даст ей и двух шагов ступить, если она попытается уйти, не заплатив по счету. Рейчел просто прикована к этому месту. Он теперь может часами болтать с Тэссой через Атлантический океан о милых пустячках, а любовница, которую он взял сюда, чтобы развлечься, пускай себе ждет в кафе, ничего с ней не сделается.

И вновь Рейчел попыталась сдержать нахлынувшие эмоции и трезво разобраться в ситуации. «Любовь – это ведь та же наркомания, – подумала она, – … стимулятор, депрессант, заветная таблетка-колесико, инъекция, глоток виски, что угодно, лишь бы заснуть, потом еще немного чего-нибудь, лишь бы проснуться, выйти из забытья. Кокаин, героин – доза, и вот ты уже сама не соображаешь, ни где ты, ни что с тобой, и все твои чувства уже мечутся туда-сюда, словно стеклянные шарики по полированной поверхности. Неужели же путешествие в страну любви: экстаз и ревность, страсть и паранойя – это лишь своего рода коктейль, чересчур пряный и приятный вкус, который наутро превращает тебя в трясущееся ничтожество? В голове – неумолчный гул и перезвон, как об этом поет Боб Дилан в своих балладах?»

Рейчел вдруг испытала странное ощущение. Словно кто-то сверлил взглядом ее затылок. Не то чтобы это был жар или холод, а просто чье-то присутствие, чей-то пристальный взор.

Она обернулась и увидела Чарльза. Он спокойно сидел за ее спиной, столика через три, и пристально смотрел на нее. Вот он улыбнулся, и она увидела, что он рисует ее. На коленях – большой блокнот для эскизов. Он продолжал рисовать, даже когда заметил на ее лице удивление, раздражение, облегчение – гамму чувств, быстро сменяющих друг друга.

– Что ты делаешь?

– Рисую.

– Черт возьми, Чарльз, я и не знала, где ты был!

– Я был здесь.

Он продолжал рисовать.

– Ну знаешь, я на тебя сержусь.

Рейчел сказала это, скорее просто констатируя факт, нежели по какой-либо иной причине. На самом деле она перестала сердиться, едва увидела его. Ей просто не хотелось, чтобы столько эмоций оказалось потраченными впустую. Он рисует ее, и поэтому, вполне естественно, ей немного не по себе.

Рейчел поправила прическу и попыталась принять нужное положение.

– Я смущаюсь, – призналась она.

Французы, находившиеся вокруг, не проявляли к ним решительно никакого интереса и, как всегда, были поглощены исключительно собой. Однако Рейчел не могла отделаться от ощущения, что все взгляды направлены только на нее, и ей, привычной ко всеобщему вниманию, сейчас было не по себе.

Чарльз захлопнул блокнот. Момент был упущен. Позировать Рейчел не умела.

Чарльз встал и подошел к ее столику.

– Сколько времени ты просидел здесь? – спросила она, держа в уме: «Как долго ты говорил с Тэссой?»

– Десять минут. – Он бросил рисунок на стол.

«В качестве своего алиби?» – подумала Рейчел.

Она взяла лист. Рисунок был очень хорош. Значение имел каждый штрих, каждая линия, ему удалось схватить и передать ее встревоженное состояние, ее мятущиеся мысли. По выражению ее лица отчетливо видно, что творится у нее на душе: обеспокоенная, явно не в своей тарелке. Видны порывистость, раздвоенность чувств, с трудом сдерживаемая кипучая энергия, так живо характеризующая ее сущность. И еще – очень красивая, но на фоне ярко переданных психологических черт красота как бы отходит на задний план.