Будь со мной нежным

Концерт заканчивается всеобщей истерией.

— Пойдем к сцене, — зовет Инка.

— Не пробьемся.

— Не ссы! Где наша не пропадала?

Она хватает меня за пальцы и тянет вниз. Нас удается пробиться сквозь толпу спятивших от любви малолеток, кто-то толкает меня, я оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с мажором.

Меня словно бьют ножом в грудь. Такое равнодушие наваливается, такая скука! Я удивленно смотрю на беснующихся фанаток и не понимаю, что делаю в этом зале.

Зато мажор срывается с места. Он бросается к певцу и сжимает его в объятиях.

— Нет! — дружный вопль несется по залу. — Нет!

— О боже! Какой кошмар! Этот Алекс еще и с голубизной.

Я кручу пальцем у виска, так и знала, что мажорик того же поля ягода, пожимаю плечами и бегу к выходу.

Глава 7. Ленивый ангел

Сегодня я бабочка.

Расправляю крылья и порхаю с цветка на цветок. Вокруг невероятная красота. Передо мной колосится огромное поле. То там, то тут мелькают васильки, кучками собираются белые ромашки, легкий ветерок качает пирамидки иван-чая. От пестроты разнотравья рябит в глазах, запах божественной амброзии туманит мозги, сладкий нектар ласкает вкусовые рецепторы.

— Еще, — высовываю хоботок и погружаю его в густую каплю. — Восхитительно!

Но проглотить не успеваю, какой-то жужжащий звук отвлекает от наслаждения. Поднимаю голову, оглядываюсь, крылышки серебрятся и трепещут, сквозь них проникают лучи солнца и раздражают радужку.

— Пайель! Пайель! — ввинчивается в мозг металлический голос. — Пайеля вызывают к директору. Пайель!

— Вот он! — вскрикивает рядом кто-то.

Меня хватают за плечи и встряхивают. Радужные крылья исчезают, вкус нектара превращается в горечь. Только свет по-прежнему бьет в глаза. Закрываюсь от него крылом.

— Что? Что случилось?

— Идиот! Ты что натворил?

— Где?

Наконец встряхиваюсь, вижу склоненные надо мной головы и резко сажусь.

— Тебя к директору вызывают, — трясет меня Ахайя.

— Меня? Зачем? — никак не могу прийти в себя спросонья, тру глаза.

— А мы откуда знаем? — пожимает плечами Махасия.

Вызов к директору небесной канцелярии — самое важное событие для ангелов, и оно случается крайне редко.

— Ну, ты и спать, дружище! — смотрит укоризненно Ахайя.

Ему хорошо, он ангел терпения, может трудиться в поте лица и день, и ночь и не устать.

— Конечно, — огрызаюсь я и бросаюсь к парадной одежде. — Разве можно иметь столько подопечных, как у меня? За всеми даже уследить не успеваю.

— Что поделаешь, нехватка кадров, — разводит руками Ахайя. — Людей все больше, а состав ангелов не меняется.

— Надо поднять этот вопрос пред Святейшим.

— Рискни.

Мы замолкаем. Наши ряды пополняются крайне редко. Это настоящее событие для небесной канцелярии. В ангелы могут перевести человеческую душу, которая соответствует строгим параметрам. Увы, тех, кто способен выполнять миссию ангела, по пальцам пересчитать можно.

Я надеваю строгий белый костюм, расправляю каждое перышко, складываю крылья вместе, повязываю галстук. К вылету готов, а в груди все трясется от страха. Падать больше некуда, я и так в самом нижнем ряду небесной канцелярии. Разве что секретарем на божественный суд отправят грешников пересчитывать. Не хотелось бы. Позор для ангела света.

— На, выпей, приди в себя! — Махасия протягивает бутылочку нектара-энергетика.

— Пайеля вызывает директор!

Подскакиваю от металлического голоса громкой связи. Проглатываю напиток и, поправляя на ходу галстук, несусь к блюдцу внутреннего полетника: крыльями пользоваться запрещено.

— Ни пуха! — кричат вслед друзья.

— Ладно вам! — прыгаю на блюдце, оно тут же взмывает. — Скорости прибавь! — приказываю ему.

— Нельзя! — бурчит железка. — Правила внутреннего распорядка не разрешают.

— Отдам в металлолом!

— Будешь ходить пешком.

Блюдце наклоняется и уходит в крутой вираж, я теряю равновесие и чуть не вываливаюсь за борт. Нет, разбиться я не могу, но в полете придется расправить крылья, а за это получу штраф.

— Треснутый уродец! — срывается с губ.

— Такому работнику, как ты, новая техника не положена, — парирует блюдце.

Задираю голову и грожу кулаком центру управления.

У нас давно разногласия с этим средством передвижения. С трудом подавляю внутренний протест. Мы, ангелы, полные сил и энергии, выступаем против произвола начальства. Почему нельзя использовать крылья? Зачем они нам даны от природы?

Блюдце кругами поднимается все выше и выше. Мимо мелькают отделы небесной канцелярии. Хотел бы я отвечать за любовь или здоровье, а еще лучше — за долголетие. На худой конец можно быть ангелом откровений: сиди и выслушивай жалобы людей, чем не пыльная работенка?

Быть ангелом поддержки и удачи — самое гнилое занятие. А когда у тебя так много подопечных, как у меня, обязательно кого-нибудь забудешь поддержать. Неужели кто-то пожаловался?

— Слушай, медянка, — ласково обращаюсь к блюдцу, — не знаешь, зачем меня вызывают?

— Облаку ясно: натворил что-то.

Прикидываю, в чем мог провиниться, но в голову ничего не приходит. Старался, работал. Подумаешь, заснул на часок!

Мимо мелькают белые кабинеты отдела возвышения, блюдце тормозит и подлетает к краю платформы.

— Подождешь меня? — спрашиваю, ни на что не надеясь.

Эта железка может и смыться.

— У тебя десять минут.

— Я не справлюсь!

— Шевелись!

Двери разъезжаются, и я вхожу в приемную директора. Тысячи стеллажей, заполненных папками и файлами, стоят вдоль стен. Их невозможно охватить взглядом, настолько они велики. Сотни секретарей взбираются по лесенкам, что-то правят, делают записи, куда-то все отсылают. Еще больше сотрудников снуют внизу. Никто не обращает на меня внимания, все заняты делом.

Плохой знак. Секретари прячут глаза, стараются на меня не смотреть, облаку ясно: в чем-то я провинился, и серьезно. Но в чем?

— Вас ждут, — главный секретарь, седой старик с длинной бородой, показывает на дверь кабинета директора.

На ватных ногах приближаюсь к ней, створки тут же раздвигаются в стороны и смыкаются за моей спиной.

В огромном кабинете пусто. Сажусь на краешек дивана цвета морской волны. Он кажется ярким пятном на фоне остальной белизны. Даже глаза режет яркое сияние.